Полный цикл жизни
Шрифт:
Знакомясь с этим эссе, читатель или читательница – каждый в свое время и со своей точки зрения – захочет, возможно, подвергнуть ревизии нашу попытку сформулировать концепцию жизненного цикла. Мы надеемся, что читатель увидит в заголовке скорее иронию, чем обещание исчерпывающего анализа идеальной человеческой жизни. На самом деле мы лишь стремились показать, что, когда говорят о жизни как о цикле, уже имеют в виду некую завершенность.
Но как каждый человек разовьет это в конкретный момент времени, зависит от его собственного теоретического уровня, а также от того влияния, которое оказали на него и его близких разные периоды жизни.
Возможно, наши сегодняшние представления слишком зависят от времени и от возраста. А если изменения диктуются временем и эпохой, сохранят ли наши определения свое оригинальное значение и свои связи с другими понятиями?
Я же могу лишь повторить на этих страницах определения и мысли в том виде, в каком они были тогда сформулированы нами, с присущей им сложностью, наводящей на размышления, но вместе с тем упорядоченной. Сложность эта, однако, сразу же стала источником продолжительного
И так получается, что мои благодарности также должны быть высказаны в последовательности десятилетий. Все, чему я научился у коллег, лучше всего представить в виде списка научных институтов, с которыми я имел честь сотрудничать как во времена психоаналитической практики, так и применяя эту практику в медицинских школах. В 1930-е годы я сотрудничал с Гарвардской психологической клиникой и Йельским институтом изучения человеческих отношений; в сороковые годы – с Институтом развития человека Калифорнийского университета в Беркли; в пятидесятые годы – с реабилитационным центром Остен Риггс в Беркшире. Все эти институты разрабатывали собственные инновационные методики, и я получил незабываемый опыт клинических исследований и изучения разных возрастных групп. И наконец, в шестидесятые годы я подготовил собственный курс для студентов «Цикл человеческой жизни» – что позволило мне поделиться моими разработками с большой группой безусловно одаренных молодых людей, в равной мере интересующихся как историей, так и жизнью человека.
В книге я упоминаю тех людей, чья поддержка была для меня особенно важной. В контексте предисловия всякая попытка отдать должное им (и другим – неназванным) будет выглядеть бессмысленной [4] .
Во всех своих предисловиях я завершаю выражения благодарности словами признательности Джоан Эриксон. Наш (упомянутый выше) совместный вклад в выступление на конференции в Белом доме особенно ясно показывает, что ее усилия в качестве редактора всегда выходили за рамки одной лишь попытки сделать меня более читабельным. Благодаря ей я смог оживить представленную на этих страницах картину жизненного цикла (J. Erikson, 1950, 1976).
4
Работа над эссе получила частичную финансовую поддержку по гранту Медицинского фонда Мориса Фалька, Питтсбург, Пенсильвания.
Глава 1. Введение
Историческое замечание по поводу «внешнего мира»
Термин и само понятие «психосоциального» очевидным образом должны дополнять доминирующую теорию психосексуального. Первые попытки включить их в психоаналитический контекст я отношу ко времени моей учебы в Вене – периоду расцвета эго-психологии. Опишу вкратце некоторые, получившие развитие концепции взаимоотношений эго с социальной средой. Правда, надо отметить, что две основополагающие работы, посвященные эго: одна – Анны Фрейд «The Ego and the Mechanisms of Defense» («Эго и механизмы защиты») и вторая – Х. Хартманна «Ego Psychology and the Problem of Adaptation» («Эго-психология и проблема адаптации»), – появились лишь в 1936 и 1939 годах, соответственно. Однако наблюдения и выводы, на которых основывались эти работы, были в фокусе многочисленных дискуссий за много лет до того, как я закончил свое обучение и в 1933 году переехал в Соединенные Штаты. За прошедшие годы знания о защитных и адаптивных функциях эго прочно вошли в теорию психоаналитики. Цель, которую я преследую, обращаясь к истокам, состоит в том, чтобы указать молодому исследователю, каким образом общая теория продолжает быть актуальной и все-таки до сих пор пасует перед задачей систематического осмысления роли эго во взаимоотношениях индивидуального и общественного.
В ретроспекции наиболее интересным и наиболее показательным среди всех скрытых идеологических противоречий, характеризующих развитие этой проблематики, был разлад, который изначально появился между зарождающимися концепциями А. Фрейд и Х. Хартманна. Сама Анна Фрейд со свойственной ей откровенностью сообщала, что, когда она в 1936 году впервые представила свои выводы относительно защитных функций эго Венскому обществу, то «Хартманн в целом одобрил их, но подчеркнул, что мало указать на противоборство эго и ид; что существует множество других проблем развития и функционирования эго, которые следует принимать во внимание. Это было ново для меня, а поскольку мои взгляды в то время были довольно ограниченными, я не готова была согласиться с ним». Это объясняется тем, продолжает А. Фрейд, что ее идеи пришли из представления о «защитных усилиях эго против влечений: Хартманн же оказался более революционен и предложил новый взгляд на идею автономии эго, которая до тех пор находилась вне пределов аналитического изучения» (Loewenstein et al., 1966).
