Полка: История русской поэзии
Шрифт:
Скверный сын кормит отца бобами, сам же втайне ест «певня печёна» (жареного петуха). В результате
…петел во снедь, в жабу страшну преложисяИ в ненасыщенныя злаго мужа очии на лице безстудно, неизбежно скочи…В самом конце, после морали, Симеон, щадя чувства читателей, прибавляет:
Инии пишут, яко бысть ему ослаба,за слезы прежде смерти отпаде та жаба.Другая история – про женщину из «еретической страны», которая, будучи в родах, назвала Богоматерь «свиниею» – и «вместо младенца прасята родила, черна и мертва». В третьей современный читатель с удивлением узнает сюжет баллады Саути [21] про заеденного мышами епископа Гаттона.
21
Роберт
В «Вертограде» Симеон старается пользоваться высоким слогом, другими словами, пишет скорее по-церковнославянски с элементами русского, чем наоборот, – что иногда забавно контрастирует с приземлённостью и простодушием сюжетов и тем. Можно предположить, что он пытался «пропагандировать» то, что было в его глазах высокой поэзией, ловя читателей на наживку сентиментально-натуралистического рассказа со сказочными ужасами и моралью в конце.
Что-то похожее на лиризм появляется у Симеона лишь изредка – например, в стихотворении про «некую птицу», которая есть «душы образ человека верна»:
Сию елма лукавый ловитель хищаетмрежею прелестей си и в клеть заключает.Что ино имать птица бедная творити?Токмо, стенящи, слезы многия точити,даже покаянием плена свободится,из птицы демонския райска сотворится,паки благодатию Человеколюбца,избегши вселютыя власти душегубца.Через всё стихотворение проходит красивый, разветвлённый, действительно барочный образ. Но это скорее исключение.
Симеон породил целую школу, но значимых поэтов в ней не было. Его любимый ученик Сильвестр Медведев (1641–1691), бывший подьячий приказа Тайных дел, принявший монашество, участник политических интриг своего времени, что стоило ему жизни, писал только придворные панегирики, причём без большого умения: еле держал размер, искажал ударения для рифмы. Иногда он просто присваивал стихи учителя, немного их переделывая – в частности, убирая стилистические украшения и мифологические отсылки. Карион Истомин (ок. 1650–1717), патриарший секретарь и переводчик с древних языков, составил букварь для царевича Алексея со стихотворными вставками. Мардарий Хоников сочинил многочисленные стихотворные подписи к библейским гравюрам Пискатора [22] . Интереснее Андрей (Ян) Белобоцкий (ок. 1650 – после 1712), поляк с испанским университетским дипломом. За его плечами стояла серьёзная традиция польской барочной поэзии. Он пытался писать масштабные философские поэмы, которые могли бы стать значительным явлением в поэзии того времени, если бы не плохое знание Белобоцким русского языка.
22
Пискаторы – латинское название известного в Европе в XVII веке издательского дома голландских гравёров и картографов Висхеров. Отец семейства, Клас Янсон Висхер, известный как Николас Йоаннес Пискатор, был рисовальщиком и гравёром. Остался в истории как издатель Лицевой Библии (лат. Theatrum Biblicum, 1650) с пятьюстами разноцветными гравюрами по рисункам фламандских и голландских мастеров.
Вертоград многоцветный. Поэтический сборник Симеона Полоцкого.
1676–1680 годы [23]
Пожалуй, кроме стихов Симеона в русской силлабической поэзии XVII – начала XVIII века есть два интереснейших явления.
Первое – «Комедия на Рождество Христово» (1702) епископа Димитрия Ростовского (Туптало) (1651–1709), украинца, лишь в пятидесятилетнем возрасте переселившегося в Россию. Главное его произведение – знаменитый агиографический сборник «Четьи-Минеи». «Комедия…» его – образец семинарской (игравшейся в семинариях в учебных целях) «школьной драмы», пришедшей в Россию (как, собственно, и силлабика) через бывшие земли Великого княжества Литовского. Однако сочинение Димитрия нестандартно. За аллегорической беседой Земли и Неба следует появление трёх пастухов, услышавших пение ангелов («робят с крылами») и узревших Вифлеемскую звезду, – очень живых и совершенно восточнославянских, по имени Аврам, Борис и Афоня. Такими же живыми деталями сопровождается последующий нарратив.
