Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.
Шрифт:
Вот уже год, как я не знаю, – цела ли моя книга, хранится ли она, может быть, она уничтожена, сожжена? Если книга моя ложь, – пусть об этом будет сказано людям, которые хотят ее прочесть. Если моя книга клевета, – пусть будет сказано об этом. Пусть советские люди, советские читатели, для которых я пишу 30 лет, судят, что правда и что ложь в моей книге. Но читатель лишен возможности судить меня и мой труд тем судом, который страшней любого другого суда – я имею в виду суд сердца, суд совести. Я хотел и хочу этого суда. Мало того, когда книга моя была отвергнута в редакции “Знамя”, мне было рекомендовано отвечать на вопросы читателей, что работу над рукописью я еще не закончил, что работа эта затянется на долгое время. Иными словами, мне было предложено говорить неправду. Мало того. Когда рукопись моя была изъята, мне предложили дать подписку, что за разглашение факта изъятия рукописи я буду отвечать в уголовном порядке. Методы, которыми все происшедшее с моей книгой хотят оставить втайне, не есть методы борьбы с неправдой, с клеветой.
Дорогой Никита Сергеевич! У нас теперь часть пишет и говорят, что мы возвращаемся к ленинским нормам демократии. В суровую пору гражданской войны, оккупации, хозяйственной разрухи, голода Ленин создал нормы демократии, которые во все сталинские времена казались фантастически большими. Вы на XXII съезде партии безоговорочно осудили кровавые беззакония и жестокости, которые были совершены Сталиным. Сила и смелость, с которыми Вы сделали это, дают все основания думать, что нормы нашей демократии будут расти так же, как выросли со времени разрухи, сопутствовавшей гражданской войне, нормы производства стали, угля, электричества. Ведь в росте демократии и свободы еще больше, чем в росте производства и потребления, существо нового человеческого общества. Вне беспрерывного роста норм свободы и демократии новое общество, мне кажется, немыслимо. Как же понять, что в наше время у писателя производят обыск, отбирают у него книгу, пусть полную несовершенств, но написанную кровью его сердца, написанную во имя правды и любви к людям, и грозят ему тюрьмой, если он станет говорить о своем горе. Я убежден, что самые суровые и непримиримые прокуроры моей книги должны ныне во многом изменить свою точку зрения на нее, должны признать ошибочными ряд кардинальных обвинений, высказанных ими в адрес моей рукописи год-полтора назад до XXII съезда партии.
Я прошу Вас вернуть свободу моей книге, я прошу, чтобы о моей рукописи говорили и спорили со мной редакторы, а не сотрудники Комитета Государственной Безопасности. Нет смысла, нет правды в нынешнем положении в моей физической свободе, когда книга, которой я отдал свою жизнь, находится в тюрьме, – ведь я ее написал, ведь я не отрекался и не отрекаюсь от нее. Прошло двенадцать лет с тех пор, как я начал работу над этой книгой. Я по-прежнему считаю, что написал правду, что писал я ее, любя и жалея людей, веря в людей. Я прошу свободы своей книге. Глубоко уважающий Вас Вас. Гроссман. 23 февраля 1962 г.» [812]
812
АП РФ.Ф. 3. Он. 34. Д. 250. Л. 15-19.
Тридцать лет (а не 250 и не 100, как предрекал писателю М.А. Суслов) томилась книга в забытьи (спасение и публикация рукописи в 1988 г. – отдельная история). Но «нет ничего тайного, что не становится явным». Факты, которые описаны в письме В. Гроссмана, а также донесения в ЦК КПСС о результатах «оперативной разработки» писателя (по этическим соображениям автор не берется обнародовать содержащуюся в них информацию) [813] позволяют говорить о непоследовательности проводимой партией политики в области культуры. Как и прежде события развивались в рамках условий привычной игры, правила которой хотя и оставались неизменными и усваивались ее участниками, но постоянно обновлялись. К таким «новым» формам отношений можно отнести знаменитые встречи в Кремле Н.С. Хрущева и его посещения выставки в Манеже. Раздававшиеся с трибуны Кремля грозные крики о наступивших «морозах» соответствовали действительности [814] .
813
Комплекс документов, посвященных В. Гроссману, хранится в фонде Политбюро ЦК КПСС в Архиве Президента РФ.
814
Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. М., 1996. С. 161-290.
Последнее слово в затянувшейся дискуссии о руководстве культурой и контроле над ней было сказано, как мы уже говорили, на июньском 1963 г. пленуме ЦК КПСС. Прежде всего был подчеркнут прежний тезис о «партийности литературы», а также резко осуждены «натуралистические» «серые», «формалистические», «антинародные» произведения модернистов. На словах партийные лидеры не призывали к прямым репрессиям, Л.Ф. Ильичев демагогично заявлял, что главное не в том, чтобы «отлучить» подвергнутых критике писателей, а в том, чтобы помочь им понять свои идеологические ошибки. На деле же репрессии вскоре последовали и стали отличительной чертой советской действительности на ближайшие десятилетия: политический корабль страны советов разворачивался и брал новый курс. СССР брежневской эпохи – эпохи «застоя» стал для мира воплощением зла и полицейского государства. Именно в этой связи следует рассматривать первые политические процессы над И. Бродским (1964 г.), A. Д. Синявским и Ю.М. Даниэлем (1966 г.), В.Я. Тарсисом (1966 г.). Акции устрашения были направлены против нелегальной молодежной группы «Смог» (В. Алейников, В.
