Полное собрание сочинений. Том 3. Басни, стихотворения, письма

Крылов Иван Андреевич

Скупой

Какой-то домовой стерег богатый клад,Зарытый под землей; как вдруг ему наряд От демонского воеводы,Лететь за тридевять земель на многи годы.А служба такова: хоть рад, или не рад, Исполнить должен повеленье. Мой домовой в большом недоуменье, Как без себя сокровище сберечь? Кому его стеречь?Нанять смотрителя, построить кладовые: Расходы надобно большие;Оставить так его, – так может клад пропасть; Нельзя ручаться ни за сутки; И вырыть могут и украсть: На деньги люди чутки.Хлопочет, думает – и вздумал наконец.Хозяин у него был скряга и скупец.Дух, взяв сокровище, является к Скупому И говорит: «Хозяин дорогой!Мне в дальние страны показан путь из дому; А я всегда доволен был тобой: Так на прощанье, в знак приязни,Мои сокровища принять не откажись! Пей, ешь и веселись, И трать их без боязни! Когда же придет смерть твоя, То твой один наследник я: Вот всё мое условье;А впрочем, да продлит судьба твое здоровье!»Сказал – и в путь. Прошел десяток

лет, другой. Исправя службу, домовой Летит домой В отечески пределы.Что ж видит? О, восторг! Скупой с ключом в руке От голода издох на сундуке — И все червонцы целы. Тут Дух опять свой клад Себе присвоил И был сердечно рад,Что сторож для него ни денежки не стоил. Когда у золота скупой не ест, не пьет,—Не домовому ль он червонцы бережет?

Богач и поэт

С великим Богачом Поэт затеял суд,И Зевса умолял он за себя вступиться. Обоим велено на суд явиться. Пришли: один и тощ, и худ, Едва одет, едва обут;Другой весь в золоте и спесью весь раздут.«Умилосердися, Олимпа самодержец! Тучегонитель, громовержец!»Кричит Поэт: «чем я виновен пред тобой,Что с юности терплю Фортуны злой гоненье?Ни ложки, ни угла: и всё мое именье В одном воображенье; Меж тем, когда соперник мой,Без выслуг, без ума, равно с твоим кумиром,В палатах окружен поклонников толпой, От роскоши и неги заплыл жиром».— «А это разве ничего,Что в поздний век твоей достигнут лиры звуки?» Юпитер отвечал: «А про негоНе только правнуки, не будут помнить внуки.Не сам ли славу ты в удел себе избрал?Ему ж в пожизненность я блага мира дал.Но верь, коль вещи бы он боле понимал,И если бы с его умом была возможностьПочувствовать свою перед тобой ничтожность,—Он более б тебя на жребий свой роптал».

Волк и мышонок

Из стада серый ВолкВ лес овцу затащил, в укромный уголок, Уж разумеется, не в гости:Овечку бедную обжора ободрал, И так ее он убирал, Что на зубах хрустели кости.Но как ни жаден был, а съесть всего не мог;Оставил к ужину запас и подле лёгПонежиться, вздохнуть от жирного обеда. Вот, близкого его соседа,Мышонка запахом пирушки привлекло.Меж мхов и кочек он тихохонько подкрался,Схватил кусок мясца – и с ним скорей убрался К себе домой, в дупло. Увидя похищенье, Волк мой По лесу поднял вой; Кричит он: «Караул! разбой! Держите вора! Разоренье: Расхитили мое именье!» Такое ж в городе я видел приключенье:У Климыча судьи часишки вор стянул, И он кричит на вора: караул! [Заключительное нравоучение первоначально читалось: // У Климыча судьи часишки вор стянул, // Он тож кричит на вора: караул! // Хлопочет, // Рад целый мир поднять вверх дном; // А этого и вспомнить он не хочет, // Что сам имение всё нажил грабежом.]

