Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Письма
Шрифт:
С. Аничкова
Мы — боги, нам доступно то,
Что жалким смертным недоступно;
И что понятно в божестве,
То в смертном может быть преступно.
Пусть наши чувства стеснены
Земною бренной оболочкой...
В. Пяст
Мы по желанью до Луны
Достигнуть можем звучной строчкой.
Н. Гумилев
И пусть грозят нам смерть и червь,
И пусть минутны дни блаженства, —
Д. Цензор
Достиг я, став, как дикий зверь,
В глазах коммуны совершенства.
С. Аничкова
И дал РСФСР урок
«Всем, всем» грабителям Европы —
Что, съев голодный свой паек,
Ворует «бог», как все холопы.
(см.:
Стр. 3–4. — Ср. жалобы Гумилева на его аграфию (т. е. нежелание писать (лат.)) в летних письмах 1914 г. М. Л. Лозинскому (№№ 133 и 134 наст. тома). Стр. 4–5. — Приложенное к настоящему письму ст-ние «Мое прекрасное убежище» (№ 1 в т. III наст. изд., автограф 1) предназначалось для журнала (еженедельника) «Златоцвет» (1913–1914), литературно-художественным отделом которого заведовал Д. Цензор. Оно было опубликовано в январе 1914 г. (Златоцвет. 1914. № 3). В том же номере журнала был напечатан отчет Цензора о январском заседании Цеха поэтов, на котором Гумилев отметил в творчестве «новейших поэтов» «стремление уйти из времени и обосновать свои переживания вне понятий: настоящее, прошедшее и будущее» (Златоцвет. 1914. № 3. С. 16). Стихи Ахматовой в «Златоцвете» не появлялись.
132
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Неизд 1986 (публ. М. Баскера и Ш. Грэм), Полушин, НП.
Автограф — РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 27. В стр. 3 после «считаю» ранее было «его неприличным». В стр. 10 после «деле» ранее было «будет». В стр. 13–14 после «да и не» ранее было «мог». В стр. 14 после «издательства» ранее было «, которому я не сочувствовал с самого начала, не сочувствую и теперь». В стр. 15 после «Однако» ранее было «та любовь, которую я питал к тебе». В стр. 19 после «поверь, не» ранее было «стал бы». В стр. 20 после «цепляться за» ранее было «нашу дружбу»; после «союз, если» ранее было «бы увидел, что ей». В стр. 21 после «поговорить без» ранее было «излишней».
Дат.: 16 апреля 1914 г. — по датировке Р. Д. Тименчика (НП. С. 70).
Черновой вариант ответа на письмо С. М. Городецкого от 16 апреля 1914 г., находящееся в частном архиве. Разрозненные фрагменты из этого письма приводит Р. Д. Тименчик в комментариях к НП (С. 71). Ответом на настоящее письмо явилось письмо № 32 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома. О судьбе писем Городецкого к Гумилеву, которые Ахматова некогда «дала на сохранение» Л. С. Рудаковой, см.: Ахматова А. Собрание сочинений в шести томах. Т. V. М., 2001. С. 94–95.
Сергей Митрофанович Городецкий (1884–1967) вместе с Гумилевым являлся «синдиком» «Цеха поэтов» (см. комментарий к № 106 наст. тома). Личному знакомству Гумилева с Городецким, состоявшемуся, по всей вероятности, в ноябре 1908 г., предшествовал ряд крайне нелестных высказываний будущих вождей акмеизма друг о друге. Затем в их отношениях наступил период «очной» нелицеприятной полемики, причем «антигумилевские» выпады Городецкого продолжались до самого конца 1910 г., когда он в газетной статье, направленной против «эстетизма» «аполлоновцев», упомянул и Гумилева, «у которого единицами считаются стихотворения, имеющие какое-нибудь содержание» (Да, против теченья! // Против течения. № 5. 12 ноября 1910. С. 2). Однако после такой малообещающей прелюдии произошло неожиданное сближение двух поэтов — фактически сразу же после возвращения Гумилева из Африки в марте 1911 г. (к началу апреля они уже обсуждали возможность вместе возродить «Остров»: см. комментарий к № 106 наст. тома). Конечно, эта дружба при всей ее внезапности имела свою «предысторию»: в апреле 1910 г. на прениях по поводу доклада Вяч. И. Иванова о «заветах символизма» в Обществе ревнителей художественного слова именно Городецкий вслед за Гумилевым «обрушился на доклад с резкой критикой» (см.: Кузнецова О. А. Дискуссия о состоянии русского символизма в «Обществе ревнителей художественного слова» // Русская литература. 