Начавшиеся «профилактические мероприятия», сопровождавшиеся истеричными пропагандистскими кампаниями, разделили советскую интеллигенцию на многочисленную «группу поддержки» и малочисленную оппозиционную, отныне ставшую для советской власти неблагонадежными или диссидентами. В записке КГБ в ЦК КПСС от 11 декабря 1965 г. творческая интеллигенция в лучших традициях и стилистике периода 1930 – начала 1950-х гг. открыто обвинялась в антисоветской деятельности, враждебности к советскому строю, антинародности, буржуазности и многих других грехах. «Трудно найти оправдание тому, что мы терпим, по сути дела, политически вредную линию журнала “Новый мир”… Критика журнала “Юность” по существу никем не учитывается и никто не делает из этого необходимых выводов. Журнал из номера в номер продолжает публиковать сомнительную продукцию, выдавая ее за достижения литературного процесса… Многие произведения советских писателей печатаются в реакционных журналах за рубежом…» [815] – отмечалось в записке КГБ. Вывод напрашивался сам собой: пришло время решительных действий и открытых репрессий.
815
РГАНИ.Ф. 5. Оп. 30. Д. 462. Л. 249-256.
Открытое подавление инакомыслия способствовало появлению диссидентского, а затем и правозащитного движения в стране, явилась причиной разделения культуры на официальную, подцензурную и находящуюся в пределах контролируемости, и неофициальную, распространявшуюся путем «тамиздата» или «самиздата». Этот раскол, вынесший на поверхность только разрешенные цензурными органами произведения, каким-то образом сгладил конфронтацию, поскольку наиболее оппозиционные силы ушли в нишу неофициальной, «второй» культуры. Поэтому и деятельность таких органов, как идеологическая комиссия, была, по сути, исчерпана. Последним «исходом» либералов было изгнание в 1970 г. из «Нового мира» А.Т. Твардовского. Советские идеологи хорошо усвоили урок истории: «Будапешт начался с брожения в литературных кружках». В бой вступали совсем другие силы, силы КГБ.
Косвенным результатом реформирования системы явились некоторые изменения в соотношении «сторон» «треугольника». Возвращение прежнего могущества КГБ и расширение административно-командных функций партийного аппарата, имеющих мощные рычаги управления культурой, а также большие возможности наблюдения, слежки и проведения оперативных мероприятий опережающего и последующего свойства, привели к частичному поглощению контрольно-запретительных функций Главлита в части идеологического контроля. Для Главлита наступила пора ведомственной периферии: с августа 1963 г. до августа 1966 г. он находился в составе Государственного комитета Совета министров СССР по печати (постановление ЦК КПСС и СМ СССР от 10 августа 1963 г.) [816] . В результате этого недолгого пребывания Главлита в родственной сфере возникла опасность ослабления его могущества, снизился его авторитет, ухудшилось материальное положение и изменилось место на иерархической лестнице номенклатурных привилегий. О явном недовольстве свидетельствуют материалы отчета Главлита за 1963-1965 гг., направленного в ЦК КПСС:
816
ГА РФ.Ф. 9425. Оп. 2. Д. 372. Л. 2-Зоб.
«Государственный комитет Совета Министров УССР по печати 11 июня с.г. принял постановление “Обусилении контроля общественнополитической и художественной литературы”. Из этого постановления вытекает, что основную ответственность за идейное содержание литературы должны нести не издательства, а органы цензуры. Это в корне противоречит постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 10 августа 1963 г. № 884, а также постановлению ЦК КПСС от 3 апреля 1957 г. “О работе Главлита СССР” и фактически ведет к возрождению старых методов работы, осужденных ЦК КПСС.
Следует сказать, что на заседание Комитета по печати Украины, где рассматривался этот вопрос, не были приглашены представители союзного Главлита и даже не были поставлены в известность о его рассмотрении. Необходимо отметить, что, основываясь на двухлетней практике работы в составе управлений и госкомтетов по печати, руководители многих главкрайобллитов неоднократно высказывали соображения о нецелесообразности создания управлений по печати в некоторых областях, о неудобствах в связи с объединением партийных организаций главкрайобллитов с парторганизациями госкомитетов и управлений по печати, об ухудшении связи с партийными органами из-за возникновения промежуточной инстанции в виде комитетов и управлений по печати» [817] т).
817
Там же. On. 1. Д. 1217. Л. 41-42.