Полоса отчуждения
Шрифт:
Но о чем там повествуется, как обухом отшибло.
Зато какие рулады наворочены о том, как Марк велик.
– Ну что же, – сказал Максим, закрывая книгу об американских писателях. – Читателем тоже надо родиться.
Эта фраза понравилась.
И он стал к ней присовокуплять другие.
– Ученье – свет, а неученье – тьма.
Сказано верно, но уж больно на обязаловку тянет, как ленинский причит «Учиться, учиться и учиться…».
Тут с ума сойти можно!
Да они,
Так их и тянет перещеголять друг друга.
В умности, конечно.
А книгу об американских писателях Максим подхватил у изголовья жены.
Вера даже делала в ней какие-то закладки.
Сложная жизнь у нее.
Она даже как-то сказала своей той подруге, которую он возил:
– Душа у меня – это кокон страданий. Но все равно требует впечатлений.
– Новых? – уточнила подруга.
– Всяких.
Она чуть подумала и призналась:
– Хотя тут я бессовестно лукавлю.
Максим действительно не знал имени Подруги Жены.
Потому как та звала ее как-то больно примитивно – Она.
Так и говорила: «Она звонила. Завтра обещала приехать».
Про себя Максим в этом слове поменял ударение и стал звать ее Она.
И именно с Оной у Веры беседа, хоть и с заковырками, но шла все же гладко.
Например, Она спросит:
– Ну, не расширилась у тебя география мученичества?
И Максим уже стал понимать, что Она поинтересовалась: не ездила ли Вера куда по своим делам?
А тем временем вереница событий увлекла Максима в зону более свободного общения, чем собственная семья.
Стал он захаживать в забегаловку, что открылась неподалеку от их дома.
И совершенно там не пил, тем более не куролесил: слушал, вернее, прислушивался ко всему, о чем вели речь, и присматривался к тому, что было в новинку.
Один, например, старик через пипетку поил пивом канарейку, которую – в клетке – постоянно носил с собой.
И всем говорил:
– Это моя единственная движимость.
Общий доступ позволял заглядывать сюда и бабам.
– Тут свободная зона общения, – кивнул как-то на двух особ один усач с разбойно-громобойным голосом.
И именно о нем одна из тех, на кого он уповал, сказала:
– В церкве я его раньше слышала. На крылосе. Ну, скажу тебе, бас!
Среди завсегдателей питейки Максиму бросился в глаза и еще один индивид. Это он как-то сказал, что превратил душу в собственную стену плача. А другой раз принадлежала ему такая фраза:
– Политочарованные события и телеграфный столб понуждают выглядеть либералом.
И вот именно в той питейной он неожиданно встретил Подругу Жены. И не одну.
Рядом с ней пивствовал, как говорил о таких людях хозяин канарейки,
Так вот пивствовать, как понял Максим, это значит коротать тут время с полупустой кружкой.
Она, видимо, заметила его сразу.
И – фразой – явно сыграла на него.
Так во всяком случае ему показалось.
А фраза была такой:
– Сейчас капитализм донашивает свою историю.
– Значит, вы знаете, что такое структурообразующие банки? – с бутылкой наперевес ринулся к ней некто с заведенными на стрельчатость глазами. – И от этого совсем не весело, – дополнил он. – Ибо экономические зоны ведут к пустоте решений.
– И к очевидной угрозе, – подтвердила Она, – ибо лишают международного лидерства.
– Да, – сказал явно финансист, – стройная цепь взаимных отношений бездарно рвется.
И вдруг голос подал канареечник.
– Спасаешь тело, спасешь душу. – Он глянул на всех, как машинист Вселенной, и добавил: – Русские казаки изобрели стройность часовых поясов.
Говорившие от него демонстративно отвернулись.
А финансист продолжил:
– Человека порядка очень трудно вывести из состояния былого. Вернее, из логики праведности.
– О знаниях не надо говорить, – произнесла Она. – Их надо постигать. Только это позволит увидеть глаза Бога.
Финансист – гримасой – переполовинил свое лицо.
Но только собрался что-то сказать, как Она, как бы только что заметив Максима, сперва помахала ему салфеткой, а потом – более значительным жестом – пригласила к их столу.
– Познакомься, – кивнула она в сторону мужика, что был рядом с ней, – моя прежняя мужа.
– А почему женского рода? – нашелся как поддержать веселый стиль общения Максим.
– У меня есть мистический дар, – ответила Она, – чтобы все хорошее оставлять в прошлом.
– Чтобы потом сожалеть? – опять в кон вопросил Максим.
– Нет, – ответила Она, – развод – это форма сопротивления скуке. Ибо мнимость, в которой мы живем, позволяет продолжать эту логику вечно.
Она покатала на ладони катышек от хлеба и заключила:
– В русском сознании, да и в целом в реальной русской жизни, столько зигзагов и вывихов, что невольно понимаешь, что это по ним когда-то был создан лабиринт. А заряженный пророчеством народ, чтобы получить большее удовлетворение, старался еще и чувства заточить в чулан.
– Потому и надо, – подхватил финансист, – похоронить историю, уничтожить традицию.
– Меня всегда изумляет, – вдруг подал голос муж Подруги Жены, – как я от твоей умности реально не свихнулся?
Кажется, он сразил ее незнакомой ей фразеологией, потому она ответила: