Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Письма

Гумилев Николай Степанович

«В октябре (1912 г. — Ред.) вышел наконец созданный на базе «Цеха поэтов» первый номер журнала «Гиперборей», редакция которого сначала помещалась на квартире Лозинского, а летом переехала на Разъезжую, 3. Основное место в журнале занимали стихи и статьи, посвященные вопросам нового направления в поэзии. «Гиперборей» был гумилевским журналом, отстаивающим его взгляды на поэзию, но он показывал также, что внутри нового течения могут быть различные направления, которые не вполне уживаются друг с другом. Общность разностей — вот принцип журнала» (Жизнь поэта. С. 137). Создание «Гиперборея» (как было объявлено в первой книжке журнала — «редактор-издатель М. Лозинский; при непосредственном участии Сергея Городецкого и Н. Гумилева») — прямое продолжение той гумилевской «линии» на создание чисто литературного модернистского издания, в идеале — «журнала стихов», которая была начата в 1907 г. «Сириусом» и продолжена в 1909 г. «Островом». Эта — третья — попытка была более успешна: всего вышло 10 номеров, согласно данным П. Н. Лукницкого, в октябре (№ 1), ноябре (№ 2), декабре (№ 3) 1912 г., январе (№ 4), феврале (№ 5), марте (№ 6), сентябре (№ 7), октябре (№ 8) и декабре (№ 9–10, сдвоенный) 1913 г. (см.: Труды и дни. С. 221–223, 228, 230, 233–234). Впрочем, как оговаривает П. Н. Лукницкий, соответствие очередного № журнала срокам выхода чаще всего было нарушено. При том, что для нынешнего историка литературы журнал «Цеха поэтов» является весьма «значимым» для отечественной культуры изданием, где публиковалось целое «созвездие» литераторов «позднего серебряного века» — Гумилев, Городецкий, Ахматова, В. В. Гиппиус, Клюев, Мандельштам, Нарбут, С. Гедройц, Вл. Бестужев, Блок, Зенкевич, Г. В. Иванов, Кузмин, Е. Ю. Кузьмина-Караваева, М. Л. Лозинский, Н. Бруни, М. Моравская, И. Эренбург, П. Радимов, Грааль Арельский, А. Горчаков, В. Эйхенбаум, В. Гарднер, С. Судейкин, В. Парнок, Н. Пунин, В. Шилейко, — для современников это было «студенческим» изданием, несопоставимым с «серьезной» петербургской «художественной периодикой». «Ядро» «гиперборейских» авторов составляли участники «университетских» мероприятий Гумилева — благодаря созданию на историко-филологическом факультете «Кружка изучения поэтов» (к руководству кружком Гумилев привлек профессора И. И. Толстого) и «Кружка

романо-германистов» (под руководством профессора Петрова) (см.: Труды и дни. С. 227–228). Элемент «студенческой импровизации» — ввиду молодости руководителей — присутствовал, конечно, и в издании журнала. «“Гиперборей” — “ежемесячник стихов и критики”, как значилось на титульном листе, — был маленький журнальчик, 32 страницы в восьмую долю. Печаталось экземпляров двести. Расходилось... хорошо, если четверть. Были, впрочем, и подписчики. Однажды редактору-издателю Лозинскому кто-то сказал: “Послушайте, как запаздывает ваш журнал: сейчас май, а январская книжка еще не вышла. Что подумают подписчики?” Лозинский сделал серьезную мину: “Вы правы. Действительно неудобно”. Вдруг лицо его прояснилось: “Ну ничего — я им скажу”» (Иванов III. С. 222). Однако тот же Г. В. Иванов, описывая «пятничные» заседания редколлегии «Гиперборея» в зиму 1912/1913 гг., подчеркивает, что элемент изящной «игры» отнюдь не отменял весьма серьезное (даже — строгое) отношение руководителей журнала к качеству помещаемого в нем материала. «Центральной фигурой гиперборейских собраний был, конечно, Гумилев. В длинном сюртуке, в желтом галстуке, с головой почти наголо обритой, он здоровался со всеми со старомодной церемонностью. Потом садился, вынимал огромный, точно сахарница, серебряный портсигар, закуривал. Я не забуду ощущение робости (до дрожи в коленях), знакомое далеко не мне одному, когда Гумилев заговаривал со мною. <...> Когда все в сборе, коллегия, т. е. Гумилев, Городецкий и Лозинский, удаляется в соседнюю комнату на редакционное совещание. Здесь решается судьба стихов, безжалостно мараются рецензии, назначается день ближайшего цехового собрания. Сотрудники вызываются иногда в это святилище — по большей части для какого-нибудь разноса» (Там же. С. 224–225).

Возможным адресатом записки был сам Михаил Васильевич Аверьянов (1867–1941) — книгоиздатель, книгопродавец. «Если помните, — писал ему С. М. Городецкий, — 2 сентября 1912 г. я говорил Вам о журнале, и Вы были добры отнестись к нему со вниманием. Теперь это налаживается окончательно. Я и Гумилев издаем ежемесячный журнал стихов, очень маленький: в 24 страницы номер, в количестве 500 экз., с подписной ценой в полтора, должно быть, или два рубля» (ИРЛИ. Ф. 428. Оп. 1. № 30. Л. 8; цит. по: Блок в неизданной переписке и дневниках современников (1898–1921) / Вст. статья Н. В. Котрелева и З. Г. Минц. Публ. Н. В. Котрелева и Р. Д. Тименчика // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Литературное наследство. Т. 92. Кн. 3. М., 1982. С. 402). Однако принять эту версию безоговорочно мешает тон записки Гумилева, неподходящий для обращения с главой издательства, который, к тому же, как понятно из вышеприведенного письма Городецкого, был достаточно хорошо знаком с «гиперборейскими» авторами.

Вероятным получателем экземпляров «Гиперборея», указанным в этой записке, был Грааль Арельский (настоящее имя — С. С. Петров, см. о нем № 38 в т. VII наст. изд. и комментарии к нему). Если это так, то время написания записки можно (гипотетически) уточнить — стихи Грааля Арельского появились в № 5 «Гиперборея», который вышел в феврале (или марте) 1913 г.

124

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, ЛН.

Автограф — РГБ. Ф. 386. К. 84. Ед. хр. 20.

Дат.: 28 марта 1913 г. — по почтовому штемпелю.

Письмо вложено в конверт, адресованный: «Его Высокородию Валерию Яковлевичу Брюсову. Москва. 2-я Мещанская, 32». Штемпель почтового отделения Царского села — 28.03.13. Штемпель московской экспедиции городской почты — 29.03.13. Штемпель почтового отделения Москвы — 29.03.13.

Стр. 3–4. — Имеется в виду большая статья Брюсова «Новые течения в русской поэзии. Футуристы» (Русская мысль. 1913. № 3). Одним из положений Брюсова, с которыми мог «не соглашаться» Гумилев, несомненно являлся «общий закон» о «новых движениях» русской литературы: «...надо признать, что и наш футуризм не избежал общего закона, которому подчиняются все новые движения в русской литературе: они лишь повторяют, с опозданием на несколько лет, сходные движения литературы западной». Стр. 5–6. — Статью о футуризме Гумилев до этого уже обещал в авторском примечании к той фразе в начале его манифеста «Наследие символизма и акмеизм», где упоминаются «футуристы, эго-футуристы и прочие гиены, всегда следующие за львом»: «Пусть не подумает читатель, что этой фразой я ставлю крест над всеми крайними устремлениями современного искусства. В одной из ближайших книжек «Аполлона» их разбору и оценке будет посвящена особая статья» («Аполлон». 1913. № 1. С. 42; № 56 в т. VII наст. изд.). Но в «Аполлоне» статьи Гумилева о футуризме не последовало, а его следующее «Письмо о русской поэзии», — с отзывами на брюсовскую мистификацию «Стихи Нелли» и «Громокипящий кубок» И. Северянина, — появилось не в № 4 «Аполлона» за 1913 г., а только в январской книжке следующего, 1914 г. (№ 63 в т. VII наст. изд.). В «Гиперборее» (1913. № 5) Гумилев поместил краткую рецензию на кубо-футуристический сборник «Садок судей. II» (№ 61 в т. VII наст. изд.), а из Джибути в конце апреля написал Ахматовой о своем «уважении» к «Гилее», возникшем в результате неудачной попытки писать в их стиле (см. № 128 наст. тома). О Гумилеве и поэтах-футуристах см. комментарии к №№ 30 и 61 в т. VII наст. изд., а также — Тименчик Р. Д. Заметки об акмеизме (II) // Russian Literature. Vol. V (3). 1977. P. 281–301. Стр. 7–9. — Брюсов заканчивал свою статью о футуристах словами, скорее всего, обнадеживающими для Гумилева: «Новое движение в поэзии может быть сильным, здоровым и плодотворным лишь тогда, когда оно опирается на все сделанное в литературе до него <...> придется футуристам поучиться многому у своих прямых предшественников — символистов — и неизбежно принять самую идею «символа», как отныне неустранимую ни из какой эстетики. Но об этом нам будет надо говорить подробнее, разбирая взгляды и суждения “акмеистов”» (Русская мысль. 1913. № 3. С. 133). Вряд ли, однако, Брюсов посылал Гумилеву корректуру своей следующей статьи, «Новые течения в русской поэзии. Акмеизм», вошедшей в следующий номер «Русской мысли» (1913. № 4). В ней он подверг подробному жестоко-критическому анализу акмеистические манифесты Гумилева и Городецкого и всю концепцию акмеистической школы в целом: «...Акмеизм <...> тепличное растение, выращенное под стеклянным колпаком литературного кружка несколькими молодыми поэтами, непременно пожелавшими сказать новое слово. Акмеизм, поскольку можно понять его замыслы и притязания, ничем в прошлом не подготовлен и ни в каком отношении к современности не стоит. Акмеизм — выдумка, прихоть, столичная причуда <...> С. Городецкий и Н. Гумилев, оба, несомненно, интересные и даровитые поэты, никогда не были хорошими теоретиками, и их нападки на символизм по-детски беспомощны <...> Мы уверены или по крайней мере надеемся, что и Н. Гумилев, и С. Городецкий, и А. Ахматова останутся и в будущем хорошие поэты. <...> Но мы желали бы, чтобы они, все трое, скорее отказались от бесплодного притязания образовывать какую-то школу акмеизма. Их творчеству вряд ли могут быть полезны их сбивчивые теории, а для развития иных молодых поэтов проповедь акмеизма может быть и прямо вредна...» На этом оборвалась интереснейшая, семилетняя переписка Гумилева с Брюсовым (с апреля 1913 г. также прекращается и переписка Брюсова с Городецким). Своей рецензией Брюсов обусловил на несколько десятилетий вперед отрицательное восприятие акмеистического манифеста Гумилева как статьи необдуманной, теоретически слабой или бессодержательной. Стр. 9–11. — О маршруте африканского путешествия 1913 г. см. комментарий к № 125 наст. тома. О пребывании Гумилева в стране Галла и в районах озера Родольфо в предыдущем путешествии 1910–1911 гг. см. комментарий к № 91. Стр. 15–18. — О Цехе поэтов см. комментарий к № 106 наст. тома и указанную там литературу; о «Гиперборее» см. комментарий к № 123 наст. тома; под маркой «Акмэ» должно было создаваться издательство (см., напр.: Гиперборей. № 1. 1912. С. 32; № 2. 1912. С. 32). Шестью акмеистами были, конечно, Гумилев, С. М. Городецкий, О. Э. Мандельштам, А. А. Ахматова, М. А. Зенкевич и В. И. Нарбут. Брюсов в своей рецензии не учитывал эти сообщения Гумилева. Стр. 20–21. — В № 3 «Аполлона» были напечатаны стихи всех шести акмеистов и в том числе «Пятистопные ямбы» самого Гумилева (№ 98 в т. II наст. изд.). Брюсов жаловался в своей статье об акмеизме на то, что «акмеисты <...> начали именно с теории, а произведений пока что у них нет вовсе...».

