Полоса невезения
Шрифт:
– Да, - согласился я.
– Знакомая тенденция.
– "Струна" не такая, - резко произнес он.
– Возможно, кому-то она и кажется жестокой, но... Какое время, такие песни... и такой аккомпанемент...
– Максим Павлович вздохнул и продолжил.
– Я жил дольше вас, Константин, и могу рассказать кое-что о временах. И о тех, и об этих. Кто-то скажет: они всегда одинаковые. Помните песенку: "в них живут и умирают"? Пожалуй, да. Иногда бывает чуть лучше, иногда чуть хуже. Страна и нация - это очень уж глобальные, незыблемые понятия. Инварианты. И то, что современникам кажется крахом - все эти революции, перевороты, реформы
Мне показалось, будто он заглянул в мою душу. Просто прочел ее, как бумажку, и вся она теперь здесь. Повисла в воздухе звуками его голоса...
– В таких ситуациях модно сравнивать себя с медициной, - говорил тем временем он.
– Волки - санитары леса, милиция - санитары каменных джунглей. Такие термины неоспоримы, потому что все знают: лечение это благо. И каждый негодяй, начиная от Гитлера и кончая современными, как их зовут, "крутыми", прячется за ширмы из громких названий. От себя, между прочим, прячется. От своей души.
– Вы хотите сказать, "Струна" переживает то же самое?
– не выдержал я.
– В какой-то мере.
– согласился Максим Павлович.
– Ведь мы и впрямь преследуем медицинскую цель. Мы тоже - социальная медицина. Но стать врачом может не каждый. Для этого нужно долго учиться, практиковаться, защищать диплом и давать клятву Гиппократа. И нужна медицинская школа... Если брать мир болезней человеческих, то видно, что на ее создание ушли тысячелетия...
– А как же Струна?
– вновь рискнул я.
– Ежегодное восхождение...
– Это не более чем экзамен, - невозмутимо ответил Максим Павлович.
– В каждом институте два раза в год случается сессия, но любой связанный с высшим образованием человек знает: она нужна исключительно для поддержания формы. Настоящим специалистом человек становится только на практике. Как вы считаете, Константин, чем должна заниматься "Струна"?
Вопрос так меня огорошил, что я на мгновение растерялся. Несколько секунд глотал теплый хвойный воздух, тупо вслушиваясь в жаркую пустоту уходящего лета. А потом вдруг неожиданно понял, что не просто знаю как следует отвечать, но и хочу так ответить. За этот неполный год, что я присматривался к жизни своих новых коллег, к их взглядам и судьбам, я сделал некоторые выводы. И сейчас мне просто хотелось с кем-нибудь ими поделиться.
– Если говорить о нас как о хирургах общества...
– осторожно начал я.
– Это, конечно, напыщенно и красиво, вы правы. Но тут можно вспомнить, что хирургия бывает "макро" и "микро". Так вот, мы должны быть в первую очередь микрохирургами. По-моему, в этом основное предназначение "Струны". Вы же сами сказали, Максим Павлович - страдает не столько Общество и История, сколько конкретные люди, а вот о них-то
Он повернулся ко мне, и в старческих глазах я прочел нескрываемый интерес. Ему явно пришелся по душе мой ответ...
Тогда на телевидении это был совсем другой человек. Сколько с тех пор прошло? Двадцать лет? Тридцать? Сейчас передо мной сидел старик. А еще лучше к нему подошло бы слово "старец".. Действительно, сколько он прожил и пережил? Сколько застал эпох?
– Мне очень приятно было это услышать, - сказал Максим Павлович.
– Вы не поверите, да и не поймете пока... Я просто счастлив, что именно вы сказали мне эти слова..
Я немного смутился. Не знаю отчего, но похвала этого человека показалась мне очень лестной. Не потому что он - Главный Хранитель, вершина могущественной пирамиды. Нет, это была не радость чиновника, замеченного руководством. Просто меня оценил человек, сам заслуживший уважение. Мое уважение.
– Микрохирурги, - сказал Максим Павлович.
– Как верно подмечено.
...За домом надрывно, ностальгически звенели струны. Гитарная классика в живом исполнении, и кто-то еще аккомпанировал на скрипке. Похоже, старшие Хранители действительно неплохо владели инструментами. Интересно, много ли среди них профессиональных музыкантов?
Кем они были до того, как пришли сюда?
Я вспомнил Женьку, такого дружелюбного и открытого, так заботливо возившегося с маленьким Севкой. Тайный агент КПН.
Кем была Лена? Молчит, и не станешь ведь домогаться, выспрашивать... Или Сайфер? Я хожу по кругу, задавая одни и те же вопросы - самому себе. Наверное, так и буду кружиться возле недоступной точки... возле Струны, если, конечно, вспомнить лекции по проективной геометрии и взглянуть на нее из бесконечности...
Ветер шумел в кронах сосен. Жара тут не особо чувствовалась - не то что в пропитанной смогом Столице. Хотелось остаться здесь навсегда. Сидеть по вечерам у костра, вести вдумчивые беседы... Все эти люди, там, на поляне, могли быть прекрасными собеседниками.
– Большую часть своей жизни я делал не то и был не там, - тихо, точно себе самому, говорил Максим Павлович.
– Детство, за которое мы сражаемся, оно ведь было у каждого из нас. Каждый человек "Струны" когда-то и сам был ребенком...
Гитара за домом смолкла. Похоже, переходила из рук в руки. Скрипичная партия тоже оборвалась. Потом зазвучала какая-то песня. Слов было не разобрать.
– ...Я ходил в музыкальную школу на Второй Портовой, учился играть на флейте, но очков у меня не было, и, видимо, это сыграло решающую роль. В дворовой компании я был своим, хотя и заработал кличку Флейтист. Я не обижался, наоборот, подчеркивал эту свою особенность, ведь ею я выделялся.
Мне оставалось молчать и слушать. Было страшно - вдруг он спросит о моем детстве и тогда придется врать, а врать этому человеку я не хотел.
– Они до сих пор называют меня Флейтистом?
– Кто?
– не сразу сообразил я.
– Они...
– Карпинский неопределенно повел рукой.
– Мы создавали "Струну" в Южном. Там еще помнили мое прозвище. Сам не знаю как... оно перебралось сюда. Может быть, просто все повторилось. Это же логично. Играет на флейте - значит Флейтист.
И точно! В памяти всплыли отрывки каких-то былых разговоров. Люди "Струны" упоминали Флейтиста... Почему они не называли его настоящим именем?