Два мужика

«Здорово, кум Фаддей!» – «Здорово, кум Егор!» — «Ну, каково приятель, поживаешь?» —«Ох, кум, беды моей, что вижу, ты не знаешь!Бог посетил меня: я сжег дотла свой двор И по-миру пошел с тех пор».— «Как-так? Плохая, кум, игрушка!» —«Да так! О Рождестве была у нас пирушка;Я со свечой пошел дать корму лошадям; Признаться, в голове шумело;Я как-то заронил, насилу спасся сам; А двор и всё добро сгорело. Ну, ты как?» – «Ох, Фаддей, худое дело! И на меня прогневался, знать, бог: Ты видишь, я без ног;Как сам остался жив, считаю, право, дивом.Я тож о Рождестве пошел в ледник за пивом,И тоже чересчур, признаться, я хлебнул С друзьями полугару; А чтоб в хмелю не сделать мне пожару, Так я свечу совсем задул:Ан, бес меня впотьмах так с лестницы толкнул.Что сделал из меня совсем не-человека, И вот я с той поры калека».— «Пеняйте на себя, друзья!»Сказал им сват Степан: «Коль молвить правду, я Совсем не чту за чудо,Что ты сожег свой двор, а ты на костылях: Для пьяного и со свечою худо; Да вряд, не хуже ль и впотьмах».

Котенок и скворец

В каком-то доме был Скворец, Плохой певец; Зато уж философ презнатный, И свел с Котенком дружбу он. Котенок был уж котик преизрядный, Но тих и вежлив, и смирен.Вот как-то был в столе Котенок обделен. Бедняжку голод мучит:Задумчив бродит он, скучаючи постом; Поводит ласково хвостом И жалобно мяучит. А философ Котенка учит —И говорит ему. «Мой друг, ты очень прост, Что терпишь добровольно пост;А в клетке над носом твоим висит щегленок: Я вижу ты прямой Котенок». «Но совесть…» – «Как ты мало знаешь свет! Поверь, что это сущий бред, И слабых душ одни лишь предрассудки,А для больших умов – пустые только шутки! На свете кто силен, Тот делать всё волен.Вот доказательства тебе и вот примеры». Тут, выведя их на свои манеры,Он философию всю вычерпал до дна.Котенку натощак понравилась она: Он вытащил и съел щегленка. Разлакомил кусок такой Котенка,Хотя им голода он утолить не мог. Однако же второй урок. С большим успехом слушалИ говорит Скворцу: «Спасибо, милый кум! Наставил ты меня на ум».И, клетку разломав, учителя он скушал.

Две собаки

Дворовый, верный пес Барбос,Который барскую усердно службу нес, Увидел старую свою знакомку, Жужу, кудрявую болонку,На мягкой пуховой подушке, на окне. К ней ластяся, как будто бы к родне, Он, с умиленья чуть не плачет,

И под окном Визжит, вертит хвостом И скачет. «Ну, что, Жужутка, как живешь,С тех пор, как господа тебя в хоромы взяли?Ведь, помнишь: на дворе мы часто голодали. Какую службу ты несешь?»«На счастье грех роптать», Жужутка отвечает: «Мой господин во мне души не чает; Живу в довольстве и добре, И ем, и пью на серебре;Резвлюся с барином; а ежели устану,Валяюсь по коврам и мягкому дивану. Ты как живешь?» – «Я», отвечал Барбос,Хвост плетью опустя и свой повеся нос: «Живу попрежнему: терплю и холод, И голод, И, сберегаючи хозяйский дом,Здесь под забором сплю и мокну под дождем; А если невпопад залаю, То и побои принимаю. Да чем же ты, Жужу, в случай попал, Бессилен бывши так и мал, Меж тем, как я из кожи рвусь напрасно? Чем служишь ты?» – «Чем служишь! Вот прекрасно!» С насмешкой отвечал Жужу: «На задних лапках я хожу». Как счастье многие находятЛишь тем, что хорошо на задних лапках ходят!

