Полковник Касаткин: «Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк!». 147 боевых вылетов в тыл врага
Шрифт:
Начиналась последняя военная весна. В появившееся свободное время опять пошли разговоры. Разговаривали на войне в основном о родных, о близких. Мне в этом плане было сложнее, ведь мама и бабушка у меня умерли, отец не жил с нами. Рассказывал о своей старшей сестре Вале. Перед войной она жила в Москве в однокомнатной коммуналке со свекровью, мужем и двумя детьми. Плюс был только в одном, что место ее работы находилось прямо за воротами. И еще, что примечательно, поскольку их дом до революции был ломбардом, то толщина стен в нем составляла больше метра и подоконники были широченными. В некоторых семьях дети прекрасно умещались и спали на них. В иных комнатах~жили по семь человек. Это же Разгуляй улица была, старые москвичи знают, что это такое. Я, приезжая к сестре, ночевал
Естественно, после подобных разговоров и предположений о том, на сколь опасное задание нас могут отправить дальше, я решил, что пора мне жениться на Нине, а то еще убьют меня под конец войны, так пусть она хоть вдовой будет.
Говорю я тогда своим ребятам: «Как вы смотрите, если я дней на пять уеду в Минск?» — «А что, Леха, давай!» Пошел я к командиру полка Трехину:
— Товарищ подполковник, так, мол, и так, вы, наверное, знаете, кто у меня живет в Минске?
— Да, знаю, знаю, уже ведь не раз к тебе она приезжала сюда, — улыбнулся он.
— Разрешите съездить в Минск.
— Что, жениться собрался?
— Так точно.
— Но ведь еще война-то не кончилась, — удивился он.
— Знаю, поэтому и боюсь, что меня на последних днях собьют. Лучше уж, если мы с ней все оформим…
Василий Алексеевич обернулся к окну, посмотрел на аэродром и сказал:
— Вон, видишь, стоит наша полковая «По-2», иди садись и вылетай, но имей в виду, что к вечеру должен вернуться.
Я оторопел:
— Товарищ полковник, так что же это за женитьба, если я к вечеру вернусь? Дайте хоть три дня!
Он посмотрел на меня изучающе, подумал немного и говорит:
— Да, все-таки нехорошо возвращаться так рано. Ладно, все равно иди на стоянку, скажи летчику «По-2», чтобы он тебя в Лошицу отвез, — а Лошица как раз на окраине Минска. Самолет приземлится, ты выпрыгнешь с чемоданчиком, а он тут же, не выключая двигатель, взлетит обратно. Но ты чтобы через три дня был у меня тут, как штык!
Я поблагодарил командира и полетел. Выскочив из самолета, сразу поспешил к Нине. У меня были и рабочий, и домашний ее адреса. На следующий день мы расписались. Она жила на частной квартире у своего начальника. Соответственно, на свадьбе присутствовали этот ее начальник с женой, кто-то из соседей и знакомых, а также две девчонки из отдела, в котором работала Нина, с ними она ездила в командировки. Всего получилось человек восемь. Так в марте 1945 года в Минске я зарегистрировал свой брак и получил «пасведчанне аб шлюбе» № 343. То есть я был 343-м, кто женился в Минске после его освобождения.
Глава двадцать первая
На подступах к Берлину
К началу апреля от немцев уже были освобождены Белоруссия и Польша. Мы к тому времени перелетели за Брест в польский город Бяла Подляску. Там оказался вполне приличный аэродром. И что меня удивило, фашисты, покидая его, даже и не взорвали на нем почти ничего: несколько воронок от взрывов было только на взлетно-посадочной полосе, но ее очень быстро восстановили. А, скажем, в том же Шаталове немцы постарались по-настоящему, и на взлетных полосах после ухода фрицев весь бетон был покорежен.
Именно из Бяла Подляски довелось мне вылетать на Кенигсберг, Данциг, Пиллау, Штеттин и Берлин.
