Положение человека в Космосе
Шрифт:
[62]
Эти. знания о сущности выполняют двевесьма различные функции. Во-первых, они дают для всех позитивных наук высшие аксиомы,указывающие нам направлениеплодотворного наблюдения, индукции и дедукции посредством интеллекта и дискурсивного мышления. Но для философской метафизики, конечная цель которой — познание абсолютно сущего бытия, они образуют, по меткому слову Гегеля, «окна в абсолютное».Ибо не может быть сведена к конечным эмпирическим причинам ни одна подлинная сущность, находимая разумом в мире,— ни сама она, ни существование(«нечто») такой сущности. Она может быть приписана лишь одномусверхъединичному духу как атрибут сверхъединичного сущего Ens a se *. Эта способность к разделению существования и сущности составляет основной признак человеческого духа, который только и фундирует все остальные признаки.Для человека существенно не то, что он обладает знанием, как говорил уже Лейбниц, но то, что он обладает сущностьюa priori или способеновладеть ею. При этом не существует «постоянной» организации разума, как ее предполагал Кант: напротив, она принципиально подвержена историческому изменению. Постоянен только самразум как способность образовывать и формировать — посредством функциона-лизации
Если мй захотим глубже проникнуть отсюда в сущность человека, то нужно представить себе строение актов,ведущих к акту идеации.Сознательно или бессознательно, человек пользуется техникой, которую можно назвать пробным устранением характера действительности.Животное целиком живет в конкретном и в действительности. Со всякой действительностью каждый раз связано место в пространстве и положение во времени, «теперь» и «здесь», а во-вторых, случайное так-бытие (So-sein), даваемое в каком-нибудь «аспекте» чувственным восприятием. Быть человеком — значит бросить мощное «нет» этомувиду действительности. Это знал Будда, говоря: прекрасно созерцатьвсякую вещь, но страшно бытьею. Это знал Платон, связывавший созерцание идей с отвращением души от чувственного содержания вещей и обращением ее в себя самое, чтобы найти «истоки» вещей. И то же самое имеет в виду Э. Гуссерль, связывающий
[63]
познание идей с «феноменологической редукцией», т. е.«зачеркиванием» или «заключением в скобки» (случайного) коэффициента существования вещей в мире, чтобы достигнуть их „essentia". Правда, в частностях я немогу согласиться с теорией этой редукции 'o Гуссерля, но должен признать, что в ней имеется в виду тот самый акт, который, собственно, и определяет человеческий дух.
Если захотят узнать, как происходит этот акт редукции,то надо узнать, в чем. собственно, состоит наше переживание действительности. Нельзя указать на какое-нибудь особое ощущение (синий, твердый и т.д.), от которого возникало бы впечатление действительности. Восприятие, воспоминание, мышление и все возможные перцептивные акты немогут сообщить нам этого впечатления: то. что дают они,это всегда лишь так-бытие(So-sein) вещей, но не их тут-бытие (Da-sein). Тут-бытие дается нам в переживании сопротивленияуже освоенной сферы мира — сопротивление имеется лишь для нашего жизненного устремления,побуждаемого влечениями,для нашего центрального жизненного порыва.Изначальное переживание действительности как переживание «сопротивления мира» предшествует всякомусознанию, всемпредставлениям и восприятиям. Даже самое неотвязчивое чувственное восприятие никогда не бывает определено только раздражителем и нормальным процессом в нервной системе. Обязательно должно участвовать влечение,будь то желание или отвращение,— даже если речь идет о простейшем ощущении.И так как импульснашего жизненного порыва есть одно из необходимых условий всех возможных восприятий, то сопротивление, которое оказывают нашему жизненному порыву силовые центры и поля, лежащие в основе телесных образов окружающего мира (сами «чувственные образы» как раз совершенно недейственны),может переживаться уже на той временной стадии становящегосявозможного восприятия, на которой дело еще недошло до сознательного восприятия образа.Поэтому переживание реальности дано не послевсех наших «представлений» о мире, а предшествуетим. Что же означает тогда это. мощное «нет», о котором я говорил? Что значит дереализовать (entwirklichen) или «идеировать» мир? Это незначит, как думает Гуссерль, воздерживаться от суждения осуществовании; напротив, это означает попытку снять, аннигилировать сам момент реальности, целостное,нерасчлененное, властное впечатление реаль-
[64]
ности с его аффективным коррелятом — устранить тот «страхземного», который, как глубокомысленно замечает Шиллер, «уходит прочь» лишь «в тех сферах, где формы чистыеживут» 21 .Если тут-бытие есть «сопротивление», то этот в основе своей аскетическийакт дереализацй^может состоять лишь в снятии, в аннулировании именно того жизненногопорыва, относительно которогомир есть прежде всего «сопротивление» и который одновременно является условиемвсего чувственного восприятия случайного так-здесь-и-теперь. Но этот акт может совершить лишь бытие, называемое нами «духом». Толькодух в форме чистой «воли» может деактуализироватьтот центр чувственного порыва, который мы распознали как доступк действительному бытию действительного.