1990. № 1. С. 205; ср. комментарии к №№ 85, 89 наст. тома). «Бунт» против Иванова, безусловно, оказался для будущих «синдиков» «Цеха поэтов» основной исходной точкой для последующего взаимодействия (впрочем, «прото-акмеистические» позиции можно, пожалуй, усмотреть и в литературно-критической продукции Городецкого этого времени (см.: Неизд 1986. С. 265)). В октябре 1911 г. у Городецкого состоялось первое заседание «Цеха...», а в феврале 1912 г. его «синдики» публично отреклись от символизма. Для большинства современников «...акмеистический союз Гумилева с Городецким представлялся каким-то непрочным, даже противоестественным. Блок, например, полагал, что акмеисты держат Городецкого “как застрельщика с именем” и что Гумилев “конфузится и шокируется им нередко”; эго-футурист И. Игнатьев иронически указывал на “дипломатичность” Гумилева, не допускавшего Городецкого до страниц “Аполлона” <...>; характерно также мнение близкого к акмеистам Г. В. Иванова: “Только правилом, что крайности сходятся, можно объяснить этот, правда, недолгий союз. Надменный Гумилев и «рубаха-парень» Городецкий — что было общего между ними и их стихами!”» (Неизд 1986. С. 264). Но для восприятия данного письма следует учесть, что «Гумилев и Городецкий <...> и не думали во всем стать единомышленниками: наоборот, «разность» между ними было возведена в некий принцип их литературной школы, в «синтетическую» программу акмеизма. <...> На такую мысль наводят, например, их тогдашние печатные отзывы друг о друге или такой факт, как помещение в № 1 «Гиперборея» полемических по отношению друг к другу стихотворений Гумилева и Городецкого о Фра Беато Анджелико <...> [И все же] в их выступлениях можно было уловить и более глубокое несогласие, знаменующее не синтетичность, а именно <...> несплоченность союза. <...> Надо полагать, что Гумилев действительно иногда «шокировался и конфузился» Городецким...» (Там же. С. 266).
После «однодневной переписки» 1914 г. Гумилева с Городецким и последующего примирения «синдиков» (см. ниже) их «союз» продолжался — без первоначального пафоса — еще года два, однако уже с весны 1914 г. «Цех поэтов» фактически распался. Весной 1916 г. Городецкий уехал корреспондентом на Закавказский фронт, и отношения поэтов, по-видимому, прекратились. Городецкий снова увиделся с Гумилевым лишь в июле-августе 1920 г., когда он приехал на месяц в Петроград; но к тому времени он занимал радикально «левую» политическую позицию, и их встречи, по его собственным словам, «окончились полным разрывом» (см.: Городецкий С. М. Мой путь // Городецкий С. Жизнь неукротимая. М., 1984. С. 16).
Стр. 5–6. — Имеются в виду совместные планы учреждения цикла лекций по стиховедению и стихосложению для молодых и начинающих поэтов; сам термин принадлежал Городецкому (Труды и дни. С. 238). «Гумилев предлагал В. А. Чудовского и Е. А. Зноско-Боровского в качестве лекторов, но эти кандидатуры не устраивали Городецкого. Впоследствии Гумилев вернулся к этому проекту
Но следует отметить, что за три дня до этого, 13 апреля 1914 г., Гумилев выступил в «Бродячей собаке» по поводу доклада Кузмина о современной русской прозе, и там, согласно своему оппоненту, недвусмысленно высказывался по поводу школ: «Н. Гумилев <...> находил школы необходимыми, как ярлыки и паспорта, без которого <...> человек только наполовину человек и нисколько не гражданин» (Кузмин М. А. Как я читал доклад в «Бродячей собаке» // Синий журнал. 1914. № 18. С. 6). Об «уходе» из Цеха еще до этого просили некоторые рядовые «цеховики»: «В зиму 1913/1914 <...> мы стали тяготиться Цехом и даже дали Городецкому составленное Осипом [Мандельштамом] и мною прошение о закрытии Цеха. Сергей Городецкий наложил резолюцию: “Всех повесить, а Ахматову заточить”» (Ахматова А. Собрание сочинений в шести томах. Т. V. М., 2001. С. 30). Но Ахматовой принадлежит и другая версия об «уходе из акмеизма» самого Городецкого из-за разногласия «синдиков» в апреле 1914 г.: «...немного поклевав акмеизма, [Городецкий] <...> устремился дальше. Картина этого «дальше» ярко обрисована в составленной или анонимно подсказанной им Антологии 1914 (очевидно, довоенной), где Г<умилев>, бывший недавно союзник, объявлен стилизатором, а сам С. Г<ородецкий> — народником (!?) вместе с Клюевым <...