Кошка и соловей

Поймала кошка Соловья, В бедняжку когти запустилаИ, ласково его сжимая, говорила: «Соловушка, душа моя!Я слышу, что тебя везде за песни славят И с лучшими певцами рядом ставят. Мне говорит лиса-кума,Что голос у тебя так звонок и чудесен, Что от твоих прелестных песен Все пастухи, пастушки – без ума. Хотела б очень я, сама, Тебя послушать.Не трепещися так; не будь, мой друг, упрям;Не бойся: не хочу совсем тебя я кушать.Лишь спой мне что-нибудь: тебе я волю дамИ отпущу гулять по рощам и лесам.В любви я к музыке тебе не уступаюИ часто, про себя мурлыча, засыпаю». Меж тем мой бедный Соловей Едва-едва дышал в когтях у ней. «Ну, что же?» продолжает Кошка: «Пропой, дружок, хотя немножко».Но наш певец не пел, а только-что пищал. «Так этим-то леса ты восхищал!» С насмешкою она спросила: «Где ж эта чистота и сила, О коих все без-умолку твердят?Мне скучен писк такой и от моих котят.Нет, вижу, что в пенье ты вовсе не искусен: Всё без начала, без конца,Посмотрим, на зубах каков-то будешь вкусен!» И съела бедного певца — До крошки. Сказать ли на ушко, яснее, мысль мою? Худые песни Соловью В когтях у Кошки.

Рыбья пляска

От жалоб на судей, На сильных и на богачей Лев, вышед из терпенья,Пустился сам свои осматривать владенья.Он идет, а Мужик, расклавши огонек, Наудя рыб, изжарить их сбирался.Бедняжки прыгали от жару кто как мог; Всяк, видя близкий свой конец, метался. На Мужика разинув зев,«Кто ты? что делаешь?» спросил сердито Лев.«Всесильный царь!» сказал Мужик, оторопев,«Я старостою здесь над водяным народом;А это старшины, все жители воды; Мы собрались сюды Поздравить здесь тебя с твоим приходом».—«Ну, как они живут? Богат ли здешний край?»«Великий государь! Здесь не житье им – рай. Богам о том мы только и молились, Чтоб дни твои бесценные продлились».(А рыбы между тем на сковородке бились.)«Да отчего же», Лев спросил: «скажи ты мне,Они хвостами так и головами машут?» —«О, мудрый царь!» Мужик ответствовал: «оне От радости, тебя увидя, пляшут».Тут, старосту лизнув Лев милостливо в грудь,Еще изволя раз на пляску их взглянуть, Отправился в дальнейший путь.

Прихожанин

Есть люди: будь лишь им приятель.То первый ты у них и гений, и писатель, Зато уже другой, Как хочешь сладко пой,Не только, чтоб от них похвал себе дождаться,В нем красоты они и чувствовать боятся.Хоть, может быть, я тем немного досажу,Но вместо басни быль на это им скажу. Во храме проповедник(Он в красноречии Платона {Платон (1737–1812) – известный своим красноречием проповедник, московский митрополит. В автографе ПД 56 басня озаглавлена «Проповедник».} был наследник)Прихожан поучал на добрые дела.Речь сладкая, как мед, из уст его текла.В ней правда чистая, казалось, без искусства, Как цепью золотой,Возъемля к небесам все помыслы и чувства,Сей обличала мир, исполненный тщетой. Душ пастырь кончил поученье:Но всяк ему еще внимал и, до небес Восхищенный, в сердечном умиленье Не чувствовал своих текущих слез.Когда ж из божьего миряне вышли дому, «Какой приятный дар!»Из слушателей тут сказал один другому: «Какая сладость, жар!Как сильно он влечет к добру сердца народа!А у тебя, сосед, знать, черствая природа, Что на тебе слезинки не видать?Иль ты не понимал?» – «Ну, как не понимать! Да плакать мне какая стать: Ведь я не здешнего прихода».

Ворона

Когда не хочешь быть смешон,Держися звания, в котором ты рожден. Простолюдин со знатью не роднися; И если карлой сотворен, То в великаны не тянися, А помни свой ты чаще рост.Утыкавши себе павлиным перьем хвост,Ворона с Павами пошла гулять спесиво И думает, что на нееРодня и прежние приятели ее Все заглядятся, как на диво; Что Павам всем она сестра, И что пришла ее пораБыть украшением Юнонина двора.Какой же вышел плод ее высокомерья?Что Павами она ощипана кругом,И что, бежав от них, едва не кувырком, Не говоря уж о чужом,На ней и своего осталось мало перья.Она-было назад к своим; но те совсем Заклеванной Вороны не узнали, Ворону вдосталь ощипали, И кончились ее затеи тем, Что от Ворон она отстала, А к Павам не пристала.