Полночный путь
Шрифт:
— Скоро придется бечевой идти…
Однако городок открылся раньше, чем ладья мертво села на мель. Квадратный острог, с четырьмя стрельницами по углам, бревна тына врыты в землю одним концом, верхний — заострен. Шарап проворчал:
— Бедноват городок… Русичи давно уже этак стен не строят…
При виде ладьи, все население высыпало за ворота. Серик машинально прикинул, что тут не менее пяти десятков мужиков, способных носить оружие, да еще дюжина воинов; стоят в сторонке, будто происходящее их не касается. Вперед вышел седобородый старик, спросил:
— Торговать
— Али как! — неприветливо бросил Горчак. — Мимо пойдем…
Старик разочарованно покивал головой, но тут же воспрянул духом, потому как Горчак спросил его:
— Не подскажешь ли, старый, у кого можно добрых коней купить?
Старик расплылся в радостной улыбке, поспешно затараторил:
— У меня, у меня и можно! Сколько? На всех?..
— Да нет, не на всех… — медленно, раздумчиво выговорил Горчак. — По три на человека, итого — пятнадцать…
Старик чуть не подскочил на месте, было сорвался, куда-то бежать, но Горчак задержал его:
— Э-э-эй! Погоди! — тот повернулся, Горчак добавил: — Проводник еще нам нужен…
— Это Унчу проси… — и старик, несмотря на преклонные годы, умчался с юношеской прытью.
Горчак пожал плечами, обратился к быстро истаивающей толпе:
— Эй, кто Унчу знает?
Из толпы выпутался маленький, кривоногий человечек, с лицом, плоским, как блин, и как блин, будто лоснящимся от масла.
Горчак спросил:
— Ты Унчу знаешь?
Человечек писклявым, гортанным голосом пропищал:
— Я Унча…
— Проводником пойдешь с нами? — спросил Горчак напрямую.
Глаза Унчи вовсе обратились в узенькие щелочки. Он раздумчиво почесал в затылке, протянул:
— Дикие места… Опасные… Дикие касоги шалят… Дикие башкиры шалят…
— Десять динаров! — выпалил Горчак.
К несказанному изумлению Серика, маленький, жалкий, одетый в потрепанную, давно не стираную, одежонку человечек разочарованно протянул:
— У-у-у… За десять динаров я лучше на печке полежу, старые кости погрею… — и повернулся, уходить.
Горчак, разинув рот, смотрел ему вслед. А тот, скорым шагом уже подходил к воротам. Наконец, Горчак опамятовал, заорал:
— Кошель!
Унча замедлил шаг, будто колеблясь. Наконец, остановился, повернулся, посмотрел на небо, посмотрел в землю, не спеша вернулся, сказал веско:
— Два кошеля!
Горчак протянул:
— Ну-у… Ты вовсе спятил… Иль, цены деньгам не знаешь…
Унча пожал плечами, проговорил:
— Я в тех местах бывал, а ты нет. Вот и думай, сколько мое знание стоит? Может, твое незнание тебе жизни будет стоить? — и повернулся уходить.
Горчак в сердцах плюнул, рявкнул:
— По рукам! Завтра выступаем.
— Послезавтра… — быстро выговорил Унча. — Собраться надо… Давай серебро… — и требовательно протянул маленькую, не мытую ручонку.
Горчак отвязал от пояса кошель, вложил его Унче в руку, сказал:
— Это задаток. Остальное — как выступим…
Унча подумал, обронил:
— Ладно… — и пошел прочь, подбрасывая кошель на руке.
Горчак мстительно выговорил:
— Щас дружинники налетят, и твое
Но дружинники делали вид, будто их тут ничто не касается; равнодушно поглядывали на речку, на Сериковых спутников, перебрасывались между собой какими-то пустяковыми замечаниями.
Серик спросил:
— Кого пятым хочешь взять?
— Клаву… — хмуро обронил Горчак.
— Ты што, спятил?! — изумился Серик.
Горчак пожал плечами, сказал раздумчиво:
— Опасаюсь я ее тут оставлять… А ну как воевода спохватится? Мы ж потом не сможем вчетвером его крепость на щит взять…
Простой народ уже разошелся, сообразив, что торга не будет, только дружинники стояли на берегу, переминаясь с ноги на ногу. Горчак поглядывал на них, и чего-то ждал. А тем временем вытянули ладью повыше на берег, один из работников пошел в ближайший лесок за дровами. Горчак, наконец, сжалился над дружинниками; подошел к ним, спросил:
— Кто десятник?
— Ну, я… — выступил вперед пожилой, явно повидавший видов, воин.
Горчак протянул ему кошель серебра:
— Вот, вам на всех. Если до осени с ладьей ничего не случится, еще кошель получите, когда обратно пойдем…
Смурные лица дружинников просветлели, десятник тут же принялся делить серебро из кошеля. Горчак спросил:
— Вы тут круглый год стражу несете?
Десятник не сразу ответил:
— Да нет, чего тут зимой делать? Касоги на зиму на полдень откочевывают, а мы в крепость возвращаемся с первым снегом. Весной — опять сюда…
Наутро, едва рассвело, трое парней пригнали табун лошадей. Горчак придирчиво осмотрел их всех, остался доволен. Пока он осматривал, хозяин табуна, стоял в отдалении и терпеливо ждал. Горчак расплатился с ним, и работники погнали табун к кузнице, подковывать, а Серик, Горчак и Шарап со Звягой принялись готовиться в поход. Во вьюки взяли небольшой запас овса. Мало ли в неведомых землях чего может приключиться? Иногда жизнь человека, от жизни коня зависит. Это человек может месяц ничего не есть — и жив-здоров остаться. А конь на пятый день без еды беситься начинает, или ложится, и его уже ничем не поднимешь… Прихватили и кое-чего для подарков князькам попутных народцев; ножи, топоры, куски шелков. Поди, и у дикарок сердца растают при виде этакого богатства красок! В хлопотах пролетел весь день. Унча так ни разу и не объявился. Кузнец лишь к ночи управился с ковкой пятнадцати лошадей. Их отогнали на ближайший пойменный луг попастись до утра, и завалились спать.
Когда на рассвете завтракали у костра, уже одетые в походную одежду, заскрипели створки ворот, и оттуда принялись неспешно вытягиваться одна за другой телеги, запряженные пароконными упряжками. Впереди шагал Унча, в кольчуге, тонкой работы, в добротных сапогах, в шлеме, с личиной и бармицей. У пояса — сабля, в добротных ножнах, окованных серебром. Да и конь, которого он вел в поводу, был не из последних. На телегах возницы тоже были одеты в кольчуги, рядом лежали щиты, луки в добротных кожаных налучьях, у пояса, у кого сабли висели, у кого тяжелые мечи.