Полное затмение
Шрифт:
— Ты хочешь, чтобы Нос понюхала там?
— Да.
— Ты не шутишь? Она же парфюмер!
— Но ты же сама говорила, что она может учуять каплю соуса, которую пролили на ковер полгода назад!
— Ну хорошо, она учует, что полгода назад Гейл пролила соус на ковер. Что дальше?
— Кэндис, у любого жилища есть собственный запах. У каждого — свой. Это запах самого дома и людей, что живут там. А если нос этой женщины так чувствителен, она может многое понять по запаху.
—
— Собакой. Иногда готовкой. Детьми.
— Ты считаешь, я должна использовать освежитель воздуха?
— Нет. Я считаю, ты должна позвонить этой женщине и попросить ее помочь мне.
Кэндис колебалась.
— Она немного странная. Наверное, она не согласится.
Кэндис ошиблась. Когда Ломакс приехал домой, зазвонил телефон. Кэндис договорилась, что Ломакс заедет за Носом и отвезет ее на место преступления уже завтра.
— Есть вести с живодерни? — спросила Кэндис.
— Нет.
Зрелище стольких печальных коричневых глаз расстроило Ломакса. Ни одна пара не принадлежала Депьюти.
— Даже если ваш пес не вернется домой, не волнуйтесь — мы здесь проверяем собак весьма тщательно, — сказал служащий.
Ломакс открыл пакет, который дал ему отец Джеферсона. Перевернул его, и письма Гейл с глухим стуком выпали на ковер. Ломакс начал раскладывать их по стопкам. Будь Депьюти дома, он все время совал бы свой длинный нос в письма и пытался бы посидеть на них. А Ломакс отпихивал бы его. Чтобы не чувствовать себя так одиноко, Ломакс включил телевизор. На экран он не смотрел.
В самой большой стопке лежали рекламные объявления и прочий мусор. Почти везде были указаны обратные адреса, и Ломакс записывал их в блокнот. Бесплатные каталоги музыкальных фирм и книжные каталоги. Страховые и финансовые проспекты.
Следующая стопка состояла из деловых писем. Наконец, были еще пять конвертов, подписанных от руки и скорее всего содержащих открытки. Рождественские, несколько открыток, датированных февралем. Ломакс решил, что день рождения Гейл в феврале. На открытке из Женевы был изображен крохотный лыжник, спускающийся по огромному заснеженному склону. Надпись на французском выглядела неразборчивой.
Ломакс приуныл. С той самой минуты, как консьерж отдал ему пакет, Ломакс представлял себе, что мимолетного взгляда на конверты будет достаточно для того, чтобы приоткрылась новая страница из жизни Гейл. Однако пока он выяснил только, что у Гейл была подруга в Иллинойсе и еще одна — в Канзас-Сити. В феврале она даже не подозревала о том, что Гейл давно уже нет в живых. Он понял это, открыв первый же конверт.
Зазвонил телефон. Ломакс снял трубку, как всегда, надеясь, что это Джулия.
— Ломакс, это ты? Прием.
— Ким?
— Ломакс, я звоню из машины Макмэхона. Прием.
— Не надо все время повторять «Прием», — донесся голос Макмэхона. Он казался нетрезвым. — Ты же не на чертовом корабле.
Где-то рядом раздавались чьи-то вопли и нестройное пение. Ломакс безошибочно распознал звуки, обычно сопровождающие гулянку астрономов. Телефон отключился. Ломакс решил, что машина скрылась за горой.
Снова раздался звонок.
— Мы едем сюда. Прием, — взвизгнула Ким.
— Куда сюда?
— К твоему дому. У тебя еды хватит?
— А сколько вас?
— Прием! Не отвечай, пока я не скажу: «Прием».
— Сколько нужно еды?
— Три полных машины, много итальянцев. Прием.
— Ну, столько еды у меня нет. Прямо перед поворотом на старую дорогу к шахтам есть пиццерия. Я сделаю заказ по телефону, а вы захватите его по пути.
Раздались крики. Ким перевела.
— Виски! Пиво! Где тут можно купить? Прием.
— Маленький магазинчик у пиццерии. Где вы?
— На полпути. Увидимся. Прием и пока.
В обсерватории Ломакс никогда не был душой компании, и ему польстило, что астрономы решили устроить вечеринку у него. Он гадал, с ними ли Джулия. Ломакс набрал номер Джулии — нет ответа. Наверное, сейчас она едет к нему. Настроение сразу же поднялось. Он убрал блокнот, письма Гейл и прочие останки своего расследования. Затем освободил место на кухне и вытянул кресла на веранду. Посмотрел вверх. Полная луна. Сегодня наблюдать нельзя.
Удивительно было снова увидеть их всех. В первой машине приехали Ким, Макмэхон, Добермен, Евгений, рыжеволосый англичанин и, к радости Ломакса, Джулия. Он тепло приветствовал их. Ким понесла в дом стопку коробок из-под пиццы, а англичанин следовал за ней, нагруженный пивом. Ломакс обернулся к Джулии. Его Джулии. Она улыбалась. Ломакс протянул руку, но Джулия ускользнула. Она чмокнула его в щеку так небрежно, что Ломакс успел ощутить только ее дыхание.
— Привет, — сказала она тихо и направилась за Евгением к двери.
Во второй машине приехали итальянцы и недовольный Йорген.
— Поставьте на тормоз! — проорал он водителю. — На тормоз! — Йорген выбрался из машины и высокопарно произнес: — Это было худшим путешествием в моей жизни!
Когда он увидел Ломакса, лицо его словно раскололось на пять частей — линии лучами расходились от губ.
— Ломакс, Ломакс. — Йорген жал руку Ломаксу с такой силой, словно собирался раздавить ее. — Вас так не хватает в обсерватории. Так не хватает.