Таким образом, человек есть то живое существо, которое может (подавляя и вытесняя импульсы собственных влечений, отказываяим в питании образами восприятия и представлениями) относиться принципиально аскетическик своей жизни, вселяющей в него ужас. По сравнению с животным, которое всегда говорит «да» действительному бытию, даже если пугается и бежит, человек — это «тот, кто может сказать нет», «аскет жизни»,вечный протестантпротив всякой толькодействительности. Одновременно, по сравнению с животным, существование которого естьвоплощенное филистерство, человек — это вечный «Фауст»,bestia cupidissima rerurn novarum *, никогда не успокаивающийся на окружающей действительности, всегда стремящийся прорвать -пределысвоего здесь-и-теперь-так-бытия и «окружающего мира», в том числе и наличную действительность собственного Я. В этом смысле и 3. Фрейд в книге «По ту сторону принципа удовольствия» усматривает в человеке «вытеснителя влечений». И лишь потому, чтоон таков, человек может надстроитьнад миром своего восприятия идеальное царство мыслей, а, с другой стороны, именно благодаря этому во все большей мере доставлять живущему в нем духу дремлющую в вытесненных влечениях энергию,т. е. может сублимироватьэнергию своих влечений в духовную деятельность.
[65]
IV
Но здесь встает решающийвопрос: возникаетли дух только благодаря аскезе, вытеснению, сублимации, илиблагодаря им он лишь получает энергию?По
Отсюда мы видим две возможностипонимания духа, которые играют фундаментальную роль в истории идеи человека. Перваяиз этих теорий, развитая греками, приписывает самомудуху не только силу и деятельность, но и высшую степень власти и силы — мы называем ее «классической» теориейчеловека. Она входит в общее миросозерцание, согласно которому изначально существующее и неизменяемоепроцессом исторического становления бытия «мира» (Космос) устроено так, что высшиеформы бытия от божества до materia bruta *суть всякий раз более сильные, мощные,то есть причиняющиевиды бытия. Высшей точкой такого мира оказывается тогда духовный ивсемогущий Бог, то есть Бог, который именно благодарясвоему духу также и всемогущ. Второе, противоположное воззрение, которое мы будем называть. «отрицательной теорией» человека, представляет обратное мнение, что сам дух — поскольку вообще допускается это понятие — как минимум вся «культуросозидающая» деятельность человека, то есть и все моральные, логические, эстетически созерцающие и художественно формирующие акты только и возникаютисключительно благодаряэтому «нет».
Я отвергаю обетеории. Я утверждаю, что, хотя благодаря этому отрицательному акту и происходит насы-
[66]
щение энергией изначально бессильного духа, состоящего лишь агруппе чистых «интенций», Но дух «возникает» прежде всего не благодаря этому.
