Полезный Груз
Шрифт:
– Каким образом, господин Пицетти?
– Послали на Ганимед партию армейских, возможно за какие-то провинности. В том числе ребят из спецназа.
– Вы прозорливы, господин Пицетти.
– Вы – один из боевиков?
– Нет. Более того, я скорее согласен с вами, чем с боевиками. Болтовня на эту тему, даже по телевизору, ни к чему не приведет. Не так ли?
– А вы не тот, за кого себя выдаете, господин Вяземский.
– Это не имеет отношения к делу.
– Это очень странно.
– Только
– Нет, ваш вид странен, господин Вяземский.
– Чем же?
– Вы – сын … скорее всего … не могу вспомнить … поразительно похожи.
– Пицетти, обуздайте ваше праздное любопытство сию же минуту.
– Позвольте! …Господин … нет, помню только кличку. Фамилия славянская, имя расхожее, а вспомнить не могу … господин … Нил … О! Вспомнил. Нил Дубинский.
– Хмм.
– Вы – его сын? Нила Дубинского?
– Может и так. И что же?
– Э … Дубстер. Нил Дубинский по кличке Дубстер.
– Всё, удовлетворили любопытство? Перейдем к делу?
– Насколько я помню, дети за Нилом Дубинским не числились. Но он погиб именно на Ганимеде, и вы пришли говорить со мной о Ганимеде, так что связь есть. Племянник?
– Пицетти, не зацикливайтесь на этом аспекте, умоляю вас.
– Я помню фотографии.
– Пожалуйста, не нужно. А то ведь я вдруг вам скажу, что я и есть Нил Дубинский, он же Дубстер. То бишь, налетчик и безжалостный убийца. И при этом вовсе не хладнокровный.
– Нет, вам не больше тридцати. Дубстеру сейчас было бы под шестьдесят, или даже за шестьдесят.
– Перейдем к делу, Пицетти.
– К делу? Ну, хорошо. К делу.
– Я хочу, чтобы вы пошли в здание суда и повлияли там на события.
– Вам жалко товарищей?
– Никого мне не жалко. Просто противно.
– Противно?
– Вы прекрасно меня понимаете, Пицетти.
– Я закурю, хорошо?
– Да, пожалуйста.
Пицетти закурил сигару и присел на край стола. И сказал:
– Что ж, действительно понимаю. Прибыль от отправки приговоренных на Ганимед получает всё цивилизованное человечество, имеющее доступ к массовой информации, сочувствовать некому. Нынче всякий – барин, помещик, рабовладелец. Каждый младший служащий, каждый уборщик, и даже уличные нищие. Узнав правду, они – то есть человечество – закатят лицемерно глаза и скажут – что ж, жизнь нынче такая, ах, ах – и этим их сочувствие ограничится. Даже на демонстрацию не выйдут. Этот экстравагантный шаг с захватом здания суда действительно пустая затея.
– Пусть, – сказал Леша Вяземский. – Но ребятам хотелось бы, да и мне тоже, чтобы каждый знал о своей ответственности … о своем грехе … о тех, кому он обязан своим сраным благополучием.
– Зачем?
– Пусть хоть раз в жизни устыдятся.
– Вы
– Некоторые.
– Это вас удовлетворит, господин Вяземский? Морально?
– Не знаю.
– Ну, мне-то … Удивительно всё это. А тем временем власти хотят кого-то убрать под шумок. Так?
Леша Вяземский неспеша встал, сделал удрученное лицо, подошел поближе к Пицетти, и неожиданно схватил его за горло.
– Делай, что велят, сука, – сказал он. – Делай, как я сказал. Понял?
Отпустив горло законника, он пожал плечами.
– Больно, – сказал Пицетти, отдуваясь и кашляя.
– Будет больнее, если не сделаешь. Я тебя из-под земли достану. И на куски разрежу.
– Да … похоже, вы весь в вашего отца…
***
Муравьева плавно и быстро повезли за город, на северо-запад, насколько он мог понять, ориентируясь по звукам с улицы и количеству поворотов. Сняли повязку и велели выйти. Наручники не сняли.
Он осмотрелся – огороженный каменным забором сад, дорожка, особняк в неоклассическом стиле. Его провели по коридору и втолкнули в лифт. На крыше особняка обнаружилось крытое стеклом помещение с бассейном. Муравьев слегка расстроился. Его посадили в плетеное кресло, ноги пристегнули к ножкам. Неподалеку стояла каталка, похожая на каталки, на которых в претенциозных ресторанах развозят десерт. А у самого края бассейна деревянная скамейка, по виду парковая. Будто ее выдрали с корнем в парке, привезли, и поставили к краю бассейна.
Руки затекли порядочно, и настроение у Муравьева было паршивое – раздражала глупость происходящего.
В помещение вошли двое – один высокий и крепкий, в штатском, другой в медицинском халате, накинутом поверх дешевого костюма. Обоим на вид было под пятьдесят.
– Вт мы наконец и встретились, Муравьев, – сказал тот, что был в штатском. – Меня зовут Глеб, а это Рудольф.
– Рудольф так Рудольф, – откликнулся Муравьев. – А наручники нельзя ли снять?
– Всему свое время, Муравьев, – заверил его Глеб. – Давай-ка сперва объяснимся. Как вас на самом деле зовут?
– Виктор Игоревич Муравьев.
Глеб и Рудольф присели на скамейку у края бассейна.
Глеб покачал головой, а Рудольф хмыкнул.
Глеб сказал:
– Нет, так не пойдет. Есть у меня подозрение, что мы можем быть друг другу полезны. Но это только в том случае, если вы согласитесь помогать, а не мешать.
– Помогать кому? – спросил Муравьев удивленно.
– Мне, – отчеканил Глеб. – И Рудольфу.
– Каким образом?
Глеб встал, заложил руки в карманы, и сделал три шага вдоль кромки бассейна. И сказал: