Полежаевские мужички
Шрифт:
— Да ты что? — возмущался он. — Принимать подачки? У меня бы самые дорогие конфетки в горле комом застряли, если бы таким образом мне достались. Ой, Вовка, не подкупайся…
— Да я ведь не подкупался. Он сам мне сунул.
— Ну и отдай их ему обратно. Скажи: мол, не продаюсь. Не на таковского, мол, напал.
— Да я уж две конфетки съел из кулька. Он догадается.
— А ты все равно верни.
— Дак фонарик-то он не отдаст.
Тут уж верно. Фонарик у Васи теперь не выудишь. Другой бы кто, может, и посочувствовал, а Вася сельповский
С ним не знаешь в разговоре, с какого боку и подступиться. Теперь как хочешь, Вовка, крутись. Положеньице создалось хуже и не бывает.
— А ты его припугни: мол, Неганову скажу, — посоветовал Митька.
Но в одиночку идти за фонариком у Вовки не хватало духу. Пришлось дожидаться, когда вернется с фермы Митькина мать и Митька будет свободен от брата.
— Ну что вы, ребята, — сказал Вася. — У меня зубы не терпят сладкого. Я конфеты и в рот не беру.
— Дядя Вася, я Неганову скажу, — выбросил Вовка последний козырь.
Вася осуждающе покачал головой:
— Вот дурачок. Его же спасают, а он никак не хочет понять. Ну, скажи Неганову. Я ведь у него не украл. — Вася строго посмотрел на ребят и поправился — Не я у него украл.
Митька аж подскочил:
— Вовка тоже не воровал!
— Ну, я и не обвиняю его, потому что не знаю. Я только хочу сказать, что купил у Воронина за рублевку, что я не украл. Мне, ребята, фонарик по работе необходим. Я в разъездах бываю, мало ли где посветить потребуется. Без фонарика я как без рук.
Ребята поняли, что его не уломать. И Митька, весь покраснев, сказал в сердцах:
— Ну, дядя Вася, ну и хапуга вы!
— Ругайтесь, ругайтесь, меня не убудет. Только не проговоритесь где-нибудь, себе же хуже наделаете.
Вовка уловил в его голосе беспокойство.
— А чего нам не проговариваться, мы не заворовались… Нашел я этот фонарик, на волейбольной площадке нашел… Понимаете?
— Ну и чего раскричался? Ты нашел, я купил. Вот и весь разговор. Но если уж вы такие неблагодарные, я уступлю вам его назад.
Вовка, не веря своим ушам, пододвинул поближе к Васе кулек с конфетами. Вася посмеивался:
— Нет, нет, молодые люди, я сладкое не люблю… Три рубля — и весь разговор, — предложил он спокойно. — Ну как? Согласны?
Уж он-то, конечно, знал, что денег у них ни у которого нет. Да еще таких денег!
— Это же нечестно, — упавшим голосом простонал Митька.
— Но я же вас не неволю. Хотите — выкупайте свой фонарик назад; хотите — нет. — И, радуясь замешательству ребят, развел руками: — Ну, как хотите. Было бы предложено. Если надумаете — жду. А Неганову, впрочем, так и можете передать: готов вернуть в любую минуту. За соответствующую
Не солоно хлебавши оставили ребята Васин дом.
И все-таки Вовке ударила в голову счастливая мысль. Ну как он сразу-то не сообразил? Да можно же просто на этом разбогатеть. А уж на три-то рубля он сумеет по телефону наговорить шутя. Наговорила же Шура Лешукова на рубль восемьдесят четыре… Ну, а если Вовка один не сможет, так Митька на рублевку да подскажет ему. Вдвоем-то на трешник, глядишь, и вытянут.
Вот только о чем говорить…
Они не один час шушукались с Митькой. Ничего подходящего не могли придумать. А дело-то было стоящее, только бы знать, о чем говорить…
— Давай о пионерском сборе расскажем, — предлагал Вовка.
— О каком?
— Ну, на котором сказки читали… Помнишь, как всем понравилось?
— Так это же когда было… Зимой еще… А в газету надо про сегодняшний день.
— Ну, тогда… как грибы собираем.
— А как?
Действительно, как? Тут и на десять копеек не наберется слов. Сходили в лес, принесли по корзине… И рассказывать не о чем.
И все-таки у Вовки светлая голова! Прибежал вечером к Митьке — слова схватить не может:
— Придумал!
Митька и верить ему боялся. Сколько уж случаев перебрали — и оказывалось, зря.
— Мы про твою маму расскажем! Что она хорошо работает… Что председатель колхоза вручил ей премию…
— Так не только ей.
— А мы и другие фамилии назовем. Ты только узнай у нее, по сколько литров она надоила от каждой коровы… Без цифр они с нами и разговаривать не будут. Достанешь цифры?
— Достану.
— Ну то-то же… А я уж в школе окно приготовил, обе задвижки открыл.
— А если учительская на замке? Телефон-то в учительской…
— Ты что? Как с луны свалился. Они же ключ над косяком прячут. Табуретку придвинул — и все. С приветом.
И Вовка, довольный, понесся домой. Дело было уже почти в шляпе.
В школе остро, до слез, пахло свежей краской. Митьке хорошо, он остался стоять у угла на карауле, а Вовка, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не чихнуть, пробирался в учительский кабинет. Ноги липли к накрашенным половицам, но следов никаких не оставалось — уже подсохло.
Вовка снял телефонную трубку и чуть не вздрогнул от резкого голоса, резанувшего по уху:
— Пятый!
Вовка испуганно положил трубку назад. Какой пятый? Потом догадался, что это телефонистка на станции назвала свой номер, и снова взял трубку.
— Пятый.
— Дайте редакцию, — неуверенно попросил Вовка, и вот уж другой женский голос устало проговорил:
— Слушаю вас. Антипова.
Вовка немного замешкался, и женщина раздраженно поторопила:
— Слушаю вас! Что вы молчите?