Что интересно, перед Кенигсбергом располагалось очень много фортов. Каждый форт представлял собой не то что крепость, а целый боевой район, где были и артиллерия, и пулеметы, и гарнизон. Все это оказалось для нас крайне неожиданным, когда мы впервые подлетали к городу. Ведь вокруг того же Ленинграда было всего несколько фортов, а тут весь город буквально окружен такими укреплениями. Каждая из крепостей была очень мощным опорным пунктом. А теперь представьте наши ощущения, если мы собираемся бомбить
Впрочем, именно на Кенигсберг мне довелось летать днем под прикрытием истребителей. Хотя в полном смысле прикрытием это нельзя было назвать, к самой цели они не подходили. Правда, в этом и не было нужды. Мы шли строем (очень необычно для дальней авиации в тот период), я был в правом звене внутренним ведомым. И, скажу откровенно, особенного удовольствия от бомбометания я не получил. Больше старался держаться в строю и сохранять дистанцию, чем смотрел кругом. Тем более что нам объявили: будет прикрытие, спокойно идите на цель. Кроме того, бомбить надо было, ориентируясь на ведущего. Только у него пошли бомбы, наши штурманы тут же нажали на кнопки сброса. То есть за все девять самолетов прицеливался один ведущий штурман. И получалось, что девять самолетов накрывали землю довольно кучно. У каждого было по десять-тринадцать бомб, среди них и ФАБ-250, ФАБ-500. В результате удар получился колоссальный, было сброшено где-то по 15 тонн с каждой девятки. Какое укрепление здесь устоит? Мы отбомбились все сразу и повернули домой. Когда самолеты оказались над нашей территорией, ведущий покачал крыльями, и мы разошлись. Посадка на аэродром проходила уже в одиночном порядке.
Полет получился абсолютно благополучным. А вот до этого, в ночной вылет, под Кенигсбергом наш самолет в очередной раз едва не сбили. Фрицы по мне врезали из нескольких зенитных батарей. У меня давление масла упало на ноль. Я глянул на левую плоскость, и точно, заливает все маслом. Значит, подбит мотор. Я сразу его выключил. Спросил у Аркашки: «Куда будем садиться?»
А в Пруссии только что освободили от немцев ряд аэродромов, и туда перелетели истребители нашей фронтовой авиации. Вот мне Аркашка и предложил: «Рядом Хайлегенбайль». Мы туда благополучно сели. Истребители нас встретили прекрасно. Мы осмотрели свою машину. Слава богу, мотор оказался цел и невредим, а осколок попал в компрессор, который накачивает сжатый воздух, и перебил масляную трубку. Я тогда спросил, как мне связаться с дальней авиацией. Мне дали телефон, я дозвонился в штаб и попросил, чтобы передали в Польшу, в 8-й авиакорпус дальней авиации, в любую часть (там все равно сразу нам передадут), что Касаткин из 30-го полка сел на вынужденную на аэродроме Хайлегенбайль. И, мол, требуется компрессор сжатого воздуха и трубка подвода к нему.
Надо сказать, что когда мы оказались в Хайлегенбайле, с момента его освобождения прошло всего 5–6 дней. Мы спросили у местных летчиков, можно ли нам пройтись по городу. Нам ответили, что это вполне безопасно, в городе уже все проверено и даже местного населения практически нет.
— В худшем случае вы на труп какой-нибудь неубранный наткнетесь, — заверил нас бравый истребитель.
— А чей труп, наш или немецкий? — уточнил я.
— Конечно, немецкий. Наши уже все убраны, похоронены.
Это меня порадовало. Что примечательно, во время прогулки по городу меня действительно подозвал один из наших стрелков: «Командир, иди сюда!» Я увидел оторванную, уже начавшую гнить человеческую руку.
Мы пошли дальше, и вскоре меня поразили груды валявшихся на тротуарах красных перин. Кто и зачем их выбросил на улицу, почему они были именно такой расцветки — обо всем этом я не знаю до сих пор. Посмотрели мы на них и вскоре решили возвращаться на аэродром. Однако тут моему Гошке пришло в голову, что неплохо бы нам подобрать и взять с собой пуховые подушки. Я согласился, и мы набрали столько, чтобы досталось каждому из нас, да еще по одной для Яши Глушакова и Воробушка. Плюс к тому, еще две или три перины прихватили. Шиковали с Аркашкой, лежа на них, и удивлялись, почему эти перины пышные, но жиденькие. Потом мне объяснили, что такими накрываются, а не спят на них.