125

При жизни не публиковалось. Печ. по: Соч III (с версией реконструкции приложенного ст-ния).

Соч III, Полушин, В мире отеч. классики, Хейт, Haight, Новый мир (публ. Э. Г. Герштейн).

Дат.: 9 апреля 1913 г. — по содержанию.

Текст данного письма был скопирован П. Н. Лукницким в момент нахождения данного письма у Ахматовой (1920-е годы), и эта копия была, очевидно, «размножена» в кругу исследователей творчества Гумилева и Ахматовой. Первые публикаторы текста (А. Хейт и Э. Герштейн) источник публикации не оговаривали, местонахождение автографа на настоящий момент неизвестно. В комментариях В. К. Лукницкой к публикации ст-ния «Снова море» (СП (Тб). С. 478) указывается, что оно было приложено к данному письму. Автограф ранней редакции этого ст-ния (неатрибутированный) хранится в ИРЛИ (Ф. 625. Оп. 2. № 11, воспроизведен в кн.: Бронгулеев В. В. Посредине странствия земного. Документальная повесть о жизни и творчестве Николая Гумилева. Годы 1886–1913. М., 1995. С. 291). В данной публикации предпринята реконструкция текста письма, взятая в квадратные скобки.

Это первое письмо, относящееся к последнему путешествию Гумилева в Африку. На этот раз Гумилев отправился в Африку не как бродяга-одиночка. Постоянные рассказы Гумилева об африканских путешествиях в декабре 1912 г. заинтересовали университетских профессоров, и один из них, по всей вероятности, Сергей Александрович Жебелев (1867–1941), ученый-секретарь филологического факультета (на котором учился поэт) и проректор университета, рекомендовал Гумилева директору Музея антропологии и этнографии при императорской Академии наук академику Василию Васильевичу Радлову (1837–1918). В Академии наук Гумилева приняли доброжелательно и предложили организовать экспедицию. Первый предложенный им маршрут через Данакильскую пустыню для исследования неизвестных племен был отклонен из-за дороговизны. Второй маршрут был принят. Предыстория и начальный этап экспедиции подробно описаны Гумилевым в «Африканском дневнике» (№ 12 в т. VI наст. изд.): «Я должен был отправиться в порт Джибути <...>, оттуда по железной дороге к Харрару, потом, составив караван, на юг в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озерами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования; делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и

легенды. Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции. <...> Приготовления к путешествию заняли месяц упорного труда. Надо было достать палатку, ружья, седла, вьюки, удостоверения, рекомендательные письма и пр., и пр. Я так измучился, что накануне отъезда весь день лежал в жару. <...> 7 апреля мы выехали из Петербурга, 9-го утром были в Одессе» (стр. 61–77 главы первой № 12 в т. VI наст. изд.; см. также комментарии к главе I). Гумилев описывал свое пребывание в Одессе (где было написано это письмо) для дневника, но исключил следующие строки из текста (см. комментарий к стр. 77 № 12 в т. VI наст. изд.): «...Странное впечатление производит на северянина Одесса. Словно какой-нибудь заграничный город, русифицированный усердным администратором. Огромные кафе, наполненные подозрительно-изящными коммивояжерами. Вечернее гулянье по Дерибасовской, напоминающей в это время парижский бульвар Сен-Мишель. И говор, специфический одесский говор, с измененными удареньями, с неверным употребленьем падежей, с какими-то новыми и противными словечками. Кажется, что в этом говоре яснее всего сказывается психология Одессы, ее детски-наивная вера во всемогущество хитрости, ее экстатическая жажда успеха. В типографии, где я печатал визитные карточки, мне попался на глаза свежий номер печатающейся там же вечерней одесской газеты. Развернув его, я увидел стихотворение Сергея Городецкого с измененной лишь одной строкой и напечатанное без подписи. Заведующий типографией сказал мне, что это стихотворение принесено одним начинающим поэтом и выдано им за свое...» На следующий день Гумилев со своим племянником Н. Л. Сверчковым сели на пароход «Тамбов» и отправились в экспедицию.

