Полное собрание сочинений. Том 14. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть вторая
Шрифт:
Охотник выждал минуту, остановился против разбежавшегося на него разъяренного зверя и ударил в него. Охотник знает, что он нанес смертельный удар врагу, он знает, что он победил его; но разъяренный зверь, хотя и смертельно пораженный в своем разбеге, еще раздавит обессилевшего охотника, и инстинкт охотника велит ему отбежать назад, ожидая действия своего удара.
Французское нашествие получило этот смертельный удар в Бородинском сражении.
Нравственное сознание превосходства — главная артерия войны, та, которая нетронутая прошла в борьбе со всей Европой, была перебита, но под влиянием силы импита всего пройденного движения войско докатилось до Москвы и там, истекая кровью и зализывая свои раны, почувствовало свою погибель.
Как шар, встретивший в своем разбеге другой шар, отталкивает его назад, но сам в этом толчке теряет всю свою силу и медленно прокатывается еще малое пространство, чтобы остановиться, так после Бородинского сражения откатилось назад победившее русское войско и шар французского нашествия мог докатиться только до Москвы и там бессильно остановился.
Кутузов
Но в тот же вечер и на другой день стали одно за другим приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и на другой же день в 10 часов показался опять наступающий неприятель. [1579]
Еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, из полков сделались батальоны. Генералов не было, половины людей не было. Надо было отступить на один переход.
Кутузов [1580] хотел атаковать, и вся армия хотела, но это было невозможно, и шар должен был откатиться.
1579
Зачеркнуто:До сражения мы на одну шестую были слабее его, после сражения — почти вдвое. Нельзя было не отступить на 1-й переход тогда как
1580
Зач.:точно так же озабоченный интересами дня, не понимал еще значения отступления, приближающего и приближ[ающегося] к Москве.
Ввиду неудобства минуты нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и, наконец, 1-го сентября армия подошла к Москве, и тут [1581] вопрос об отступлении представился в новом значении.
Войска остановились в позиции под Москвою. Нельзя было думать отдать Москву. Кутузов не верил в это. Когда Ермолов, посланный [1582] осмотреть позицию, сказал ему, что под Москвой нельзя драться и надо отступать, Кутузов [1583] посмотрел на него молча.
1581
Зач.:стал
1582
Зач.:сказать
1583
Зач.:взял его за руку
— Дай-ка руку, — сказал он и, повернув ее так, чтобы пощупать его пульс, он сказал: — ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Никто не хотел отступить в виду Москвы без бою и оставить столицу; но точно так же математически верно настолько должно было [1584] отступить после сражения русское войско, насколько должен отбежать столкнувшийся шар, и предел этого был за Москвою, и русские должны были отступить без боя. Точно так же, как причин для отката шара на известном пространстве есть тысячи: и трение, и вращательная сила, и тяготение, и препятствие воздуха, и наклон плоскости и др. др. — точно так же для того, чтобы войска без боя отступили за Москву, было миллион причин разнообразнейшей людской деятельности, к которой воля Кутузова относилась, как песчинка к миллионам пудов. Причинами отступления за Москву были и овраги, разрезывающие позицию, и упорство Бенигсена защищать Москву (нужно было, чтобы Бенигсен настаивал на одном, чтобы фельдмаршал не согласился на это), и убеждения Барклая, одержимого лихорадкой и видящего всё поэтому в мрачном свете, и болтовня эмигранта француза Кросара, приехавшего из Испании и настаивавшего на даче сражения, и известие о том, что в Драгомиловском предместьи разбили кабак и войска, отступая и относя раненых, перепьются, и приезд графа Растопчина, сказавшего вслух, что он зажжет Москву, и миллионы, миллионы причин личных не в одних высших сферах армии, но и в низших слоях ее, которые все совпали к одному, к оставлению Москвы без боя. [1585]
1584
Зач.:откатиться шару
1585
Зачеркнуто:Сидя на скамейке
Заслуга, [1586] великая заслуга Кутузова — и едва ли был в России другой человек, имевший эту заслугу, — состояла в том, что он своим старческим
1586
Зач.:Кутузова состояла в том
Несмотря на то, что большинство отсоветывало давать сражение, и на то, что в его присутствии Кросар и другие господа спорили и делали планы, как будто фельдмаршала не было, он не позволил себе [с]оставить мнение, а сказал только, выслушав всё:
— Ma t^ete fut elle bonne ou mauvaise, n’a qu’a saider d’elle m^eme, [1587] — и поехал в Фили.
Несмотря на то, что там он узнал от своего адъютанта, ездившего в Москву, что кабаки в Драгомилове разбиты, что он опытом своим был убежден, что никакие дороги, мосты и укрепления не помогут успеху дела, когда в тылу армии разбитые кабаки, он всё еще не позволил себе составить мнение и созвал совет.
1587
Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,
Бенигсен, открывший совет, поставил вопрос: оставить Москву без боя или защищать ее.
Кутузов поправил его, он сказал:
— Спасение России в армии. Выгоднее ли рисковать потерей армии и Москвы, приняв сражение, или отдать Москву? — Он выслушал все мнения, все руководимые личными соображениями. [1588]
Остановив Бенигсена воспоминанием о Фридланде и закрывая совет, сказал:
— Je vois que c’est moi qui payera les pots cass'es. [1589]
1588
Зачеркнуто:и несмотря на то, что патриотизм Бенигсена резал его чуткое сердце, он только раз вставил ему
1589
Стало быть, мне платить зa перебитые горшки.
Он взвесил все суждения, все сведения, из которых кабаки в Драгомиловой были одним из важнейших, и несмотря на то, что он эту ночь не ложился спать и, всхлипывая, говорил Шнейдеру, что он не ждал этого, но что он заставит их есть лошадиное мясо, ежели бог поможет, — он сказал то, что должно было быть — отступать без сражения.
Кутузов не мог сказать другого. Это должно было быть. Ежели бы он приказал дать сражение, то точно так же после некоторых споров, колебаний и сомнений [1590] было бы то же самое. [1591]
1590
Зач.:и затруднений
1591
См. конец варианта № 230, стр. 346.
№ 206 (рук. № 94. T. III, ч. 3, гл. VIII—IX). [1592]
<Пьера привезли в Можайск. Квартир не было. Он лег в коляске, задрав ноги на козла, и спал до позднего утра. Его разбудили известием, что войска выходят. Пьер проснулся и увидел продолжение вчерашнего. Войска выходили и оставляли около 10-ти тысяч раненых. Раненые эти толпились на улицах и стонали в окнах. Войска мрачно уходили. Пьер спросил про князя Андрея. Ему сказали, что его провезли с другими офицерами недавно, что он на себя не похож. Пьер наложил свою коляску полну раненых и поехал верхом по дороге. Но, отъехав несколько в сторону, он был настигнут казаками, которые, приняв его за немца, отняли у него лошадь, и он дошел пешком до Шолковки и оттуда был подсажен князем Горчаковым, которого везли раненым. Кровь, повязки, бледные лица, кровь, смерть, воровские наглые лица, грабеж, воровство, кровь, смерть — вот всё, что до Москвы видел Пьер.
1592
Зачеркнутая копия.