Полночь
Шрифт:
Единственное, что я смогу сделать для Остина в тот день, когда он вспомнит — это отдать ему Губера. Чтобы в какой-то степени он не чувствовал себя одиноким.
Кидаю взгляд на настенные часы, отметив для себя, что через шесть часов мне нужно будет выехать из города, чтобы отдать Уэльсу пистолет.
И что потом? Ты снова уедешь и будешь ждать момента, когда сможешь увидеть его, ни от кого не прячась? Словно по работе?
— Джейд, что происходит? — голос
— Ты о чём?
— О Уэльсе. Две недели назад ты проклинала Чарльза за то, что он поставил тебя наблюдать за Остином, а теперь ты рвёшься к нему то с цветами, то с пистолетом.
— Я тебе говорила, что хочу разобраться, почему именно я, — мой голос похолодел и я выровняла спину.
Это была правда.
— Ты уходишь от вопроса.
— Какого вопроса, Гэвин? — он заходит слишком далеко, и я начинаю злиться.
Неужели тебя так сильно беспокоит это, Джейд?
— Что между тобой и Уэльсом?
Уф! И хватило же наглости!
— Ничего, — срывается слишком быстро. Необдуманно. В сердцах.
Конечно. Конечно он не верит, потому что на моём раскрасневшемся лице буквально написано, что я солгала.
Сердце стучит где-то в глотке, а руки похолодели настолько, что я перестала чувствовать кончики своих пальцев.
Гэвин улыбается, а затем протягивает руки, коснувшись моих сцепленных ладоней. Я вздрагиваю, немного отклонившись назад. Он замечает и поджимает губы, а затем говорит то, в чём я так долго нуждалась:
— Джейд, я надеюсь ты знаешь, что делаешь. Именно поэтому я здесь, жертвую своей репутацией, званием, работой. Я хочу, чтобы ты доверяла мне, потому что я единственный из всех сидящих за тем столом, кто заботится о тебе. Я потерял её и не хочу потерять тебя. Ты слышишь меня?
Я молча киваю, пытаясь проморгать слёзы и преподношу его руки к своему лицу, коснувшись губами побелевших костяшек его пальцев. Не знаю зачем. Не знаю почему.
Просто хочется.
Хочется запомнить этот момент, потому что он может быть последним.
Глава 13.
И так каждый раз. Каждый раз я стою на пороге у его двери, удерживая руку в воздухе, и пытаюсь себя переубедить в том, чтобы не делать этого.
Не отдавать ему пистолет. Не стоять здесь уже три минуты и думать над тем, постучать мне или нет. Не прикасаться к нему и не смотреть в тёмно-карие глаза, полные вопросов, на которые нет ответов.
Не
Поймав себя на внезапно нахлынувшей ярости, я протягиваю руку и стучу привычных три раза. Какова возможность, что в полседьмого утра он не спит?
Она есть, но шанс её очень…
— Остин? — срывается с моих губ, когда передо мной открывается дверь, а на пороге я вижу Уэльса.
Выглядит он вымученно. Кажется, еле удерживаясь на ногах, парень придерживается одной рукой за косяк, а второй за ручку двери. Под глазами заметные круги, а лицо бледнее, чем обычно.
— Ты видишь здесь кого-то другого? — интересуется он и я делаю шаг назад, узнав этот тон.
Правая рука возвращается в карман пальто, где находится пистолет и судорожно сжимает его пальцами. Отрицательно мотаю головой.
— Ты выглядишь…усталым, — беспокойство. Именно оно берет верх, поэтому мой голос вздрагивает.
Он делает шаг вперёд и, выйдя на крыльцо, осматривается по сторонам, словно в поисках свидетелей. Возвращается обратно в дом и отходит в сторону, жестом приглашая меня.
Мой взгляд всё ещё сфокусирован на его лице, а мозг пытается понять, что у него на уме. Но связь обрывается, как только он отворачивается, чтобы закрыть дверь.
— Не выспался, — отвечает он, пройдя мимо меня. Некоторое время я хмурюсь в непонимании, а потом вспоминаю свой заданный ранее вопрос.
Следую за ним на кухню, где уже достаточно сильно пахнет свежезаваренным кофе, и наблюдаю за тем, как он присаживается на стул, придерживая ладонями кружку так, будто пытается согреться.
— А если точнее, я вообще не спал, — поднимает он голову, взглянув на меня из-под густых ресниц.
— Этому есть причина? — интересуюсь я, пустив в ход весь свой профессионализм.
Этот короткий диалог возвращает меня на две недели назад, когда вместо нужной мне информации, в мою сторону сыпались гадкие словечки.
Он…холоден.
— Ты узнала про отца? — меняет он тему.
Видимо, причина есть, и очень серьёзная, раз он не хочет о ней говорить. Но говорить надо, чтобы знать, насколько всё плохо.
— Нет. Вчера мне было не до этого.
— А до чего тебе было? — сощурив глаза, смотрит мне в душу, словно пытаясь что-то отыскать. Пытаясь понять.
Руки холодеют лишь от одной мысли, что он сомневается во мне. Что в какую-то из этих секунд он подорвётся из-за стола и выкрикнет своё излюбленное «Идиотка-Прайс».