Стр. 4–5. — О болезни Гумилева в момент отправления в путешествие см. стр. 75–76 главы первой № 12 в т. VI наст. изд. и комментарии к ним. Стр. 6–7. — Вяч. Иванов находился в это время в Италии (см. комментарий к № 77 наст. тома), однако был хорошо информирован о частых выпадах в его адрес со стороны акмеистов: см., к примеру, письма к нему А. Н. Чеботаревской от 21 января и 3 марта 1913 г. (Блок в неизданной переписке и дневниках современников (1898–1921) / Вст. статья Н. В. Котрелева и З. Г. Минц. Публ. Н. В. Котрелева и Р. Д. Тименчика // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Литературное наследство. Т. 92. Кн. 3. М., 1982. С. 409–410, 413), первое из которых частично приводится в комментариях к № 119 наст. тома. Наиболее резкие, «неоднократно <...> чисто личные вылазки» принадлежали Городецкому, с выступлениями которого Гумилев, по-видимому, не всегда мог солидаризироваться (см.: Блок в неизданной переписке... С. 413). Как отмечает Р. Д. Тименчик, отношение Иванова к отступникам от символизма Гумилева «угадано верно — Городецкий, встретившийся в Риме с Вячеславом Ивановым, писал ему после долгих споров (происходивших дней за двадцать до гумилевского сна): «Не относись к акмеизму так болезненно. Нет гнусности, которой бы ты в нем не заподозрил» (ОР РГБ)» (Соч III. С. 338). Стр. 7–8. — В четвертой книге московского альманаха «Жатва» напечатаны ст-ния Ахматовой: «Протертый коврик под иконой...», «...И кто-то, во мраке дерев незримый...», «Безвольно пощады просят...». Стр. 8–9 — «Бориса Садовского Гумилев ошибочно счел автором статьи «Замерзающий Парнас», посвященной журналу «Аполлон» и подписанной криптонимом «Б. С-ъ». На самом деле эту статью написал Б. А. Лавренев (Сергеев) (Лавренев Б. А. Собр. соч. Т. 6. М., 1984. С. 7–10. Эта статья вызвала отклик Городецкого: «Критик перепутал имена сотрудников, в разное время участвовавших в «Аполлоне», и не знает, что только с 1913 г. литературный отдел этого журнала является органом определенной группы, а именно акмеистов» (Гиперборей, 1913. № 6. С. 29). В письме к редактору альманаха А. А. Альвингу (Смирнову) Городецкий заметил: «О «Парнасе», по-моему, несправедливо и, главное, без достаточной осведомленности написано» (РГАЛИ). По-видимому, Гумилев полагал, что после дружелюбных встреч в кабаре «Бродячая собака» Садовской не стал выдерживать тон своей агрессивной статьи «Аполлон — сапожник». К этим же встречам, возможно, отсылает фраза из письма В. Ф. Ходасевича к Б. А. Садовскому от 23 января 1913 г.: «Я бы на месте Гумилева Вас живьем съел, а он заигрывает» (РГАЛИ)» (Соч III. С. 338–339). Упомянутая здесь статья Б. Садовского «Аполлон — сапожник» была опубликована (под псевдонимом «Мимоза») в газете «Русская молва» 17 декабря 1912 г. («Перелистывая странички «Гиперборея», искренне хочется сказать его