Половина желтого солнца
Шрифт:
— Если съешь очень много, то будет, — упрямо сказала Амала и протянула руку за новым стручком.
Угву жаль было перцев, он так заботливо растил их для рагу, но если они вправду избавляют от беременности — ладно уж, пусть ест. Лицо Амалы было залито слезами и слюною, она то и дело по-собачьи высовывала обожженный перцем язык и часто-часто дышала. Угву хотелось спросить, зачем она пошла на такое, раз ей не нужен ребенок. Как-никак она сама явилась к Хозяину в спальню и наверняка знала, что задумала Матушка. Но спрашивать он не стал — ему ни к чему была ее
Амала уехала, а несколько дней спустя зашла Оланна. Она сидела на диване прямо, скрестив ноги, как чужая, и не попробовала чин-чин, который Угву принес на блюдце.
— Отнеси назад, — велела она Угву, а Хозяин сказал: «Оставь на столе».
Угву мялся с блюдцем в руках.
— Раз так — уноси! — рявкнул Хозяин, будто виня Угву за неловкость, повисшую в комнате.
Угву оставил дверь кухни открытой, чтобы стоять у порога и слушать, но сердитый голос Оланны был бы слышен и через закрытую дверь.
— Дело не в твоей матери, а в тебе! Это случилось по твоей доброй воле. Надо отвечать за свои поступки.
Угву не думал, что голос Оланны, обычно мягкий и ласковый, может звучать так гневно.
— Ты же знаешь, я не ловелас. Ничего бы такого не случилось, если бы мама руку не приложила!
Не стоило Хозяину повышать голос. Он должен был знать, что просящий подаяние не кричит.
— А член твой тоже матушка достала и вставила в Амалу?
Угву скорчился — у него забурлило в животе, пришлось бежать к себе во флигель, в туалет. Вернувшись, он застал Оланну под лимонным деревом. По лицу Оланны ничего нельзя было прочесть. Вокруг ее рта залегли глубокие морщинки, в позе чувствовалась уверенность, и в новом парике она казалась выше ростом.
— Что-нибудь нужно, мэм? — спросил Угву.
Оланна подошла к кустикам анары.
— Приятно посмотреть. Ты их удобрял?
— Да, мэм. Джомо дал удобрение.
— И перцы?
— Да, мэм.
Оланна пошла прочь. Непривычно было видеть ее в саду в черных туфлях и в юбке по колено, а не в домашнем платье.
— Мэм!
Оланна обернулась.
— Мой дядя торгует на Севере. Все ему завидуют, потому что дела у него идут хорошо. Как-то раз он выстирал свою одежду, повесил на улицу сушить, а когда снял с веревки, то увидел, что от рукава рубашки отрезан кусок.
Оланна смотрела на него, и по лицу ее Угву понял, что она не настроена выслушивать длинную речь.
— Рукав отрезали, чтобы навести на моего дядю порчу, да только ничего не вышло, потому что рубашку он сразу сжег. В тот день к его дому слетелась туча мух.
— Что ты болтаешь? — сказала по-английски Оланна. Она почти никогда не говорила с Угву на английском, и слова ее прозвучали сухо.
— Матушка навела на Хозяина порчу, мэм. Я видел на кухне мух. И еще видел, как она что-то подсыпала Хозяину в еду. А потом чем-то натирала Амалу, наверняка зельем, чтобы та завлекла Хозяина.
— Чушь.
Слово у нее получилось неприятным шипением, и Угву невольно съежился. Оланна изменилась, стала жестче. Она нагнулась, согнала с подола зеленую мошку и зашагала прочь.
Позже, услышав рев мотора и увидев, как за кустом с белыми цветами вспыхнули фары, Угву решил, что Оланна поехала к себе на квартиру забрать кое-что из вещей. Он накрыл стол на двоих, но ужин подавать не спешил, чтобы еда не остыла.
В кухню зашел Хозяин.
— Решил поужинать один, друг мой?
— Я жду мадам.
— Принеси мне ужин, быстро, osiso!
— Да, сэр, — отозвался Угву. — Мадам скоро придет?
— Принеси ужин! — повторил Хозяин.
Оланна стояла посреди гостиной Ричарда. Аскетичная обстановка угнетала ее. Хоть бы полка с книгами, или картина, или выстроенные в ряд русские матрешки, а то глазу не на чем отдохнуть. На стене одна-единственная небольшая фотография оплетенного сосуда из Игбо-Укву; Оланна разглядывала ее, когда вошел Ричард. Неуверенная полуулыбка смягчала его лицо. Оланна иногда забывала, до чего он красив, этот голубоглазый блондин.
Она сразу заговорила:
— Добрый день, Ричард. — И продолжила, не дожидаясь его ответа и заминки после приветствий: — Ты виделся в выходные с Кайнене?
— Нет. Нет, не виделся. — Он смотрел поверх ее глаз, на блестящие пряди парика. — Я ездил в Лагос. Умер сэр Уинстон Черчилль.
— Мы с тобой сделали глупость. (Ричард молча кивнул.) Кайнене не умеет прощать. Ни к чему ей рассказывать…
— Да, конечно. — Ричард задумался. — У тебя проблемы, и мне не следовало…
— Виноваты мы оба, Ричард, — сказала Оланна, и ее захлестнуло презрение к нему — за дрожащие руки, за смущенную бледность, за все слабости, что он не сумел скрыть.
Вошел Харрисон с подносом:
— Я принести выпить, сэр.
— Выпить? — Ричард резко обернулся; к счастью, поблизости ничего не было, а то сбил бы непременно. — Спасибо, не надо. Или ты чего-нибудь хочешь, Оланна?
— Нет. Я уже ухожу. Как ваши дела, Харрисон?
— Быть хорошо, мадам.
Ричард проводил ее до дверей.
— Думаю, самое лучшее — делать вид, что ничего не произошло. — Оланна поспешила к машине.
Вероятно, вместо актерства нужен был спокойный разговор о том, что случилось. Да что толку ворошить вчерашнюю грязь? Оба хотели того, что произошло, — и оба теперь жалели; главное сейчас, чтобы ни одна живая душа не узнала.