23
Вертоград
Второе явление – новоиерусалимская школа поэтов и композиторов, во главе которой стоял Герман (ок. 1645–1682), келейник патриарха Никона и затем настоятель Ново-Иерусалимского монастыря. Изучение этой школы по существу только начинается. Некоторые песни содержат акростихи-подписи Германа. В отношении других неясно, принадлежат они самому Герману или его ученикам. До недавнего времени было известно лишь несколько текстов этих поэтов, но начиная с 1990-х годов Е. Е. Васильева публикует их по рукописям. Судя по всему, перед нами важное открытие, меняющее наши представления о характере и уровне русской поэзии XVII века.
Герман и его последователи соединяют две традиции – «стиховую» и «виршевую», тоническую и силлабическую. Вместо стандартного тринадцатисложника с парной рифмовкой у них – завидное разнообразие размеров и строф. Они, не в пример другим силлабистам, «слышат» ударения – довольно часто у него получается просто-напросто силлабо-тонический стих, более чем за полвека до Тредиаковского и Ломоносова. В некоторых текстах это сочетается с удивительной нестандартностью поэтического мышления.
Златоизваянна и небовосходна,Вся светосиянна БогопереходнаБожия Лествице зело превысока,Светлая Деннице мыслена востока,Не забуди мя присно, Твоего отрoка.Герман (если считать именно его автором этих и подобных строк) – первый русский поэт в том смысле, который присущ Новому времени: его формулы не просто иллюстрируют догматы, а выстраивают особый поэтический мир. Если у Симеона европейская барочная традиция, воспринятая через Польшу, пропущена через сито уже архаичной для его времени схоластической учёности, то Герман, каким он оказывается в свете недавних публикаций, вполне ощущается современником, допустим, английских поэтов-метафизиков.
Крест венец Церкви, Крест жезл правления,Крест степень чувствам, лестница восходна,Крест стезя жизни, путь избавления,Крест терпения мудрость свободна.Однако в России эта традиция продолжения не получила. Развитие поэзии пошло по иным путям.
Петровская эпоха поначалу меньше изменила поэзию, чем другие стороны жизни. Появились новые жанры, например канты. Канты – это многоголосные хоровые песнопения как религиозного, так и (особенно в Петровскую эпоху) светского содержания. Пение панегирических кантов было в этот период важной частью государственных церемоний; но были и канты, отражающие частный опыт, – например, новый для России опыт морской службы:
Азовский флот. Гравюра из книги Иоганна Георга Корба
«Дневник путешествия в Московию» (1698 и 1699 гг.) [24]
Буря море раздымает,А ветр волны подымает:Сверху небо потемнело,Кругом море почернело,Почернело.В полдни будто в полуночи,Ослепило мраком очи:Одна молнья-свет мелькает,Туча с громом наступает,Наступает.24
Азовский флот. Гравюра из книги: Корб И. Г. Дневник путешествия в Московию (1698 и 1699 гг.) / Пер. и примеч. А. И. Малеина. – СПб., 1906. Государственная публичная историческая библиотека России.
Здесь перед нами если ещё не правильный силлабо-тонический стих, то нечто приближающееся к нему – наподобие украинской коломыйки [25] . Это изменение просодии, несомненно, происходило стихийно – в стихах для пения быстрее, чем в стихах для чтения. Изменяется и язык: происходит стихийное избавление от славянизмов, но переварить поток заимствованных слов или без него выразить новые понятия и новый стиль жизни скудная ещё русская словесность была не в силах. Язык не поспевал за изменениями нравов. При Петре зарождается силлабическая любовная лирика, почти целиком анонимная, и здесь это «безъязычие» проявляется особенно ярко – и даже, пожалуй, трогательно:
25
Коломыйка – украинский народный карпатский танец или плясовая песня, которая могла сопровождать танец. Как и частушка, коломыйка сочинялась в ироническом стиле на политические, любовные и социальные темы и часто была импровизацией. Коломыйковым стихом часто пользовался Тарас Шевченко, им также написан гимн Украины.