Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского

Неизвестен

Полезно было бы устроить гостиницу вне монастыря или, по крайней мере, заградить входы в нее из внутренности монастыря. Ныне она находится в ограде, останавливаются в ней посетители обоего пола, что для благоустроенного монастыря неприлично и служит причиною пустых слухов и соблазнов.

Обширность острова, покрытого лесом, в коем больших плотоядных зверей нет, дальнее расстояние от селений, домашние вспомогательные средства к содержанию, денежный доход, простирающийся до сорока тысяч в год и возрастающий от непредвиденных случаев тысяч на десять и на двадцать, доставляют Валаамскому монастырю возможность процветать и в нравственном монашеском отношении и по наружному устройству.

Статья 2–я

Бедность прибрежных

финнов. Связь их с подначальными [100] . Вред от сих последних. Средства к отвращению сего вреда.

Берега Финляндии, приближающиеся к Валаамскому острову, представляют картины дикой природы более разительные, нежели сам Валаам. В двадцати верстах от Кексгольма начинаются обнаженные каменные горы, прерываемые озерами, и провожают путника почти до самого Сердоболя. Вы едете несколько верст, не видите даже кустарника — одни камни, свидетели бесплодия страны и бедности народной. Эта часть берега Ладожского озера, богатая камнями, очень богата и нищими.

100

Подначальные — сосланные в монастыри духовным начальством с целью исправления — ред.

Летом озеро покрывается челнами, несущими нищих по бурной пучине. Зимою, едва встанет лед, целые стаи спешат в монастырь, несмотря ни на дальность расстояния, ни на лютость мороза — за укрухом хлеба, в иной месяц перебывает их в монастыре до 10 тысяч. Идут и женщины с грудными младенцами, и дети, и старики увечные. Переход через озеро очень опасен для полуобнаженных бедняков, и нередко несчастные замерзают среди озера. Достигши Валаама, они рассыпаются по острову, ходят по братским келиям, по пустыням, стоящим уединенно в лесу, в скит — и таким образом безвременностию частых посещений не только нарушают спокойствие иноков, но и вносят двоякого рода соблазн: соблазн деятельного греха и соблазн подозрения в грехе.

Зло сим не ограничивается: некоторые из них завели связь с подначальными и доставляют им вино. Сей промысел столь усилился, что пьянство на Валааме не есть редкость, напиток приносится в лес в условленное место, спешат с разных сторон, увлекая с собой слабоумных братий, и предаются влечению постыдной страсти. Промысел вином столько сделался известным для прибрежных финнов, что зимою доставляется оно на лошадях, а летом на лодках.

Начальство монастырское сначала старалось принять меры к прекращению сего пагубного промысла, расставляло по берегу караул из братий и наемных работников, кои отнимали вино у привозивших оное финнов. Финны взяли свои меры: они приезжают вооруженные, и если б кто покусился отнять вино у финна, сей хватается за ружье и стреляет. Так дважды стреляли по нарядчику монаху Пахомию, хотевшему прогнать финнов, причаливших к берегу Валаама с вином. Настоятель не имеет средств удерживать финнов, жаждущих продать, и подначальных, жаждущих купить: в монастыре Валаамском нет ни штатных служителей, ни военной команды для средств против насилия, каковые здесь необходимы.

Дабы упрочить благосостояние и тишину Валаамского монастыря в сем отношении, кажутся мне нужными и полезными следующие меры:

1. Общежительный монах не имеет не только вещественной собственности, но и воли, следовательно, по своему произволению он и милостыни подать не может и не должен, а подает оную от лица своего общежития начальник — чрез тех братий, коим вверено сие послушание. И потому, кажется мне, для нищего гораздо удобнее, а для монастыря гораздо спокойнее, для братии душеполезнее, милостыню раздавать в Сердоболе, на имеющемся там монастырском подворье, отделяя на сие ежегодно сумму сообразно возможности и объявив о таковом распоряжении чрез земскую полицию береговым жителям. В монастыре же отнюдь ничего не давать, чем нищие скоро отучатся от опасных для себя и вредных для валаамской братии путешествий на челнах и по льду.

