Она улыбкою своейПоэта в жертвы пригласила,Но не любовь ответом ей,Взор ясный думой осенила.Нет, это был сей лёгкий сон,Сей тонкий сон воображенья,Что посылает АполлонНе для любви — для вдохновенья.
1826, 1841
188
Предрассудок! он обломокДавней правды. Храм упал;А руин его потомокЯзыка не разгадал.Гонит в нём наш век надменный,Не узнав его лица,Нашей правды современнойДряхлолетнего отца.Воздержи младую силу!Дней его не возмущай,Но пристойную могилу,Как уснёт он, предку дай.
{1841}
189
Что за звуки? МимоходомТы поёшь перед народом,Старец нищий и слепой!И,
как псов враждебных стая,Чернь тебя обстала злая,Издеваясь над тобой.А с тобой издавна тесенБыл союз камены песен,И беседовал ты с ней,Безымянной, роковою,С дня, как в первый раз тобоюБыл услышан соловей.Бедный старец! Слышу чувствоВ сильной песне… Но искусство…Старцев старее оно;Эти радости, печали — Музыкальные скрижалиВыражают их давно!Опрокинь же свой треножник!Ты избранник, не художник!Попеченья гений злойДа отложит в здешнем мире:Там, быть может, в горнем клире,Звучен будет голос твой!
{1841}
190. РОПОТ
Красного лета отрава, муха досадная, что тыВьёшься, терзая меня, льнешь то к лицу, то к перстам?Кто одарил тебя жалом, властным прервать самовольноМощно-крылатую мысль, жаркой любви поцелуй?Ты из мечтателя мирного, нег европейских питомца,Дикого скифа творишь, жадного смерти врага.
{1841}
191. АХИЛЛ
Влага Стикса закалилаДикой силы полнотуИ кипящего АхиллаБою древнему явилаУязвимым лишь в пяту.Обречён борьбе верховной,Ты ли долею своейРавен с ним, боец духовный,Сын купели новых дней?Омовён её водою,Знай, страданью над собоюВолю полную ты дал,И одной пятой своеюНевредим ты, если еюНа живую веру стал!
{1841}
192. СКУЛЬПТОР
Глубокий взор вперив на камень,Художник нимфу в нём прозрел,И пробежал по жилам пламень,И к ней он сердцем полетел.Но, бесконечно вожделенный,Уже не властвует собой:Неторопливый, постепенныйРезец с богини сокровеннойКору снимает за корой.В заботе сладостно-туманнойНе час, не день, не год уйдёт,А с предугаданной, с желаннойПокров последний не падёт,Покуда, страсть уразумеяПод лаской вкрадчивой резца,Ответным взором ГалатеяНе увлечёт, желаньем рдея,К победе неги мудреца.
{1841}
193
Здравствуй, отрок сладкогласный!Твой рассвет зарёй прекраснойОзаряет Аполлон!Честь возникшему пииту!Малолетнюю харитуРанней лирой тронул он.С утра дней счастлив и славен,Кто тебе, мой мальчик, равен?Только жавронок живойЧуткой грудию своею,С первым солнцем, полный всеюНаступающей весной!
{1841}
194. С КНИГОЮ «СУМЕРКИ» С. Н. К<АРАМЗИНОЙ>
Сближеньем с вами на мгновеньеЯ очутился в той стране,Где в оны дни воображеньеТак сладко, складно лгало мне.На ум, на сердце мне излилиВы благодатные струиИ чудотворно превратилиВ день ясный сумерки мои.
Конец мая — начало июня1842
195
Когда твой голос, о поэт,Смерть в высших звуках остановит,Когда тебя во цвете летНетерпеливый рок уловит, —Кого закат могучих днейВо глубине сердечной тронет?Кто в отзыв гибели твоейСтеснённой грудию восстонет,И тихий гроб твой посетит,И, над умолкшей АонидойРыдая, пепел твой почтитНелицемерной панихидой?Никто! Но сложится певцуКанон намеднишним зоилом,Уже кадящим мертвецу,Чтобы живых задеть кадилом.
{1843}
196. ПИРОСКАФ
Дикою, грозною ласкою полны,Бьют в наш корабль средиземные волны.Вот над кормою стал капитан.Визгнул свисток его. Братствуя с паром,Ветру наш парус раздался недаром:Пенясь, глубоко вздохнул океан!Мчимся. Колёса могучей машиныРоют волнистое лоно пучины.Парус надулся. Берег исчез.Наедине мы с морскими волнами;Только что чайка вьётся за намиБелая, рея меж вод и небес.Только вдали, океана жилица,Чайке подобна, вод его птица,Парус развив, как большое крыло,С бурной стихией в томительном споре,Лодка рыбачья качается в море, —С брегом набрежное скрылось, ушло!Много земель я оставил за мною;Вынес я много смятенной душоюРадостей ложных, истинных зол;Много мятежных решил я вопросов,Прежде чем руки марсельских матросовПодняли якорь, надежды символ!С детства влекла меня сердца тревогаВ область свободную влажного бога;Жадные длани я
к ней простирал.Тёмную страсть мою днесь награждая,Кротко щадит меня немочь морская,Пеною здравия брызжет мне вал!Нужды нет, близко ль, далеко ль до брега!В сердце к нему приготовлена нега.Вижу Фетиду: мне жребий благойЕмлет она из лазоревой урны:Завтра увижу я башни Ливурны,Завтра увижу Элизии земной!
