Полный карман песка
Шрифт:
– Коул, мне так жаль, - я кладу руку на его широкую спину.
– Не надо, - шепчет он печально.
– Пожалуйста, не надо.
– Ты не можешь наказывать себя вечно. Это была трагедия, да. Ужасная трагедия. Но это был несчастный случай. Ты никогда бы не причинил ей боль намеренно. Никогда.
– Я отдал бы все, чтобы иметь возможность рассказать ей об этом.
– Если бы она была здесь, она бы уже об этом знала. Коул, ты не можешь отказаться от жизни потому, что ее не стало. Как это почтит ее память? Влачить печальное существование, скорбя о ней, означает лишь добавить еще одну трагедию
Коул поворачивается ко мне, его лицо выражает лишь опустошение. Он произносит слова, которых мне никогда не хотелось бы слышать.
– Нет. Я не могу этого сделать. Я говорил тебе, что сломлен. Сказал, что немногое могу дать. Просто ты мне не поверила.
– О чем ты говоришь?
Его выражение не изменилось, когда он потянулся, чтобы коснуться моей щеки. Его прикосновение такое легкое, почти бесплотное. Словно холодный ветерок или усик облака.
– Я мог бы влюбиться в тебя, Иден. Возможно, уже влюбился. Но это не имеет значения. Судья любил мою команду. Даже ударил меня по запястью. За убийство дочери. Но я заслужил наказание. А это мое искупление. И никогда не изменится.
Мое сердце ударяется о ребра, словно таран. Он только что сказал, что любит меня? Или что мог бы любить? А потом, со следующим вдохом, сообщил, что мы обречены?
– Почему бы тебе, по крайней мере, не попытаться?
– Я уже попытался. Влюбился. Был счастлив, тем больше, чем дольше тебя знал. И потерял ее. Я снова ее подвел. И не могу с этим жить.
– И что это означает для нас?
Я на самом деле хочу пояснений? Хочу услышать, как он это произнесет?
– Я бы сказал, что так не может продолжаться. По крайней мере, не так, как было. Я не могу быть с тобой, Иден. Не так, как ты хочешь. Как заслуживаешь. Я дал тебе все, что мог. Больше ничего нет.
Я чувствую недомогание. Физическую боль, словно кто-то взял горячую кочергу и перемешал мои кишки. Могу ли я быть с ним, зная, что у этих отношений нет будущего? Что «завтра» не существует? Что мы никогда не станем большим друг для друга?
Не знаю.
Но могу ли я позволить ему уйти? Сдаться? Отпустить его прямо сейчас? Идти вперед и никогда не оглядываться назад?
Даже не знаю, что могу сделать. Не знаю ни одного ответа. Знаю только, что, когда он наклоняется ко мне, когда трется своими губами о мой лоб и тянет меня в свои объятия, я чувствую, что есть нечто большее. Или может стать таковым. Если только я дам ему время.
Я наклоняю голову и прижимаюсь губами к его подбородку, а потом и к губам. Сильно. Я держу его, словно не хочу отпускать. Потому что на самом деле не хочу. Не могу. Не сейчас. Нам просто нужно время.
Я слышу его дыхание. Чувствую, как его руки удерживают мои. Это мое единственное предупреждение. Как и его остановка. Неподвижность. Способ сообщить, что, если я собираюсь его остановить, стоит сделать это сейчас.
Только нет. Я его не останавливаю, потому что не хочу. Вместо этого тянусь под его рубашку и прижимаю ладони к теплой коже. А затем мы горим. Два языка пламени, вышедшие из-под контроля. Вспыхнувшие, пылающие, всепоглощающие.
Я не замечаю, как мы остаемся без одежды, но, внезапно, его
Потом мои бедра касаются дивана. Он поворачивает меня. Наклоняет вперед. Его руки в моих волосах. Губы на моем плече. Бедра прижимаются к моим.
И он внутри меня.
Неистовый. Владеющий. Неоспоримый.
Он берет. Я даю.
Он спрашивает. Я отвечаю.
Наконец, я - стекло. Расколовшееся. Разлетевшееся. Отражающее.
Сотню цветов. Тысячу огней. Миллион эмоций. Летая. Сталкиваясь. Вращаясь.
И в это мгновение я точно знаю, что влюблена в Коула Дэнзера.
Я безвольно лежу рядом с Коулом. Я не просила его остаться. Он не сказал, что уходит. Просто поднял меня, когда я больше не могла стоять, и принес сюда, на ковер. Наш ковер.
Я обвожу буквы, что грациозно танцуют слева вверх по его ребрам. «Всегда». Я много раз восхищалась его татуировками, но всякий раз, как собиралась спросить о них, была слишком поглощена его присутствием, прикосновениями. Но теперь я должна знать. Хотя почти боюсь спрашивать, я слишком далеко зашла, чтобы теперь остановиться. Если я собираюсь найти способ его удержать, мне нужно знать все. Я не смогу исцелить его, если не буду знать об этом.
– Что это значит?
– тихо спрашиваю я; первые слова, сказанные между нами с тех пор, как он сообщил, что ничего больше не сможет мне дать. Однако, я не согласна. Просто я должна заставить его это понять.
– Это для Черити. Она всегда будет ближе всех к моему сердцу.
Я сглатываю. Еще одно повторение того, что он никогда не позволит мне стать ближе? Не знаю, но я должна заставить его понять, что мы с Эмми не заменим его дочь. Я никогда этого и не хотела. Но, конечно, он сможет нас любить. Непременно.
– Тебе не нужны слова на коже, чтобы она была к тебе ближе. Она твой ребенок. И всегда будет с тобой. На самом деле. Она - часть тебя. Как Эмми - часть меня. Никто и ничто не сможет этого изменить.
«Но это не означает, что я не смогу полюбить кого-то еще», - молчаливо добавляю я, желая, чтобы он мог прочитать мои мысли.
Я подавляю вздох, когда он молчит.
– А что с другой стороны?
– спрашиваю я, имея в виду надпись, что я там видела. «Никогда».
– Что это означает?
– «Никогда» означает многое, - загадочно произносит он. Еще один намек на то, чего у нас никогда не будет? Что он не сможет никогда дать?
– Что это означает для тебя?
– Никогда не забывать. Больше никогда. В моей жизни много «никогда».
Я чувствую, как слезы жалят глаза.
– А теперь «никогда» - это я?
– Думаю, ты всегда им была.
Глава 26
Иден
День Благодарения8 прошел в Миллерс-Понд практически незаметно. У нас с Эмми были лишь пирожки с индейкой. Но Рождество… Рождество - это совершенно другое дело. В то же мгновение, как открываю дверь в «Бэйли», я понимаю, что этот город любит Рождество.