О сем предмете так

рассуждает святой Исаак Сирианин, сей великий наставник монашествующих (Слово 13): „Если милостыня, или любовь, или милосердие, или что — либо почитаемое сделанным ради Бога препятствуют безмолвию, обращают око твое на мир, ввергают тебя в попечения, отвращают тебя от памятования о Боге, прерывают твои молитвы, вводят тебя в смущение и непостоянство помыслов, препятствуют заниматься Божественным чтением, которое есть оружие, избавляющее от парения ума, ослабляют хранение твое, делают так, что ты, прежде будучи связан, начинаешь ходить свободно и, прежде уединившись, возвращаешься в общество людей, пробуждают на тебя погребенные страсти, разрешают воздержание чувств твоих, воскрешают тебя, умершего для мира, низводят тебя от ангельского делания и поставляют тебя на стороне мирских людей, да погибнет такая правда“.

Если же поместится в общежитии брат, имеющий собственность, и захочет часть оной раздать нищим, то обязан сию часть вручить настоятелю, а отнюдь не раздавать сам, как о сем повелевают и правила святые: „Не давай, — говорит Симеон Новый Богослов, — без отца твоего по Богу милостыню от имений, которые ты принес“.

2. Благостояние монастыря еще более требует удаления из оного подначальных, которые и сами приходят в состояние отчаяния и подают резкий пример безнравственности братиям, соблазняют их беседами злыми и ослабляют в благочестивых подвигах. Как попечения, имеющие целию милосердие, столько похвальные для человека мирского, могут быть вредными для инока уединенного, так и пример порока и беседа злая несравненно резче действуют на монаха, нежели на человека светского.

„Как сильный иней, — говорит св. Исаак в 69 слове, — покрыв едва выросшую из земли зелень, пожигает ее, так и беседа с людьми пожигает корень ума, начавший производить злак добродетелей. И если обыкновенно вредит душе беседа с людьми, в ином воздержными, а в ином имеющим только малые недостатки, то тем более вредны беседы и свидание с людьми невежественными и грубыми, не говорю уже — с мирскими“. Подначальный, живя противу воли на Валааме, не перестает скучать, негодовать на продолжительность службы, на строгость устава, суровость места, износить языком разврат и кощуны, живущие в его сердце, уныние свое и расстройство переливать в душу ближнего.

Ужасным и достойным сожаления образцом отчаяния служат два подначальные иеродиакона — Иосиф и Матфей: никогда они не исповедаются, не причащаются Святых Таин, никогда, ниже в светлый праздник Пасхи, нельзя их принудить прийти в церковь, живут как чуждые Бога и веры, предаваясь гнуснейшим порокам. Лица их — подобные только случалось мне видеть между каторжными в Динабургской крепости. Прочие подначальные, может быть, в других монастырях оказали бы более плодов исправления, нежели на Валааме. В отдаленных монастырях, скудных монашествующими, могли бы они нести некоторые обязанности и принести себе и обществу хотя малую пользу.

Таковыми полагаю:

1. Иеромонаха Германа первого,

2. Иеромонаха Германа второго Череменецкого,

3. Иеромонаха Ираклия,

4. Иеромонаха Варлаама,

5. Иеродиакона Сергия,

6. Монаха Палладия,

7. Монаха Иоакима,

8. Священника Сергия,

9. Диакона Иоанна Николаева Сергиева,

10. Диакона Тимофея Вещезерова.

Сии десять братьев служат по духу своему бременем для Валаамского монастыря, в Олонецкой же и Вологодской губерниях, в коих обители мне известны, они могут быть даже нужны и полезны. Отбытие их для Валаамского монастыря нисколько нечувствительно: в оном имеется указного братства 115 человек, кроме живущих по паспортам. Сверх того, слух об удалении подначальных из Валаама скоро распространится по обителям российским, и многие ревнители подвижнической жизни при сей благой вести потекут в недро монастыря, славного удобностию своею к исполнению монашеских обетов. Что же касается до иеродиаконов Иосифа и Матфея, то полагаю необходимым препроводить их в такие места, где мог бы над ними быть бдительный военный караул.