Я назову несколько очень различных, конечно, между собой примеровотрицательной теории человека: учение Будды о спасении, учение Шопенгауэра о «самоотрицании воли к жизни», примечательную книгу Альсберга «Загадка человека», наконец, позднееучение 3. Фрейда, особенно в книге «По ту сторону принципа удовольствия». Не имея возможности подробно рассмотреть эти учения, я могу посвятить им лишь несколько слов. Для Буддысмысл человеческого существования завершается его угасаниемв качестве субъекта желаний, соответственно, достижением только созерцаемого сущностного мира, т. е. ничто, или нирваны. Позитивнойидеи духа у Будды нет, ни в человеке, ни в мировой основе. Он глубоко познал только каузальный порядок, в котором с применением техники дереализации посредством внутреннего упразднения желаний и всего того, что он называет «жаждой», одноза другимвыпадают чувственные качества, образы, отношения, пространственные и временные характеристики бытия. Шопенгауэрусматривает сущностное различие животного и человека исключительно в том, что животное неспособно проделать это «искупительное» отрицание воли к жизни, доступное человеку в лице его высших образцов — для Шопенгауэра, как и его учителя Бутервека 22 ,это отрицание есть источниквсех «высших форм» сознания и знания в метафизике, искусстве, этосе сострадания и т. д. Альсберг 23 , ученик Шопенгауэра, совершенно прав в том, что никакой морфологический, физиологический или эмпирически-психологический признак не может оправдать общего убеждения культурного мира в сущностномразличии человека и животного. Учение Шопенгауэра он расширил, превратив в тезис о том, что «принцип человечности» состоит исключительно в умении человека выключатьсвои органыиз борьбы за сохранение жизни индивида или рода в пользу изготовления орудий, языка, образования понятий,причем последнее он сводит к выключению органов чувств и их функций и к принципу наибольшей «экономии» чувственных содержаний Э. Маха. Альсберг намеренно отказывается определятьчеловека через дух и разум. Разум, который он — ложно, как и его учитель Шопенгауэр,— понимает только как дискурсивное мышление, в особенности как образование понятий, явля-
[67]
ется для него следствием,а не истокомязыка; сам язык он рассматривает как «нематериальное орудие» для выключения работы органов чувств. Основание для возникновения этого «принципа человечности» или тенденции жизни выключать свои органы и заменять функции живых органов «орудиями» и «знаками»,— а тем самым и основание для нарастающей «церебрализации» человека в морфологическом и физиологическом смысле Альсберг усматривает в недостаточномприспособлении органов человека к его окружающему миру (отсутствие цепкости ног, когтей, клыков, волосяного покрова и т.д.), т.е. в отсутствии тех специфических приспособлений органов, которые есть у ближайших сородичей, человекообразных обезьян. Таким образом, то, что называют «духом», для Альсберга оказывается поздно возникшим суррогатом отсутствующегоприспособления органов — в духе Альфреда Адлера можно было бы сказать: сверхкомпенсацией конституциональнойнеполноценности органов — у человека как вида.
Позднее учение 3. Фрейдатоже относится к кругу отрицательных теорий человека. Понятие «вытеснения» влечений и аффектов употреблялось уже Шопенгауэром, чтобы, как он говорит, объяснить определенные «формы безумия». Известно, как замечательно развил эту мысль Фрейд для объяснения возникновения неврозов. Но согласно Фрейду, то же самое вытеснение влечений, которое, с одной стороны, должно объяснить невроз, с другой стороны, когда вытесненная энергия влечений «сублимируется»,должно породить не что иное, как способность ко всему высшему культурному творчеству и даже, подчеркивает Фрейд, специфичностьсамой человеческой конституции. Так, в работе «По ту сторону принципа удовольствия» определенно говорится: «Предшествующее развитие человека не требует, как мне кажется, никакого иного объяснения, чем развитие животных, а то, что можно наблюдать у меньшинства человеческих индивидов как неустанный порыв к дальнейшему совершенствованию, может быть понято просто как следствие вытеснения влечения, и на этом вытеснении построено все самое ценное в человеческой культуре» и т.д. (с. 40). Пока что мало обращали внимания на то, что поздний Фрейд, выдвинувший дуалистическое учение о двух основных влечениях — либидо и влечении к смерти,— оказался в примечательном соседстве не только с Шопенгауэром, но