Полосатый рейс (сборник)
Шрифт:
– Что вы, товарищ капитан, я девушке чистую правду рассказываю. Очень даже самокритично в отношении своей роли…
– Ну-ну, давай трави дальше, – добродушно говорит капитан. – А вы, девушка, слушать слушайте его, но насчет достоверности… – И капитан уходит.
– А я его узнала по вашему рассказу, хоть он, наверное, немножко постарел, – говорит мороженщица. – Сколько лет прошло с тех пор?
– Пять лет, – отвечает Шулейкин, – пять лет как одна копейка… И я до сих пор помню, как любовь дала Маришке силы броситься на
– Неужели такая любовь ничем не кончилась?.. Как это грустно… – говорит мороженщица. – Я бы его непременно нашла…
С арены доносится торжественный выходной марш.
Шулейкин выскакивает из-за стойки. Торопливо перевернув коробку конфет, на тыльной стороне которой заготовлена надпись: «Ушел на базу», – он бежит к двери, ведущей в зрительный зал. Девушка следует за ним.
На арене установлены решетки для номера с тиграми.
…В первом ряду восседают семь моряков. Тут же капитан, боцман, Мотя, Сидоренко, Кныш, кок Филиппыч и что-то жующий механик.
– А вон там, гляди… – шепчет Шулейкин. – Видишь?.. Сидят как два голубочка.
Расширившимися от любопытства глазами девушка оглядывает ряды.
– Правей, правей, – шепчет Шулейкин.
В первом ряду сидят Марианна и Олег Петрович.
– Понятно? – шепчет Шулейкин.
– Понятно… – восторженно глядя на них, шепчет мороженщица, – все понятно…
Выходной марш отгремел, но укротитель не выходит. Вместо него на манеже появляется смущенный шпрехшталмейстер.
– Уважаемые товарищи! Маленькая задержка! Прошу извинения!.. Здесь присутствует доктор Скворцова?
Легкий шум проходит по рядам. Марианна поднимается со своего места.
– Не откажите пройти со мной, – просит шпрех, улыбаясь. – Заболел артист…
Конюшня цирка наполнена тигриным ревом. Большой тигр, сидя посреди клетки, открывает пасть, машет в воздухе лапой и недовольно мотает головой.
Укротитель – солидный мужчина в роговых очках, малиновой косоворотке и сафьяновых сапожках – бросается к вошедшей Марианне.
– Марианна Андреевна, дорогой наш звериный доктор… на вас вся надежда.
Надев халат, Марианна входит в клетку. И тигр сразу успокаивается.
– Ну что ты, глупенький? – журит его Марианна. – Подумаешь, зубки болят. Сейчас все пройдет!..
Тигр разевает огромную пасть. Марианна наполовину скрывается в ней со своими инструментами. Зверь мычит, но терпит операцию.
Окружающие, затаив дыхание, следят за тем, что происходит в клетке.
– Все! Вот какая была занозина!
Марианна появляется из тигриной пасти и показывает зверю нечто зажатое пинцетом.
– Косточкой занозил… Ничего, до свадьбы заживет!..
Она ласково треплет тигра за ухо, а он лижет ее руку.
Оркестр снова играет выходной марш. Марианна пробирается к своему месту. Зрители равнодушно дают ей проход.
И только продавщица
– А я тоже кем-нибудь буду, – вдруг говорит продавщица. – Вот возьму и пойду осенью в техникум. Честное слово!
Укротитель уже без очков, но с шамбарьером шествует во главе своей труппы.
Пылают в проходе огненные обручи. Звери по очереди прыгают сквозь пламя и оказываются на манеже.
Завидев Марианну, все они, как по команде, поворачиваются мордами в ее сторону и приветственно ревут.
Капитан Василий Васильевич привычным и обреченным жестом затыкает уши.
Марианна и Олег Петрович, улыбаясь, смотрят друг на друга…
Гремит марш. Слышится рев тигров.
Возвращение броненосца
Случилось это весной не то в одна тысяча девятьсот двадцать четвертом, не то двадцать пятом году.
Заведующий одесским Посредрабисом сбежал. Не пришел на работу ни утром, ни днем.
К вечеру секретарь – он же и единственный, кроме заведующего, сотрудник этого учреждения – отправился к нему домой.
Там он узнал о бегстве товарища Гуза, о том, что тот сел накануне в поезд и укатил в Ленинград.
Отдел труда и правление союза работников искусств, которым подчинялся Посредрабис, назначили срочную ревизию.
Комиссия, созданная для этого, однако же, с недоумением обнаружила, что все финансовые дела в полном порядке. Составили об этом акт.
Гадать о причинах бегства Гуза, собственно, не было нужды – они были ясны.
У Бориса Гуза – маленького, круглого человечка – был тенор. При помощи этого тенора он издавал звуки оглушающей силы и сверхъестественной продолжительности.
Фермато Гуза могли выдерживать только одесские любители пения. Они вжимали головы в плечи, их барабанные перепонки трепетали последним трепетом, вот-вот готовые лопнуть, – но одесситы при этом счастливо улыбались – вот это таки голос!
Гуз несколько раз обращался к начальству с просьбой освободить его, так как здесь, в Одессе, он уже «доучился», а в Ленинграде хотел совершенствоваться у – не помню какого – знаменитого профессора бельканто.
Но в обоих почтенных учреждениях к артистическим планам Гуза относились несерьезно: да, голос, да, верно… Но голос какой-то «дурацкой силы». Есть слух, это правда, но ведь никакой музыкальности…
В общем, пророк в своем отечестве признан не был. А в Ленинграде он вскоре стал известным оперным певцом.
Я слушал его однажды в «Кармен». Гуз был в то время уже премьером оперного театра и пел партию Хозе.
Он вышел на сцену – маленький, круглый, с короткими ножками и ручками, в курточке с золотыми позументами, толстенькие ляжечки обтянуты белыми рейтузами… сверкающие сапоги на высоком – почти дамском – каблуке.