Полковник Касаткин: «Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк!». 147 боевых вылетов в тыл врага
Шрифт:
— Товарищ командир, скажите, чтоб Ванюшка так за мной не смотрел: меня на танцы приглашать боятся.
— Лидочка, радуйся, что он смотрит. Найдутся те, кто не будет трусить, вот с теми и танцуй, а если ребята боятся, значит, недоброе у них на уме. Разве надо тебе, чтобы они тебя лапали?
Она покраснела:
— Да ну, товарищ командир, вы все шутите!
А я был рад, что мои стрелки за ней присматривали, подошел потом к ним, смеюсь:
— Ребята, чего Лидку-то довели?
— Да там опять из батальона к ней всякие подлаживались…
Вот так мы смотрели за нашей Лидочкой до конца войны.
Дальше, что примечательно, в марте 1945-го
«Откуда взяться на фронте таким болезням?» — недоумевали многие. На что другие возражали: «А чего ж им не взяться, когда у летчиков в каждом полку человек по сто девок. Причем везде: на складах — девки, на метеостанциях — девки, в медпункте — девки, мотористки — девки, все связисты, кроме начальника, — девки. Вот кто-то на сторонке „подработал“, а в результате…»
Так или иначе, поступил приказ: во всех полках провести медицинский осмотр женщин. У нас, конечно, сразу такие скабрезные шутки пошли: «Ну, теперь-то мы узнаем, есть ли у нас девочки или уже давно нет!»
Прошло несколько дней. Всех любопытство распирало. Подошли ребята к нашему полковому врачу — Ивану Спирину:
— Скажи, Иван, ну как наши девчонки?
— Да ну, от вас разве скроешь, все равно узнаете, допытаетесь. Две девушки остались из шестидесяти у вас чертей!
— Как две? Всего две?
— Всего две. Наугад можете сказать, кто?
Тут Сашка Леонтьев, он стоял как раз рядом с врачом, выпалил:
— Во-первых, у Касаткина Лидка Воробьева — это ясно.
— Правильно! — согласился врач. — А еще вторая?
Думали, думали все. Наконец, кто-то догадался:
— А у инженера полка секретарша…
Все сразу загудели:
— У-у-у, на нее никто не польстится! Хромая, горбатая, страшная! Как ее только в армию взяли?!
— Вот, — заключил врач, — это две девушки у нас в полку.
Глава восемнадцатая
Самый долгий полет
О работе самолетных переговорных устройств некоторые летчики в годы Великой Отечественной отзывались не очень хорошо. А у нас на «Ил-4» СПУ работало отлично, да и как иначе, ведь без него мы ничего не могли сделать. Допустим, если при обстреле осколком перебьет проводку, то я уже стрелкам ничего не скажу. Использовать пневмопочту я мог только со штурманом. Да и то, если я правильно помню, мне ни разу не приходилось прибегать к такому способу общения. Дело в том, что у меня как раз внизу находилась дверка в кабину штурмана. Он ее, если что, открывал, и мы переговаривались. С таким общением у меня связаны одни из самых тяжелых моих воспоминаний.
Это было, когда мы летели на Инстербург (ныне, кажется, Черняховск). Так получилось, что, когда мы зашли на цель, Аркашка навел бомбы, и в последний момент, когда он уже положил палец на кнопку, его вдруг поймало штук пять прожекторов. Представьте, такой поток света в открытые глаза. Мой штурман мгновенно ослеп, но успел сбросить бомбы. И только я отошел от цели, он высунулся ко мне в окошечко. Ох, увидел я тогда его пустые, бессмысленные глаза. Это было хуже, чем любая зенитка или истребитель. До сих пор вспоминать страшно, как Аркаша кричал: «Леха, я ничего не вижу!» Но вскоре он собрался, сказал почти спокойно: «Командир, на обратном пути держи курс 140, потом чуть влево». Мы его, слепого, привезли домой, отправили в Москву, в госпиталь Бурденко. Он там месяца полтора-два пролежал, а потом, слава богу, вернулся в полк. Я тогда спросил его:
Вот как получилось. А в Аркашкино отсутствие я преимущественно летал с комиссаром нашего полка Колей Куракиным. Он к нам пришел не из авиации, но работе штурмана научился у нас в полку. Мы его вывозили, допустили до полетов, потом дивизионная комиссия его проверила и официально ему сделала допуск в качестве штурмана. Надо сказать, Коля был молодец, мы его уважали. Он не стал кичиться тем, что он подполковник, а сразу начал летать на ознакомление. Со мной он очень много летал еще при Аркашке. Бывало, вместе полетят, и Аркашка весь полет ему объясняет, что и как, даже через некоторое время начал давать Куракину на цель заходить. И получился из Коли хороший штурман. Я с ним вылетов десять сделал, пока Аркашки не было. Но с Аркашкой, конечно, я ощущал себя спокойнее. Мой самый долгий за годы Великой Отечественной войны полет прошел именно с ним и состоялся, как всегда, совершенно неожиданно. Мы пришли на командный пункт, ждали постановки задания, но тут штурман полка вошел первым и сказал:
— Убирайте карты центрального фронта, раскладывайте Венгрию. Мы сегодня начинаем бомбить Будапешт!
Мы переспросили удивленно:
— Что бомбить?!
И начали прикидывать. Я отреагировал первым:
— Так это ж надо будет перемахнуть через Карпаты!
— Да, через Карпаты. Пойдете на высоте пять тысяч через горы.
«Мать честная, — подумал я, — это придется сейчас на стоянку срочно отправляться, чтобы техники кислород проверили. Мы ж обычно без кислорода ходим. А здесь без него будет невозможно на такой высоте…»
Потом пришел командир полка Василий Алексеевич Трехин, спросил нас:
— Вам Чепель — ничего не говорит название?
Послышался чей-то голос:
— Чепель?! Там же знаменитые металлургические заводы.
— Да. Чепель — это остров на Дунае. И почти на весь остров растянулся Чепельский металлургический комбинат, который поставляет в немецкую армию массу металла и соответствующих изделий. Это центр промышленности всей Венгрии. А чем скорее Венгрия выйдет из войны, тем скорее фашистская Германия останется без единого союзника.
Мы с Аркашей начали прикидывать, как будем лететь. Я ему предложил: «Слушай, давай посмотрим, где начинаются Карпаты и какие там высоты». Смотрим — мать честная! Нам несколько часов придется идти на высоте пять тысяч и бомбить с тех же пяти тысяч. Однако лучше бы с четырех, а то и ниже, чтобы попасть точнее. Говорю штурману: «Эх, ладно, попробуем с пяти, чтобы потом опять не набирать высоту, когда через Карпаты будем проходить. Или все-таки спустимся до четырех?» Аркаша предлагает: «Лучше подойдем на пяти, задросселируем двигатели над целью и потихонечку начнем планировать с потерей высоты, как это делали на Севере. Так мы, во-первых, отвяжемся от истребителей, которые явно увяжутся за нами, во-вторых, собьем прицел у зениток. А высоту уж как-нибудь наберем!»