Полоса невезения

Соколов Алексей

– Всё, что касается детей - интерес "Струны".

Адвокат сжался и чуть было не присел, услышав слово, которого так боялся.

– Валите отсюда. Быстро. Чтоб духу вашего тут не было. Ясно?

– Да, ладно, - отступил браток.
– Понятно всё. Уходим уже, чего там... Мы ж только эта... Ну ясно, короче, пацаны, что ж мы, не свои, что ли? Не договоримся? Мы ж...

Увидив, что на всю эту эскападу ни я, ни Маус, ни, тем более Сайфер не реагируем, браток сделал пару шагов назад и махнул рукой, давая знак сворачиваться.

Бригадир рабочих хотел было подойти, выяснить, что происходит,

но очень быстро смекнул, что сейчас под горячую руку лучше не лезть.

Я посмотрел в сторону, туда, где из-за крайнего окна центра детского творчества за мной наблюдал Николай Натанович. По-моему, он глядел на нас с ужасом.

2.

Небоскреб нависал над нами, и казалось, что он и впрямь подпирает плоское небо, а облака - всего лишь изображение на громадном кристаллическом мониторе. Машина за нашими спинами фыркнула и укатила в подземный гараж, а мы с Маусом просто стояли, смотрели на высоченное здание, размышляя каждый о своем.

Я вспоминал Николая Натановича... Взгляд, которым он провожал нас после встречи с выводком Зиминых... И непонятно, что скреблось у меня внутри - совесть ли, раздражение или попросту накопившаяся усталость?

Зачем я вступал в "Струну"? Ведь не затем же, чтобы бороться с системой изнутри? Не ловкий Штирлиц, а трусливый заяц, спасавший свою драгоценную шкурку. А что не только свою - так это, как выражается поколение Мауса, голимая отмазка. "Струна" не церемонится с врагами - но ведь не мстит до седьмого колена. Не тронули б они ни родителей, ни сестру... Или все же? Я до сих пор не знаю ответа. Слишком разные у нас люди. Я даже не знаю, чей именно отдел охотился на меня по всем правилам струнной музыки. Не рыться же в базе данных... я все-таки не совсем идиот.

И как раз по этой причине, подписывая в кабинете Кузьмича некую бумажку, я уже тогда знал, что меня ждет. К примеру, такие вот взгляды тех, кого раньше я считал своими единомышленниками. Хотя, конечно, на одну доску с Николаем Натановичем мне никогда не встать. Он всю жизнь посвятил любимому делу, он , видимо, педагог от Бога, а я... Вылетел в свое время из инженеров транспорта, перевелся на матфак педагогического... Честно отучился, честно учил... то есть пытался учить. Но при всем при том - мы с ним люди одного мира, одного воздуха... и тридцатилетняя разница тут не помеха, в то время как поколение Мауса - это уже совсем иная реальность.

– Красиво, - вклинился он в мои сумбурные мысли.
– Правда, шеф?

Пришлось кивнуть.

"Струна" прирезала внушительную территорию. Теперь наш офис окружал забор, отделивший от города автостоянку и даже небольшой скверик. На входе проверяли документы, но вывеску "Фонда" все же оставили. Хотя конспирация была уже ни к чему. Все и так знали, кто квартирует в этом сооружении.

Я повернулся к реке. По другую ее сторону тянулся точно такой же деловой квартал, Бизнес-Сити. Там тоже строились, прокладывали метро, возводили новые небоскребы.

"Струна" поселилась в чудесном месте. Соседи просто прекрасные, но...

Мы стоим на одном берегу, они - на другом. Рядом и все же не вместе. Интересно, так и задумывалось?

– Красиво!
– повторил Маус, пробежавшись взглядом по новенькому забору.
– Помните шеф, во время путча там за поворотом домик с гербом?

Победители на лужайках вокруг сидели, в шахматы играли. Победа, короче, демократии. А потом, когда парламент погнали, там все забором обнесли километровым и вертухаев понатыкали. Кончилась, блин, вольница.

Я ничего не ответил.

Какое-то время мы еще наслаждались пейзажем, затем хакер все же сказал:

– Ладно, шеф. Пойдемте. Нам еще дела за сегодня закрывать. Раньше сядешь, раньше выйдешь...

Я так не думал. Домой меня не тянуло. Еще с того субботнего вечера, когда мы поругались с Димкой.

Не стоило мне после разговора с Максимом Павловичем столь самозабвенно оттягиваться на лужайке, обильно, слишком обильно запивая шашлыки. Не то чтобы вернулся я в состоянии полного нестояния - хотя довозивший меня до дома Маус порой многозначительно хмыкал. И уж тем более не стоило мне устраивать ту, если вдуматься, идиотскую сцену.

Застав пустую квартиру, я, конечно, живо вообразил несколько картинок, одна другой хлеще. Димка, убежавший к родителям. Димка, которого по наводке Митрохыча выловили прежние дружки и теперь прессуют в каком-нибудь сыром, пропахшим крысами и героином подвале. Димка, по которому на проспекте проехалось несколько "КАМАЗов"... Самой шикарной была фантазия о том,, как злобные Ситрек и Стогова похитили своего бывшего воспитанника и сейчас везут в ужасное Заполье, в Центр психокоррекции. Десять минут я сидел точно на включенной конфорке электроплиты и не знал, за что хвататься - за "мыльницу", за третью струну "соль" или за банальный телефон, дабы обзванивать ментовки, больницы и морги. Предположить самое простое - что пацан сбегал до магазина за продуктами, мне в пьяную голову не пришло.

Хуже всего, я совершенно не помню, что тогда ему наговорил. Наутро всё словно ластиком из мозгов стерли. А спрашивать я не решился.

С тех пор Димка дулся на меня, делая все нарочито верно и молча. Поначалу мне казалось, что эта его педантичность - явление временное. Действительно, сколько можно? Но вот уже четыре дня, как обида Соболева не проходила, и я понимал, что долго так продолжаться не может.

Конечно, надо извиниться. И ёжику понятно, что это самый разумный выход. Но что-то, глубоко проросшее во мне, глухо сопротивлялось, не пускало. Да и в чём извиняться? В словах, которые я напрочь не помню? Тем более, что в стратегическом смысле я все же прав. Ему и впрямь не стоит лишний раз светиться на улице. Сто раз конспирация! А извиняясь, я косвенно поощряю его свободу и безответственность. С другой стороны, а не уподобляюсь ли я сейчас великому педагогу Валуеву? И не отмазки ли все мои логические конструкции?

Очень не хотелось об этом думать, потому что выхода я не видел. Именно поэтому и работал с такой радостью и энергией, как никогда раньше.

– Прохлада!
– Маус раскинул руки и глубоко вдохнул воздух, замороженный немецкими кондиционерами.
– Прохлада и счастье!
– он подошел к лифту и нажал кнопку вызова.
– Шеф, а вы куда сейчас?

– На ковер, - однозначно произнес я.

– Понятно! А я к нам в коморку. Посижу, кофе попью...
– от удовольствия он даже закрыл глаза.
– А потом, вечером, к Марине поеду, по холодку. У нее сегодня выходной...