участникам: зачем и для кого вы трудитесь, господа?..»). См. об этом комментарий к № 19 в т. VII наст. изд. Стр. 10–12. — «Инбер Вера Михайловна (1890–1972), поэтесса и журналистка, читала лекцию «Цветы на асфальте» 19 апреля 1913 г. в зале «Унион». Леон Бакст был автором упомянутых в лекции костюмов к балету «Шахерезада»; упоминались также хитоны американской танцовщицы Айседоры Дункан (1878–1927)» (Соч III. С. 339). Стр. 13–21. — Гумилев цитирует строки о «приморской девчонке» из ст-ния Ахматовой «Вижу выцветший флаг над таможней...», в котором Ахматова переносится в свое севастопольское детство и юность; все это было памятно и самому Гумилеву; слова «от счастья и славы безнадежно дряхлеют сердца» — концовка этого же ст-ния. Стр. 16–17. — Владимир Иванович Нарбут (1888–1938), акмеист «первого призыва» (о нем см. №№ 31 и 43 в т. VII наст. изд. и комментарии к ним). Гумилев, безусловно, перед своим отъездом много общался с Нарбутом, так как, при содействии Гумилева, Нарбут, чтобы избежать суда за издание сборника «Аллилуйя», в октябре 1912 года принял участие в этнографической экспедиции в Сомали и Абиссинию. Вернулся он в марте 1913 года, привез много африканских стихов и опубликовал статью о Харэре «Город раса Маконена» (см.: Нарбут В. Избранные стихи. Париж, 1983. С. 248). Примерно в это же время Нарбут, рецензируя «Чужое небо», писал «о вечном, простом и ясно понятом Н. Гумилевым мире» (Новая жизнь. 1912. № 9. С. 265–266). Стр. 23. — Строка про «алмазный щит богини воинов Паллады» — из ст-ния Гумилева «Одиссей у Лаэрта» (стр. 23–24 № 146 в т. I наст. изд.: «...Но что мне розовых харит / Неисчислимые услады?! / Над морем встал алмазный щит / Богини воинов, Паллады...»). Стр. 27. — «Маленький» — сын единокровной сестры Гумилева А. С. Сверчковой Николай Леонидович Сверчков (1894–1919), имевший семейное прозвище «Коля-маленький». См. в «Африканском дневнике»: «Я просил о разрешении взять с собой помощника, и мой выбор остановился на моем родственнике Н. Л. Сверчкове» (стр. 67–69 главы первой № 12 в т. VI наст. изд.). Вместе с Гумилевым Сверчков вел дневник этого путешествия. Рукопись, незадолго до смерти, он подготовил к печати и отдал в издательство Гржебина, где она пропала (см.: Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). Москва; Torino, 1996. С. 280). Подробно о его жизни см.: Сенин С. И. Спутник странствий Н. С. Гумилева // Сенин С. И. «В долинах старинных поместий...» Тверь, 2002–2003. С. 65–69. Стр. 29. — Львец — родившийся 18 сентября / 1 октября 1912 г. сын Н. С. Гумилева и А. А. Ахматовой Л. Н. Гумилев. Стр. 30–32. — Подробности о морском пути от Одессы до Джибути изложены в комментариях к письму № 126; о самом маршруте путешествия по Абиссинии рассказано в комментариях к письму № 130. Стр. 33–68. — № 101 в т. II наст. изд. Автограф 2.