Апрель 1844 Средиземное море
197. ДЯДЬКЕ-ИТАЛЬЯНЦУ
Беглец Италии, Жьячинто, дядька мой,Янтарный виноград, лимон её златойТревожно бросивший, корыстью уязвленный,И в край, суровый край, снегами покровенный,Приставший с выбором загадочных картин,Где что-то различал и видел ты один!Прости наш здравый смысл, прости, мы та из наций,Где брату вашему всех меньше спекуляций.Никто их не купил. Вздохнув, оставил тыВ глушь севера тебя привлекшие мечты;Зато воскрес в тебе сей ум, на всё пригодный,Твой итальянский ум, и с нашим очень сходный!Ты счастлив был, когда тебе кое-что далПочтенный, для тебя богатый генерал,Чтоб, в силу строгого с тобою договора,Имел я благодать нерусского надзора.Благодаря богов, с тобой за этим вследДруг другу не были мы чужды двадцать лет.Москва нас приняла, расставшихся с деревней.Ты был вожатый мой в столице нашей древней.Всех макаронщиков тогда узнал я в ней,Ментора моего полуденных друзей.Увы! оставив там могилу дорогую,Опять увидели мы вотчину степную,Где волею небес узнал я бытие,О сын Авзонии, для бурь, как ты свое,Но где, хотя вдали твоей отчизны знойной,Ты мирный кров обрёл, а позже гроб спокойный.Ты полюбил тебя призревшую семьюИ, с жизнию её сливая жизнь свою,Её событьями в глуши чужого краяБылого своего преданья заглушая,Безропотно сносил морозы наших зим;В наш краткий летний жар тобою был любимОвраг под сению дубов прохладовейных.Участник наших слёз и праздников семейных,В дни траура главой седой ты поникал,Но ускорял шаги и членами дрожал,Как в утро зимнее порой, с пределов света,Питомца твоего, недавнего корнета,К коленам матери кибитка принесётИ скорбный взор её минутно оживёт.Но что! радушному пределу благодарный,Нет! ты не забывал отчизны лучезарной!Везувий, Колизей, грот Капри, храм ПетраИмел ты на устах от утра до утра,Именовал ты нам и принцев и прелатовЗемли, где зрел, дивясь, суворовских солдатов,Входящих вопреки тех пламенных часов,Что, по твоим словам, со стогнов гонят псов,В густой пыли побед, в грозе небритых бород,Рядами стройными в классический твой город;Земли, где год спустя тебе предстал и он,Тогда Буонапарт, потом Наполеон,Минутный царь царей, но дивный кондотьери,Уж зиждущий свои гигантские потери.Скрывая власти глад, тогда морочил васОн звонкой пустотой революцьонных фраз.Народ ему зажёг приветственные плошки;Но ты, ты не забыл серебряные ложки,Которые, среди блестящих общих грёз,Ты контрибуции назначенной принёс;Едва ты узнику печальному британцаПростил военную систему корсиканца.Что на твоем веку, то ль благо, то ли зло,Возникло, при тебе — в преданье перешло:В альпийских молниях, приемлемый опалой,Свой ратоборный дух, на битвы не усталый,В картечи эпиграмм Суворов испустил.Злодей твой на скале пустынной опочил;Ты сам глаза сомкнул, когда мирские сетиУж поняли тобой взлелеянные дети;Когда, свидетели превратностей земли,Они глубокий взор уставить уж могли,Забвенья чуждые за жизненною чашей,На итальянский гроб в ограде церкви нашей.А я, я, с памятью живых твоих речей,Увидел роскоши Италии твоей!Во славе солнечной Неаполь твой нагорный,В парах пурпуровых и в зелени узорной,Неувядаемой, — амфитеатр дворцовНад яркой пеленой лазоревых валов;И Цицеронов дом, и злачную пещеру,Священную поднесь Камены суеверу,Где спит великий прах властителя стихов,Того, кто в сей земле волканов и цветов,И ужасов, и нег взлелеял эпопею,Где в мраки Тенара открыл он путь Энею,Явил его очам чудесный сад утех,Обитель сладкую теней блаженных тех,Что, крепки в опытах земного треволненья,Сподобились вкусить эфирных струй забвенья.Неаполь! До него среди садов твоихСердца мятежные отыскивали их.Сквозь занавес веков ещё здесь помнят виллыПриюты отдыхов и Мария и Силлы.И кто, бесчувственный, среди твоих красотНе жаждал в их раю обресть навес иль грот,Где б скрылся, не на час, как эти полубоги,Здесь Лету пившие, чтоб крепнуть для тревоги,Но чтоб незримо слить в безмыслии златомСон неги сладостной с последним, вечным сном.И в сей Италии, где всё — каскады, розы,Мелезы, тополи и даже эти лозы,Чей безымянный лист так преданно обникДавно из божества разжалованный лик,Потом с чела его повиснул полусонно, —Всё беззаботному блаженству благосклонно,Ужиться ты не мог и, помня сладкий юг,Дух предал строгому дыханью наших вьюг,Не сетуя о том, что за пределы мираОн улететь бы мог на крылиях зефира!О тайны душ! Меж тем как сумрачный поэт,Дитя Британии, влачивший столько летПо знойным берегам груди своей отравы,У миртов, у олив, у моря и у лавы,Молил рассеянья от думы роковой,Владеющей его измученной душой, —Напрасно! (Уст его, как древле уст Тантала,Струя желанная насмешливо бежала).Мир сердцу твоему дал пасмурный навесМетелью полгода скрываемых небес,Отчизна тощих мхов, степей и древ иглистых!О, спи! безгрёзно спи в пределах наших льдистых!Лелей по-своему твой подземельный сон,Наш бурнодышащий, полночный аквилон,Не хуже веющий забвеньем и покоем,Чем вздохи южные с душистым их упоем!