> а слово акмеизм вообще отсутствует...» (Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). Москва; Torino, 1996. С. 245). Стр. 11–12. — «Городецкий писал: “Объяснения твои относительно появления изд<ательства> «Гиперборей» я не могу признать достаточными”» (НП. С. 71). Речь шла о прекращении деятельности издательства. Последний номер журнала «Гиперборей» (№ 9/10) вышел в марте 1914 г. (о нем см. комментарий к № 123 наст. тома). В марте под маркой «Гиперборей» вышли «Четки» Ахматовой, затем — «Горница» Г. Иванова. «Готовящимися» были объявлены стихотворный сборник М. Лозинского, второе издание «Камня» О. Мандельштама и «Одноактные пьесы в стихах» Гумилева. Два первых издания осуществились лишь через два года, третье — не состоялось. Стр. 16–17. — Обмену письмами предшествовал разговор обоих поэтов в комнате Гумилева в Тучковом переулке, прерванный приходом В. К. Шилейко (см.: НП. С. 71). Стр. 26–27. — См. в воспоминаниях Ахматовой о Мандельштаме: «Я вижу его как бы сквозь редкий дым-туман Васильевского острова и в ресторане бывшего Кинши (угол Второй линии и Большого проспекта; теперь там парикмахерская), где когда-то, по легенде, Ломоносов пропил казенные часы и куда мы (Гумилев и я) иногда ходили завтракать с «Тучки». Никаких собраний на «Тучке» не было и быть не могло. Это была просто студенческая комната Николая Степановича, где и сидеть-то было не на чем» (Ахматова А. Собрание сочинений в шести томах. Т. V. М., 2001. С. 23; под «Тучкой» имеется в виду комната в Тучковом переулке, д. 17, кв. 29). Стр. 27–30. — «Объяснение» состоялось вечером в тот же день, и отношения до известной степени восстановились. 25 апреля 1914 г. Гумилев и Городецкий (вместе с Мандельштамом и М. А. Зенкевичем) выступали с докладами об акмеизме в Литературном обществе, в «майском» «Аполлоне» появилась «акмеистическая» рецензия Гумилева на «Цветущий посох» Городецкого (№ 65 в т. VII наст. изд.). В июле 1914 г. Гумилев с Городецким участвуют в петербургских манифестациях в поддержку Сербии — о чем Гумилев сообщает в письме к Ахматовой (см. № 136 наст. тома). «...В течение следующих полутора лет они снова — может быть, и не раз — ссорились и затем мирились. О новом расхождении между Городецким и соратниками Гумилева по Цеху свидетельствует <...> его статья «Стихи о войне (в «Аполлоне»)», напечатанная в «Речи» от 3 ноября 1914 г. Однако в январе 1915 г. Гумилев и Городецкий вместе сфотографировались; <...> весной того же года Мандельштам, Ахматова и Г. Иванов выступили вместе с Городецким на одном поэтическом вечере; <...> На новые разногласия намекает обзорная статья Г. Иванова о поэзии 1915 г., напечатанная в «Аполлоне» (1916. № 1. С. 59–61), но 30 апреля 1916 г. появилась большая статья Городецкого «Поэзия как искусство» (Лукоморье. 1916. № 18. С. 19–20), которая во многом дезавуирует ноябрьскую статью в «Речи» и несомненно указывает на восстановление хороших отношений с Гумилевым...» (Неизд 1986. С. 266–267). Ср. свидетельство Ахматовой: «В 1915 году произошла попытка примирения, и мы были у Городецких на какой-то новой квартире (около мечети) и даже ночевали у них, но, очевидно, трещина была слишком глубокой, и возвращение к прежнему было невозможно» (Ахматова А. Собрание сочинений в шести томах. Т. V. М., 2001. С. 95). Стр. 31–32. — В беловом варианте письма имелся и постскриптум, как явствует из ответного письма Городецкого (см. № 34 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома).
133
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Полушин, НП (публ. Р. Д. Тименчика).
Автограф — Архив Лозинского.
Дат.: до 1 июня 1914 г. — по почтовому штемпелю места отправления и содержанию.
Письмо вложено в конверт, адресованный: «Петербург. ЕВ Михаилу Леонидовичу Лозинскому. Черная Речка (Wammelsuu), дача Шапировой [редакция «Аполлон». Разъезжая, 8]. Ст. Териоки Финляндск<ой> ж<елезной> д<ороги>». Штемпель почтового отделения Подобино Тверской губернии — 01.06.14. Штемпель городской почты С.-Петербурга — 02.06.14. Штемпель С.-Петербург 47 Контора 53 — 12.06.14. Штемпель Териоки Terijoki — 26.06.14. Штемпель Ваммельсуу Wammelsuu 26.06.14. На обратной стороне конверта имеется лиловый штамп «Вынуто из ящика», очевидно, послуживший основанием для второго петербургского штемпеля. Финляндские штемпели — по «новому», европейскому стилю.