Полк прорыва
Шрифт:
Люстра плясала, как церковный колокол, который раскачивали за веревку, лучистые осколки ослепляли.
«Неужели я уже пьян? Или просто душно?»
Он выпил немного минеральной воды и опять посмотрел на люстру — она висела ровно. Но хрусталики дрожали. Видимо, потому, что в соседнем зале танцевали. Издали он видел, как там кружились пары, даже было слышно, как Зина смеялась.
А генерал Прохоров и маршал Хлебников тоже смотрели в зал, сидя на своих местах, и озабоченно о чем-то разговаривали. Долетали только отдельные фразы.
— Очень
— Уговариваете меня? Но вы же отлично знаете, что я никогда не скажу «да», если думаю иначе.
На столе кто-то забыл газету. Шорников взял ее в руки, развернул. На второй полосе был помещен снимок: «Пахота». Танк тащил за собой плуги.
Он показал газету Морозову:
— Что ты скажешь?
— …Веселая эта девчонка Зина!
И опять качалась люстра, голоса и музыка сливались, и казалось, что он сидит где-то на солнечном берегу и перед ним шумит море.
Нет, то был вовсе не берег моря! Плацдарм на Одере. У знаменитых Зееловских высот.
Предполагали, что за передовым отрядом сразу же переправятся главные силы, но помешала вражеская авиация, мост навести не удалось, а о паромах и говорить было нечего. А потом пошли «тигры». Из усиленной роты осталось только четверо: капитан Неладин, девушка-санинструктор и один солдат. Четвертый — Шорников. Он там представлял штаб.
Ждали ночь, думали — придет подкрепление, не дождались. Перед рассветом вплавь переправились на восточный берег. Доложили и уснули.
Вскоре их разбудили и взяли под стражу — без приказа покинули занимаемый рубеж. Капитан Неладин попытался взять всю вину на себя, мол, остальные выполняли его распоряжение, но это не было принято во внимание. Тогда он попросил разрешения попытаться снова высадиться на западном берегу, в этом тоже им отказали.
Но на следующий день неожиданно им вернули оружие и ремни.
…Шорников вдруг почуял, что здесь кого-то не хватает.
«А где же он, наш комиссар?»
— Где гвардии полковник Демин?
— Я его здесь не видел, — ответил Морозов.
И опять все заслонил тот самый плацдарм у Зееловских высот.
Капитан Неладин тогда вскоре стал комбатом. Но говорили, что в одном из боев его разорвало в клочья тяжелым снарядом или миной.
…Играет оркестр, блеск парадных погон, у многих на груди золотые звездочки. И шум, и смех! Все как надо! О такой встрече не могли они и мечтать там, на путях к Берлину.
Шорников опять начал глазами искать комиссара корпуса. Может быть, он уже умер? Но почему же тогда никто не объявил об этом? Почему не сообщили, кто уже умер от ран?
Он подошел к Огульчанскому, но полковник не слушает его. Сложив ладони рупором, он кричит:
— Прославленному полководцу Тимофею Федоровичу Прохорову — ура!
Генерал Прохоров подозвал его:
— Огульчанский! Успокойтесь, а то мы не дадим вам больше водки.
— Я же от души, товарищ генерал!
— Не надо. Прошу вас.
Маршал улыбнулся:
— Если бы
— Это верно!
Мимо проходил бывший порученец комиссара корпуса капитан Голябин. Шорников остановил его:
— Извините, я что-то не вижу здесь Демина.
— Вас это удивляет? Меня тоже.
— Как вам не стыдно! Вы же…
— Вы не так меня поняли, дорогой товарищ майор. Лично для меня он…
— Вы на что-то намекаете?
— Я намекаю на то, что многим из нас он вручал партийные билеты! И вам, и мне!
Шорников хотел подойти к генералу Прохорову и выяснить, почему нет Демина, но Морозов остановил его:
— Не надо, Коля, а то еще посчитают, что ты уже пьян. По-прежнему кипятишься.
— Нет, брат, я теперь тоже остепенился.
— Может, и к лучшему. А может, и нет.
Музыка оборвалась. Полковник Огульчанский — самозваный тамада — появился в центре зала и похлопал над головой в ладоши:
— Товарищи! Через несколько минут… — И замолчал, пока все голоса не стихли. Потом продолжал: — Через несколько минут о нас узнает вся страна! Нас покажут на голубом экране!
В углу засветился экран телевизора. Искрясь, подрагивает. Все замерли. Оглушает музыка песни «Вставай, страна огромная». Мелькнул портрет Верховного Главнокомандующего. Потом пошли кадры, заснятые в ЦДСА. Комкор в окружении Героев Советского Союза; Морозов — секретарь целинного райкома партии; солдат-разведчик, кавалер трех орденов Славы; экипаж танка… Полковника Огульчанского не было. И Зины тоже. Телевизор выключили, все потянулись к столам, почувствовав себя трезвыми.
— А ведь снимали и меня, гады! — пытался шутить Огульчанский.
— Вас покажут завтра! — ответил ему кто-то.
Поднялся высокий подполковник с узкими плечами и длинной шеей, встал и как-то не в тон всему металлическим, с картавинкой, голосом произнес:
— Представляюсь — подполковник Шамисов! Если помните… До некоторых из нас дошли слухи, что маршала…
— О слухах здесь говорить не будем, — остановил его Прохоров. Но подполковник не сел.
— У меня не все, Я прилетел сюда с Чукотки. Есть товарищи и из других приятных мест. Мы хотели бы, чтобы нас лично приняли маршал Хлебников и генерал Прохоров.
— Ясно, товарищ Шамисов, — кивнул Хлебников.
— Зачем сейчас об этом? — сказал полковник Огульчанский.
— Может, хотите поменяться со мной гарнизоном?
Все засмеялись, полковник Огульчанский ответил с нотками обиды:
— Я всегда служил там, куда меня посылали.
— Товарищи! Товарищи! — постучал вилкой по графину генерал Прохоров.
Маршал Хлебников сидел и спокойно все созерцал. Казалось, он наперед знал, кто и как будет вести себя, понимал — у людей нелегкая жизнь, за многие годы собрались вместе и им надо наговориться. Примет он завтра Шамисова и других, скорее всего поможет им перевестись в лучшие места, но все равно надо будет кому-то служить на Чукотке, в Кушке.