Полный карман песка
Шрифт:
– Почему? Что случилось?
Я откидываю голову на подушку и смотрю на Иден. В мерцающем свете камина ее черты прекрасны, как всегда. Я рад, что она поддерживает огонь. Не знаю почему, но рад. Это кажется… каким-то символичным.
Я изучаю ее. Как всегда, ее глаза рассказывают мне все. В них беспокойство. И страх.
– Случилась ты. И Эмми.
– Коул, я…
Я прерываю ее, потому что мне нужно выговориться. Теперь, когда чувство вины съедает меня живьем.
– Я ни на кого не смотрел, Иден. Не пытался двигаться вперед, забыть ее, найти в жизни нечто большее. Я был доволен своими страданиями, - я делаю паузу.
–
– Коул, я никогда…
– Я знаю, знаю. И я тоже. Но я это сделал. И ты. Мы оба. А теперь… сегодня все, о чем я мог думать, — это о тебе. Как я не хотел оставлять тебя сегодня утром. Как жаждал снова увидеть тебя за ужином. Вас с Эмми. Увидеть ее улыбку и, может, услышать ее голос. Лишь однажды. И поскольку со мной была ты, для моей дочери места не было.
Это звучит горько. Возмущенно. Это не специально. Просто так вышло. Я должен извиниться. Но, чувствую, это будет еще большим предательством Черити.
Я полон страхов, пока жду ответа Иден. Не удивлюсь, если она попросит уйти.
– Коул, а ты не думал, что, может, всего лишь нашел некий благотворный компромисс?
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на нее. Она не выглядит рассерженной или обиженной. Просто кажется… спокойной. И говорит спокойно. Спокойно и практично.
– Как забвение моей покойной дочери может быть благотворным?
– Ты ее не забываешь. Ты сидишь здесь и говоришь о ней. Сегодня ты пошел на пляж, чтобы почтить ее память. Это не забвение. Но, Коул, я сомневаюсь, что, воображая, будто видишь и слышишь ее, ты добьешься чего-то полезного. Может, есть более подходящие способы горевать? Думать о ней, говорить. Посещать те места, которые она любила.
Я изучаю Иден. Почему я сейчас злюсь? Потому что чувствую, будто она пытается заменить мою дочь своей собственной? Или потому что они с Эмми разрушают то тонкое равновесие, что сложилось у меня между жизнью и скорбью? Или я просто зол на себя?
Иден тянется к моей руке, переплетает свои пальцы с моими. Я слегка дергаюсь, мое первое побуждение - вырваться, из-за мыслей и чувств, что наполняют меня. Но она мне не позволяет. Просто сжимает руку сильнее. Подобно тому, как она все сильнее удерживает меня самого.
– Она не станет осуждать тебя за то, что ты будешь счастлив.
И вот оно.
Вина.
Вот что меня пожирает. Чувство вины. За то, что нашел кого-то, что пошел дальше, когда не имел намерения двигаться. Что позволил кому-то, кроме Черити, быть средоточием своей жизни.
Я вырываюсь и встаю, шагаю в другой конец гостиной.
– Тебе не понять, - холодно говорю я ей. Вот что я чувствую - холод.
– Я никогда не переживала того, что ты, Коул, но это не значит, что я не понимаю. Она была твоим ребенком. Она хотела бы, чтобы ты был счастлив. И никогда бы не желала, чтобы ты жертвовал своей жизнью, увековечивая память о ней. Несчастные случаи происходят. И даже если бы она была здесь, она бы тебя не осудила.
– Ты этого не знаешь, - я не смотрю на нее. Не могу.
– Знаю. Она была ребенком. А дети всепрощающие и жизнерадостные. Больше всего она хотела бы, чтобы ты был счастлив. И перестал корить себя за то, что не мог контролировать.
– Но я заслуживаю упреков.
– Коул, ты не можешь нести бремя несчастного случая. Это ненормально!
– Правда?
– шиплю я, кидаясь к ней.
– Правда? Я убил ее, черт побери! Ненормально сносить укоры, потому что моя дочь умерла в результате аварии, когда я пьяный сел за руль? Из-за меня? Ненормально сносить упреки, когда она доверила мне свою жизнь, а я наплевал на это из-за какой-то вечеринки? Нет, это не ненормально, Иден. Это справедливо.
Моя грудь тяжело вздымается, пульс дробью стучит в ушах. Я не понимал, как громко, как грубо звучал мой голос, пока не наступила тишина. Теперь она подобна смерти, холодная и пустая.
– Т-ты пьяный вел машину, когда произошла авария, что ее убила?
Стыд. Боже, стыд… раскаяние… боль… это непреодолимо. Я поворачиваюсь и прислоняюсь лбом к стене, сопротивляясь побуждению ударить в нее кулаком. Но Эмми… Эмми спит. Ей не стоит быть здесь. Наблюдать за разложением Коула.
– Последний раз мы приезжали сюда три года назад. Брук захотела приехать на день раньше. Это были выходные перед седьмым днем рождения Черити, и она собиралась устроить для нее праздник-сюрприз. Мы поссорились, потому что я сначала хотел зайти на вечеринку к другу. В конце концов, я согласился, что привезу Черити сюда к восьми, только чтобы заставить ее замолчать. Но, в любом случае, я сначала пошел к другу. Оставался достаточно долго, чтобы успеть выпить несколько бокалов. И опоздать.
Я закрыл глаза. Все еще видел, как моя маленькая девочка улыбается с пассажирского сиденья. Невинная, доверчивая. Живая.
– Я не был пьян, но и трезв не был. На половине пути начался дождь. Я помню, как Черити говорила мне, что на этот раз собирается привезти в карманах столько песка, чтобы раздать понемногу всем друзьям. В наших поездках ее самым любимым занятием было строить замки из песка с папочкой на пляже.
Мне не нужно смотреть на Иден, чтобы понять, что она плачет. Я слышу ее прерывистое дыхание, тихие всхлипы. Только родители смогли бы понять боль, что несет в себе этот рассказ. Даже если они никогда не переживали подобного, то боялись этого. Видели во сне. Молились, чтобы с ними никогда такого не произошло.
– Я ехал на большой скорости, когда увидел грузовик, вывернувший из-за угла. Он был почти на своей полосе, но я все равно отклонился в сторону. И ехал все еще слишком быстро, когда моя правая шина ударилась о гравий на обочине дороги. Я потерял контроль. Не смог остановить занос. Там был крутой склон, и мы начали крутиться. Машина перевернулась четыре раза, прежде чем мы врезались в дерево. Сторону Черити больше всего сжало. Ее просто смяло, - я дрожу. Чувствую, как зубы стучат, а внутренности пытаются выбраться наружу.
– Они сказали… что она умерла мгновенно.
Глава 25
Иден
– О боже, - судорожно бормочу я. Даже не знаю, что сказать.
– О боже… боже… боже…
Я прикрываю рот руками. Когда вновь смотрю на Коула, прислонившегося к стене, потерпевшего поражение и опустошенного, то тянусь к нему. Как и всегда. Тянусь к его боли, ярости, силе. Я встаю и пересекаю комнату, останавливаясь в дюймах перед ним. И чувствую жар, исходящий от него, изгоняющий озноб, что накрыл меня.