Это определение, а также эпитет «революционный» указывают на границы, которые устанавливали для себя исследователи в различные периоды развития психоаналитической теории. Чтобы оценить их вклад, нам пришлось бы рассмотреть все идеологические и научные последствия разработки каждого понятия и термина на всех этапах развития психоаналитической теории, а также представлений о человеке, сформированных естественнонаучными теориями. Конечно же, оригинальная установка Фрейда делала акцент на влечения, и мое поколение мужчин и женщин, получивших
Фрейд начинал работать в век дарвиновских поисков эволюционного происхождения видов и нового гуманистического этоса, требовавшего, чтобы человечество, еще недавно гордившееся разумом и моралью, как считалось, зрелого цивилизованного общества, смирилось с тем, что его корни – в его животном прошлом, в его примитивной предыстории, в младенческих этапах онтогенеза. Все это так или иначе нашло отражение в терминологии, описывающей инстинктивную энергию, которая со временем скорее демонстрировала некое ритуальное убеждение, а не стремление к строгому научному обоснованию. Однако в свое время сила данного мысленного образа открыла неожиданные – или, наоборот, ожидаемые – глубины. Важность его для Фрейда объясняется (что вновь ярко показала его недавно опубликованная переписка с Юнгом) его убежденностью в первостепенной необходимости тщательного изучения той бессознательной и инстинктивной сердцевины человеческой природы, которую он назвал «ид» (уподобив его, таким образом, внутренней «объективной реальности»), и в необходимости противостоять сопротивлению человечества встрече с его «низкой» природой и вместе с тем попыткам ремифологизировать эту природу уже в качестве «высокой». Поэтому неудивительно, что социальная реальность в ее отношении к внутреннему котлу человеческой личности поначалу находилась вне фокуса внимания и существовала для исследователей как «внешний мир» или «внешняя реальность». Таким образом, наше горделивое эго, которое Фрейд называл «пограничным существом», «должно служить трем тираническим хозяевам (внешний мир, ид и супер-эго) и, соответственно, подвергаться трем видам опасностей: со стороны внешнего мира, со стороны либидо как элемента ид и со стороны суровости, характеризующей Сверх-Я» (S. Freud, 1923).
Впервые обсуждая отношение эго к коллективной жизни, Фрейд (1921) обращался к ярким идеям представителей социальной науки своего времени (например Лебона, Макдугалла), которые разрабатывали тему «искусственных» групп (толпы, масс и других форм), или того, что Фрейд называл «первичными» или «примитивными» коллективами. Он сосредоточивался на «включении взрослого индивидуума в некое множество людей, которое приобрело характеристику психологической группы» (курсив мой). Пророческими оказались его размышления относительно того, как такие группы «позволяют человеку преодолеть давление со стороны его бессознательных импульсов». В то время Фрейд еще не задал фундаментального вопроса о том, каким образом индивидуум получает то, чем он «овладел за пределами примитивного коллектива», а именно «свою целостность, свое самосознание, свои традиции и обычаи, свои специфические функции и положение». Главной целью Фрейда при анализе «искусственных» коллективов (например, церкви или армии) было показать, что такие образования держатся вместе «любовными инстинктами», которые перенаправляются от биологических целей, чтобы помочь сформировать социальные связи, но при этом «не теряют своей энергии». Это последнее утверждение должно нас интересовать в контексте психосоциального развития: каковы законы переноса любви – не теряющей при этом своей интенсивности – из сферы сексуального в сферу социальных целей?
Анна Фрейд, говоря о защитных механизмах эго, вновь изгоняет во «внешний мир» социальные силы, которые в другом контексте она же признает: «Эго торжествует, когда его защитные механизмы не дают развиться тревожности и таким образом трансформируют инстинкты, что даже в самых трудных обстоятельствах остается некоторая доля удовлетворения, и таким образом устанавливаются самые гармоничные взаимоотношения между ид, супер-эго и силами внешнего мира, насколько это вообще возможно». (А. Freud, 1936). В более поздней работе она поддерживает эту тему, формулируя определение для линий развития, в которых «в каждом случае <…> происходит постепенное перерастание ребенком зависимого, иррационального, ориентируемого на бессознательное и объектно-детерминированного подхода и постепенное приобретение его эго способности управлять внутренним и внешним миром» (А. Freud, 1965). Однако задав вопрос о том, что же «заставляет индивидуума в своем развитии выбирать тот или иной путь», А. Фрейд высказывает предположение, что «необходимо учитывать случайность влияния окружающей среды. Работая со старшими детьми и проводя реконструкции через работу со взрослыми, мы обнаружили, что эти силы влияния воплощены в родительских личностях, их действиях и идеалах, в семейной атмосфере, влиянии культурной среды в целом». Но вопрос о том, какое же внешнее влияние является в большей или меньшей степени «случайным», остается без ответа.