Политическая наука №4 / 2014. Массовый фактор в современной политике
Шрифт:
Взгляд на формирование масс как на набор встречных процессов, направленных на принудительную унификацию (массовизация) и консолидацию равноправных участников (солидаризация), дает возможность обсуждать различия организации масс, их видов, специфики их строения, функционирования, эволюции и коммуникации.
Охарактеризованный выше тип массы, сформированной с помощью политических технологий, назовем «запрограммированная масса». Для программируемой массы обычно характерно наличие жесткой иерархической структуры с авторитарным лидером, формирование образа собственной исключительности, чему способствуют указания на обилие внешних и внутренних врагов и предателей.
«Позитивную» (не одномерную) трактовку массы можно ввести через понятие «самоорганизованная масса», определив ее как общность людей, действующих
В отличие от партий, формализованных групп интересов, объединений, массы обычно менее структурированы, изменчивы, а в силу отсутствия формальной привязки по членству или географии принципиально не могут быть локализованы. Вместе с тем массы не всегда и не вполне разрознены – уровень технологий позволяет формировать и поддерживать социальные связи без привязки к географической локации, солидаризироваться и формировать группы, а широкий доступ к информации дает возможность прямого включения в основные процессы. Развитие коммуникационных возможностей привело к совершенно особому виду масс: географически разрозненные индивиды могут представлять собой большую виртуальную массу, объединенную по некому значимому набору признаков.
8
О возможности выделения «состояний общественного сознания» полемизировали Б.А. Грушин и А.К. Уледов [Грушин, 1967; Уледов, 1968, c. 267–268]: Б.А. Грушин предпочитал разговор о «формах» и «уровнях» общественного сознания, тогда как А.К. Уледов вводил интегральное понятие «состояния», опираясь на «установки» Д. Узнадзе [Узнадзе, 2001].
Свойства индивида в массе отражаются в последовательности стадий изучения, социализации, включения, ресоциализации и забывания [Blackwell handbook of social psychology, 2001]. Включение в массу приносит индивиду ряд выгод, однако вместе с этим придает ему набор эмерджентных свойств, производных от количества (ЛеБон, Тард, Гассет и др.), и меняет его поведение. В пионерских работах начала позапрошлого века описаны механизмы, которые начинают действовать в массе: «подражание», «заражение» и «приспособление» [Лебон, 1998; Тард, 1999], Находясь в массе, индивид становится «массовым», т.е. приобретает те усредненные черты, которые массе свойственны. Б.А. Грушин характеризует «массовость» как единый способ сознания и поведения [Грушин, 1984, с. 40]. Однако если масса формируется не в процессе программирования, а путем самоорганизации, усредненность может включать в себя большую вариацию.
Множественность масс предполагает наличие у массы особых свойств, конституирующих ее и отличающих ее от других масс. Сюда могут быть отнесены все социально-культурные характеристики, формирующие у индивида основания для коллективной идентичности.
Формирование массы обычно инициируется по некоторым типам признаков (этничность, религиозная принадлежность, достаток, география и условия проживания, бизнес, специфика деятельности, экономические и политические интересы и т.п.). Понятно, что возможно аналогичное формирование и по комплексу признаков.
Отдельно имеет смысл остановиться на типе дискурса в рамках массы. По существу, в упрощенном виде этот тип зависит от нескольких базовых параметров: тип выделяемых акторов, тип существующих объектов, тип связей и действий. Рациональный дискурс состоит в выстраивании модели мира, проверяемой и систематически корректируемой на соответствие реальности. Повышение уровня авторитарности и структурированности массы сопровождается сменой дискурса вплоть до полной смены акторов и языковых конструкций, описывающих мир [Фуко, 1996; Деррида, 2004]. Возможно, наиболее действенным способом препарирования и подачи информации (дискурсом без дискурса) является визуальный ряд, в котором как в комиксах расписаны и закреплены роли врага, жертвы и спасателя. Существенно более тонкий и последовательный анализ проблематики можно найти в работах О.Ю. Малиновой [Малинова, 2013].
Следует отметить отличие охарактеризованных выше типов коллективной идентичности и их атрибутов как от политических партий (которые добавляют к указанным характеристикам
«– Разоблачение совершенно необходимо… Зрительская масса требует объяснения.
– Зрительская масса, – перебил Семплеярова наглый гаер, – как будто ничего не заявляла?»
При попытках определить массу как некоторую общность сразу возникает вопрос о том, что остается вовне. В первом приближении метафора «массы», как и «большинство», и, шире, – население и даже «народ» – предполагает критерии антиэлитарности и количественной всеохватности. Подобное представление имплицирует ощущение всеобщности и силы.
Дифференциация элиты и массы – это a priori разговор об управляющих и управляемых, поскольку основной водораздел между массой и элитой традиционно проводится по линии непосредственной вовлеченности в политическую деятельность 9 [Zuckerman, 1977].
9
В ряде случаев используется расширительное понимание элиты как «идеально-типической» категории, т.е. исследовательского конструкта [Гудков, Дубин, Левада, 2007, c. 4]. Тем не менее в выстраиваемом нами ракурсе мы опираемся на иное представление об элите, и это является естественным следствием того, что мы исходим из существования одновременно многих масс и неавтократической структуры власти.
Уже античные греки массу не идеализировали, четко отделяя охлос от элиты: прямое вмешательство во власть со стороны охлоса рассматривалось как тупиковое, наряду с прочими «неправильными формами правления». В наши дни сторонники элитарной демократии по Шумпетеру также отделяют массу от групп, допущенных к принятию решений, и сводят ее роль к возможности в ответ на предложенные элитой новации время от времени вместо символического «любо» прокричать столь же символическое «не любо», если «объем» хлеба и зрелищ не вполне соответствует ожиданиям.
Политическая наука в значительной степени фокусируется на властных элитах: основная часть населения рассматривается как объект управления, малоспособный к самостоятельному формированию дискурса [Грамши, 1991] и наполненный предрассудками, которые политики вынуждены включать в свою риторику, чтобы быть избранными [Каплан, 2012]. Разговоры об институтах, формах правления и режимах фокусируются на механизмах взаимодействия между элитами и массами либо на элитах как таковых и их идеологиях.
Эвристика анализа предписывает изучать то, что наиболее ярко проявляемо и может быть объяснено. В этом плане концепция наличия нескольких масс обычно попадает в фокус внимания только в ситуации кризиса элит, когда возникают «нестабильные социальные состояния» и failed states. Мы приходим к необходимости обращения к этой концепции для описания недавних примеров таких состояний от «оранжевых революций» до «арабской весны» и украинских майданов 10 .
10
Актуальность проблемы для России диагностировали Ю. Левада, Л. Гудков и Б. Дубин, отмечавшие, что в советском обществе была сформирована «эрзац-элита», а после крушения советского государства новая, настоящая элита не сформировалась [Гудков, Дубин, Левада, 2007].
Между тем шкала форм проявления масс, помимо крайних вариантов – бунт и воодушевленная поддержка, – может включать в себя широкий набор промежуточных состояний. Доля лиц, попадающих в разные группы, определяется распределением материальных и символических ценностей между массами и элитой и уровнем пропагандистского давления, микшируюшего степень различия [Баскакова, 2009].
Рис. 3 A. Масса как объект управления – стратегии поведения
<