Полное собрание сочинений. Том 40, Толстой Лев Николаевич

Полное собрание сочинений. Том 40

на обложку

Толстой Лев Николаевич

Шрифт:

Когда пороки оставляют нас, мы тщеславимся, воображая, что сами оставляем их.

Нередко мы потому не можем вполне предаться одному пороку, что у нас много пороков.

Мы легко забываем свою вину, если она только нам одним известна.

Есть простаки, знающие свою простоту и ловко пользующиеся ею.

Добродетель не заходила бы так далеко, если бы тщеславие не сопутствовало ей.

Счастливые

люди неисправимы, они всегда находят себя правыми, если счастье поблажает их дурному поведению.

С огорчениями связано различного рода лицемерие. В одном случае, оплакивая кончину дорогого нам лица, мы оплакиваем себя: сожалеем об утрате с покойником того доброго мнения, которое он имел о нас, плачем об уменьшении наших средств к жизни, наших удовольствий или нашего значения в обществе. Так что мертвый чествуется слезами, проливаемыми о живых. Мы обманываем при этом самих себя, почему я и называю это своего рода лицемерием. Но бывает лицемерие уже не столь невинное, так как оно внушает всем уважение. Это — огорчения некоторых личностей, желающих прославиться красивой, нескончаемой скорбью. После того, как всё изглаживающее время уничтожило их действительное горе, они упорно продолжают плакать, жаловаться и вздыхать, принимают траурный вид и стараются убедить других всеми своими действиями, что печаль их прекратится лишь вместе с жизнью их. Такое жалкое и утомительное тщеславие встречается обыкновенно у честолюбивых женщин. Так как пол их преграждает им все пути к славе, то они стараются достигнуть известности, показывая людям безутешную скорбь. Есть еще и иного рода слезы, источник которых очень мелкий, легко текущие и легко иссякающие: плачут, чтобы приобрести репутацию чувствительности; плачут, чтобы пожалели их, плачущих; плачут, чтобы над ними поплакали; наконец, плачут, чтобы избегнуть стыда не плакать.

Мы легко утешаемся в несчастиях наших друзей, когда эти несчастия дают нам возможность выказать им нашу нежность.

Для достижения желаемого нам не хватает скорее настойчивости, чем средств.

То, что кажется великодушием, часто не что иное, как тайное честолюбие, пренебрегающее небольшими выгодами для достижения больших.

Истинное красноречие заключается в том, чтобы сказать всё, что нужно, и только то, что нужно.

Смирение нередко бывает только притворной покорностью, которой пользуются, чтобы подчинить себе других. Это — уловка гордости, принижающейся, чтобы возвыситься, и хотя превращения гордости бесчисленны, но она никогда не бывает лучше скрыта и более способна обмануть, чем в тех случаях, когда принимает вид смирения.

Воспитание, которое обыкновенно дается молодым людям, только усиливает их себялюбие.

Так называемая щедрость — чаще всего только тщеславие, в удовлетворении которого мы больше нуждаемся, чем в тех вещах, которые отдаем другому.

Ограниченность ума создает упорство, и мы не легко верим тому, что находится за пределами видимого нами.

Поспешность,

с которой люди верят дурному, недостаточно расследовав его, происходит от гордости и лени: хочется найти виновных, но не хочется потрудиться разобрать преступление.

Нет на свете человека, который был бы настолько сообразителен, чтобы мог постичь всё зло, которое он делает.

Юность — непрерывное опьянение, это лихорадка разума.

Мы всегда любим тех людей, которые восхищаются нами, и не всегда любим тех, которыми сами восхищаемся.

Трудно любить тех людей, которых мы совсем не уважаем; но не менее трудно любить и тех, которых уважаем более, чем самих себя.

Благодарность большинства людей — только тайное желание еще больших благодеяний.

Довольно много людей, презирающих богатство, но мало — отдающих его.

Мы нередко прощаем тому, кто надоел нам, но не можем простить тому, кому сами надоели.

Почему мы помним даже мелкие подробности случившегося с нами, а не помним, сколько раз рассказывали их одному и тому же лицу.

Чрезвычайное удовольствие, с которым мы говорим о себе, должно бы вызывать в нас опасение, что мы доставляем мало удовольствия слушающим нас.

Не столько недоверие к друзьям препятствует нам открывать им глубину нашего сердца, сколько недоверие к самим себе.

Хвалить королей за добродетели, которых нет у них, значит безнаказанно говорить им дерзости.

Мы скорее можем полюбить ненавидящих, нежели любящих нас больше, чем мы того желаем.