126

При жизни не публиковалось. Печ. по факсимиле автографа.

СП (Феникс), факсимильное воспроизведение, Бронгулеев В. В. Посредине странствия земного. Документальная повесть о жизни и творчестве Николая Гумилева. Годы 1886–1913. М., 1995. С. 287, Огонек. 1987. № 14, факсимильное воспроизведение (публ. О. Н. Высотского (С. 21)).

Автограф (до 1987 г.) — Архив семьи Высотских (Кишинев).

Дат.: 12/25 апреля 1913 г. — по почтовому штемпелю.

Открытка с видом Константинополя и надписью «Pointe du Serail. Constantinople», адресованная: «Russie, Россия. Москва. ЕВ. Ольге Николаевне Высотской. Кузнецкая ул., М. Болвановский пер., 9». Штемпель почтового отделения Константинополя — 12.04.13. Штемпель московской экспедиции городской почты — 18.04.13.

Подробно об адресате — в комментариях к письму № 122 наст. тома. По всей видимости, Высотская сообщила свой московский адрес Гумилеву, когда уехала в Москву — до его отъезда в Абиссинию — в конце марта или начале апреля 1913 г. 11 апреля 1913 г. в одесской газете «Южная мысль» (№ 487) была помещена короткая заметка «Морские вести». В ней сказано: «Вчера ушел из Одессы на Дальний Восток пароход Добровольного флота «Тамбов» под командой капитана М. И. Снежковского. На пароходе в числе пассажиров выехали в Джибути командированные антропологическим и этнографическим музеем императорской Академии наук Н. С. Гумилев и Н. Л. Сверчков. Последние едут в Абиссинию для производства научных исследований. Пароход «Тамбов» вышел из Одессы с полным грузом». В Петербурге, в РГИА, хранятся все дела Русского Добровольного флота, в том числе и по этому рейсу парохода «Тамбов» (Ф. 98. Оп. 1. Судовой журнал парохода «Тамбов» № 25 — дело № 3868; Рейсовое донесение № 6157 капитана парохода «Тамбов» М. И. Снежковского — Ф. 98. Оп. 2. № 232). Помимо этого, в этом же фонде сохранилась обширная переписка между пароходством и Академией наук, касающаяся получения разрешения на бесплатный проезд с грузом Гумилева и Сверчкова, туда и обратно (см. комментарий к № 12 в т. VI наст. изд.). Правление Добровольного флота дало такое разрешение 5 апреля 1913 года (с оплатой продовольствия за собственный счет).

Вот как, по официальным документам, проходил рейс от Одессы до Джибути. 10 апреля в 7 ч. вечера «Тамбов» вышел из Одессы. Рейс был не пассажирский, а грузовой, при отходе на пароходе находилось только: «Каютных пассажиров до Джибути — 2; до Владивостока — 1 (некто Н. А. Дьячков, сошел в Коломбо)». 12 апреля в 8 ч. утра пароход сделал первую остановку в Константинополе. От Одессы было пройдено 345 миль за 35 часов. Там — стоянка до 4 ч. вечера. Путешественники этим воспользовались, посетили св. Софию, и Гумилев отправил эту открытку. В Константинополе прибавился один каютный пассажир до Джибути. Это был турецкий консул, о котором Гумилев писал в «Африканском дневнике» (№ 12 в т. VI наст. изд.). Помимо этого село более 30 пассажиров, в основном «палубных» — до Джедды, паломники в Мекку. Затем, от Константинополя, пройдя 808 миль за 85 часов, «Тамбов» 16 апреля в 5 утра встал на рейде Порт-Саида. Там был карантин, и никого на берег не выпускали. Только загрузили уголь. В тот же день, в 5 ч. вечера судно через Суэцкий канал направилось дальше. 17-го в 7 ч. утра короткая, на полчаса, остановка на рейде в Суэце. Далее, пройдя 643 мили за 73 часа, 20 апреля в 9 ч. утра «Тамбов» сделал остановку на рейде в Джедде. В Джедде тоже был карантин, поэтому там сошли на берег только паломники. А Гумилев наблюдал за описанной в «Дневнике» ловлей акулы, которую организовал старший помощник капитана Э. А. Яновский. С якоря снялись в тот же день в 5 ч. вечера. Последний переход до Джибути, 690 миль, прошли за 71 час. На рейде в Джибути остановились в 4 ч. вечера 23 апреля. Как сказано в рейсовом донесении капитана Снежковского, «ввиду того, что [порт] Джибути считается неблагополучным по чуме, груз в Джибути выгружался в карантине, своей командой... Сдав груз и пассажиров, в 7 ч. вечера того же 23-го апреля я ушел из Джибути...» Как и чем питались на пароходе путешественники — непонятно. В кассовой книге «Тамбова» за этот рейс занесена лишь одна любопытная запись: «Содержание ресторанной части и продовольствие пассажиров. Уплачено Кают-компаниону за продовольствие пассажира I кл. от Константинополя до Джибути по билету № 3710 за 11 1/2 суток по 3 р. 15 коп. в сутки — 36 р. 23 к.» Очевидно, что запись эта относится к турецкому консулу. Как сказано в «Дневнике», «мы съехали с парохода на берег в моторной лодке. Это нововведение. Прежде для этого служили весельные ялики, на которых гребли голые сомалийцы, ссорясь, дурачась и по временам прыгая в воду, как лягушки...» (стр. 16–19 второй главы № 12 в т. VI наст. изд.).