Полное собрание сочинений. Том 27.
Шрифт:
Видимо, писание второй редакции было начато вскоре же после того, как была исправлена копия первого чернового наброска, но не ранее 17 января 1890 г. В этот день Толстой записал в записную книжку: «К послесловию к «Крейцеровой сонате». Не от того, что я сошел с ума и не оттого, что не понимаю, а оттого, что это обличает. Мы живем в разладе мысли и слова и дела и ни в чем больше, как в половых сношениях. Во всем остальном можно, потому что виноваты не мы, поправить не можем мы, а тут только мы». Эта запись развита в рукописи, описанной под № 3. [368]
Но работа над второй редакцией «Послесловия» протекала у Толстого с большим трудом. В дневнике под 29 и 30 января он записывает: ,,Все эти дни тщетно пытался писать послесловие к «Крейцеровой сонате»“. На следующий день он пишет
Большую часть февраля Толстой проболел, и зa это время в его дневнике — неоднократные жалобы на свое бездействие и на то, что писание у него не идет. 24 февраля, наконец, он записывает в дневник: «Пробовал писать послесловие». Вероятно, тут идет речь об отделке и дополнении ранее написанного. Между тем Чертков в письме от 4 марта вновь настойчиво просил Толстого окончить набросанное ранее «Послесловие». Вскоре после этого Толстой получил от некоего В. П. Прохорова письмо, датированное 6 марта и посланное в двух экземплярах — один в Ясную поляну, другой в Москву (корреспондент не знал точно тогдашнего местопребывания Толстого). В этом письме Прохоров писал следующее:
«Прочитав «Крейцерову сонату», автор которой, как мне сказали, вы, я не мог хорошенько уяснить себе тех соображений, которые там высказываются относительно брака. Между тем этот вопрос в настоящую минуту для меня весьма интересен и даже важен. Поэтому я хотел бы вас просить, не будете ли вы так любезны письменно сообщить мне основную мысль этой повести с краткими пояснениями или же поручить сделать это кому-нибудь из своих близких. Этим вы окажете мне громаднейшую услугу, которая, быть может, существенным образом отразится на всей последующей моей жизни. Хотя свободного времени у вас, вероятно, очень мало, я всё-таки решаюсь беспокоить вас своей просьбой, в надежде, что вы не откажетесь исполнить ее именно в виду той пользы, которую окажете мне своим ответом. Если вы сочтете почему-либо бесполезным отвечать мне, то, во всяком случае, усердно прошу вас — напишите мне про это, чтобы я знал, почему не получаю ответа. Я сознаю, что не имею решительно никакого права даже и просить у вас ответа, но надежда на то, что этот ответ даст, быть может, совершенно другое направление моей жизни, заставляет меня делать это» (АТ).
В связи с получением этого письма Толстой записал в дневник под 11 марта: «Думал о послесловии в форме ответа на письмо Прок. [371]1) Не могу ответить, как вам итти в Москву, не зная, где вы. 2) Есть три положения, и с первого не видно того, что видно со 2-го, а со 2-го не видно того, что видно с 3-го, с 3-го же видно и то, что видно со второго и с первого. Не могу я близорукому дать впереди точку направления, которую я вижу, но он не видит. Цель — 1) сам, 2) люди, 3) Бог. Беда думать служить Богу, людям, когда все силы души направлены на служение себе, и думать служить Богу, когда все силы души направлены на служение себе и людям. Надо не итти выше требований своего сознания и не ниже». Еще раньше, под 8 марта, в дневнике записано: «Читал Лескова, письма. Много о «Крейцеровой сонате». Спрашивают: чт`o же следует. Надо послесловие, а не могу».
Видимо, вскоре после этого Толстой начерно набросал «Послесловие в форме ответа Прохорову (рукопись № 7, текст ее напечатан на стр.425—427)». 14 марта 1890 г. М. Л. Толстая писала В. Г. Черткову о работе отца: «Он всё хочет
Неудовлетворенный и начатой третьей редакцией «Послесловия», Толстой начал писание четвертой ее редакции. Под 21 марта он записываем в дневник: «Стал писать послесловие; нет охоты». 25 марта — «Докончил послесловие. Кажется, слабо». Вероятно, этим числом нужно датировать окончание работы над рукописью № 8. В дальнейшем шла обработка и переделка четвертой редакции. Работа эта закреплена в рукописях №№ 9—16 и частично № 17. К ней относится дневниковая запись 28 марта: «Поправлял послесловие». В тот же день Толстой писал И. И. Горбунову: «Моя работа не подвигается, хотя отложил все другие. Во-первых, нездоров всё, а во-вторых, нельзя об этом говорить кое-как. Тут невольно возникло для меня важное и новое соображение, а именно о том, что христианское учение не определяет форм жизни, а только во всех отношениях человека указывает идеал, направление; то же и в половом вопросе» (ГТМ). Далее развиваются мысли, выраженные в «Послесловии» и между прочим используется сравнение идеала целомудрия с высокой колокольней, невидимой человеку невысокого роста. Это сравнение впервые было употреблено в неоконченной третьей редакции в форме письма к Прохорову [372]и затем дважды использовано в черновых вариантах «Послесловия». 31-м марта датирована рукой Толстого рукопись № 9.
В дальнейшем ускорить работу над окончанием «Послесловия» побудил Толстого приезд в Ясную поляну датского переводчика П. Г. Ганзена, который намерен был увезти с собой готовую уже статью. Ганзен пробыл в Ясной поляне с 1 по 6 апреля и за это время пять paз сам переписывал исправленные каждый раз Толстым копии «Послесловия». [373]В дневниковых записях 1, 2, 3, 4 и 5 апреля Толстой отмечает работу над «Послесловием». 7 апреля он записывает в дневник: «Вчера, 6 апреля, утром дописывал, поправлял послесловие. Только что расписался и вполне уяснил себе». 6-м апреля рукой П. Г. Ганзена датирована рукопись № 16, дважды исправленная рукой Толстого. После первой авторской правки с нее снята была Ганзеном копия, которая стала распространяться в списках в литографированных и гектографированных изданиях.
Работа над четвертой редакцией, как это явствует из большого числа рукописей, к ней относящихся, была очень интенсивна. Она сводилась преимущественно к углублению высказанных ранее мыслей и к приведению новых аргументов в пользу той основной точки зрения, которая защищается в «Послесловии». Окончательно были установлены пять положений, вытекающих из повести, и соответствующие им выводы. Абсолютное целомудрие, как конечный идеал человечества, было подчеркнуто категоричнее, чем в предшествующих редакциях; обстоятельнее сказано о различии христианского воззрения на жизненные вопросы, в частности на брак, от воззрений нехристианских религий и подчеркнуто противоречие между учением о браке Христа и учением церкви. Конечный вывод тот, что «христианского брака никогда не было и не может быть».
Уехав из Ясной поляны, П. Г. Ганзен, не успев переписать последней исправленной Толстым рукописи «Послесловия», увез ее с собой в Петербург, чтобы, переписавши там, сейчас же вернуть ее Толстому. Но не дожидаясь возвращения рукописи, Толстой продолжал работу над «Послесловием», написав к нему большое дополнение, позднее приложенное к концу рукописи № 17 и вновь подвергшееся исправлениям. 7 апреля он записывает в дневник: «Много записал к послесловию», а 8 числа того же месяца пишет Черткову: «К послесловию» нужно много прибавить и разъясить. Не знаю, удастся ли» (AЧ).