Польские земли под властью Петербурга. От Венского конгресса до Первой мировой
Шрифт:
Именно из него польское национальное сознание черпало уверенность в себе и на нем базировало свою аргументацию за автономию по отношению к российским притязаниям на гегемонию и на полное включение Польши в империю. Идея польской нации и ссылки на давнюю государственную традицию были постоянным вызовом Петербургу. Таким образом, исследование, посвященное польско-имперскому антагонизму, не может не затрагивать того дискуссионного контекста, в котором рассматриваются сложные и конфликтные отношения между наднациональными империями и проектами наций и национальностей. Совершенно справедливо подчеркивается разрушающий систему потенциал многих конкурирующих национализмов в многонациональных империях. В общем итоге они подорвали легитимность монархий и авторитет центров и внесли значительный вклад в падение империй. Однако национальные историографии – даже новейшие – склонны изображать триумфальное шествие нации к суверенитету в телеологическом ключе. В конечном счете большинство теорий национализма последовало в этом за ними. Тем не менее тот факт, что национальные государства восторжествовали над распадающимися империями, не должен приводить исследователя к описанию этого процесса как неизбежного. Требует прояснения вопрос, почему империи, при всей своей хрупкости, так долго просуществовали и выдержали даже экстремальные нагрузки первых лет войны 23 . Прежде всего, империю не следует рассматривать как просто пространство, в котором происходили те процессы перехода к национальному принципу организации, которые в итоге привели к распаду империй. Скорее, имперское владычество правильнее было бы понимать и исследовать как определяющий контекст, который оказал значительное и неослабевающее влияние на споры о том, чт'o есть нация и как она должна организовываться 24 .
23
См.: Weeks T. R. Nation and State in Late Imperial Russia. Nationalism and Russification on the Western Frontier, 1863–1914. DeKalb, 1996.
24
Об этом см. также: Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001.
Эта взаимосвязь имперской политики и постепенного перехода от имперского к национальному принципу, существовавшая в эпоху национализма, – одна из тем книги. Этим объясняется и предпочтение в пользу «ситуационного подхода», разработанного Алексеем Миллером 25 : ведь только при исследовании конкретной «ситуации», где переплетаются имперские и национальные взаимоотношения, существующие в конкретном регионе, мы сможем адекватно оценить сложные переплетения сети акторов и описать генезис представлений о «своем» и «чужом» как отношений обмена 26 . Так в центре нашего внимания оказываются взаимная коммуникация, ожесточенные дебаты по «польскому вопросу», конфликтующие и конкурирующие символики «империи» и «нации», а также многочисленные и противоречивые попытки отграничить «свое» от «чужого». Репрезентации притязаний на политическую власть соперничали и вместе с тем влияли друг на друга. Многонациональное и многоконфессиональное конфликтное сообщество в Привислинском крае позволяет это ясно увидеть 27 .
25
Miller A. The Romanov Empire and Nationalism. P. 10–20. См. также недавно вышедшую работу: Berger S., Miller A. Introduction. Building Nations in and with Empires. A Reassessment // Berger S., Miller A. (eds). Nationalizing Empires. Budapest, 2015. P. 1–30.
26
Из новейшей литературы о месте России в польской политической и культурной вселенной см., например: Хорев В. А. (ред.). Поляки и русские в глазах друг друга. M., 2000; Он же (ред.) Россия – Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. M., 2002; Fie'cko J., Trybu's K. (red.). Obraz Rosji w literaturze polskiej. Pozna'n, 2012; Kirwiel E., Maj E., Podgajna E. (red.). Obrazy Rosji i Rosjan w Polsce od ko'nca XIX wieku do poczatku XXI stulecia. My'sl polityczna, media, opinia publiczna. Lublin, 2011; Iidem (red.). Obrazy Rosji i Rosjan w Polsce XIX–XXI wieku. Opinia publiczna, stosunki polsko-rosyjskie, pamie'c historyczna. Lublin, 2012; Kminikowska A., Pekala E. (red.). Polacy – Rosjanie. Wzajemne relacje. Gda'nsk, 2007; Лескинен M. В. Польша и поляки в российских этнографических очерках конца XIX в. // Хорев В. А. (ред.). Россия – Польша. С. 134–155; Lewandowski A., Radomski G., Woydylo W. (red.). Rosja w polskiej my'sli politycznej XX–XXI wieku. Toru'n, 2013; Lewicki J. O uprzedzeniach w odbiorze i interpretacji wplyw'ow rosyjskich w architekturze polskiej (o nieznanych i pomijanych przykladach inspiracji sztuka Cesarstwa Rosyjskiego) // Kminikowska A., Pekala E. (red.). Polacy – Rosjanie. S. 39–46, 217–226; Cybulski M. Rosja i Rosjanie w pamietnikach Polak'ow (1863–1918). Warszawa, 2009.
27
Здесь, однако, надо указать на то, что данное исследование посвящено антагонизму преимущественно между поляками и Российской империей, а «еврейский вопрос» занимает второстепенное место. Это объясняется иерархией тем, которые привлекали внимание имперских акторов, описываемых в книге. Для представителей петербургских властей «польский вопрос» – по крайней мере, когда речь шла о Царстве Польском – однозначно имел приоритетное значение.
Среди участников этого переплетения взаимоотношений основное внимание в книге уделено государственным акторам и их концепциям и практикам имперской власти, т. е. сообществу представителей имперской элиты в Царстве Польском и в Варшаве, их внутренним и внешним социальным контактам и их культурной коммуникации в целом. Это объясняется в первую очередь тем, что в конфронтациях, происходивших в Царстве, они, занимая позицию власти, играли центральную роль. Но немаловажное значение имеет и то удивительное обстоятельство, что имперские элиты Привислинского края, в отличие от других регионов империи – остзейских провинций, Кавказа, Киевского или Виленского генерал-губернаторства, – до сих пор практически не становились предметом изучения: нет работ, посвященных локальным пространствам действия, репрезентационным стратегиям, а также обстоятельствам, навязывавшим представителям имперской элиты тот или иной образ действий. Недостаточно внимания уделялось до сих пор и жизненному миру этой категории обитателей Царства Польского. Нет пока (если не говорить о взаимодействии польского и еврейского обществ в этих провинциях) работ, посвященных составлению «карт» ментальных миров и горизонтов действий имперской элиты. Целью настоящего исследования является создание такого портрета имперской элиты в Царстве Польском, который отразил бы ее многослойность, внутренние противоречия и конфликтную коммуникацию с окружающим местным населением 28 .
28
Направления для дальнейших исследований в этой области задали прежде всего Лукаш Химяк, Анджей Хвальба, Леонид Горизонтов, Ян Козловский, Кшиштоф Лятавец, Анджей Новак, Роберт Пшигродзкий, Катя Владимиров и Теодор Уикс. См.: Chimiak L. Memorial General-Gubernatora Skalona w sprawie obchod'ow w Warszawie setnej rocznicy urodzin Juliusza Slowackiego // Przeglad Historyczny. 1996. Т. 5. S. 161–165; Idem. Kariery tzw. Balt'ow w rosyjskiej administracji Kr'olestwa Polskiego w drugiej polowie XIX w. // Ibid. 1997. T. 88. No. 4. S. 441–458; Idem. Gubernatorzy rosyjscy w Kr'olestwie Polskim 1863–1915. Szkic do portretu zbiorowego. Wroclaw, 1999; Chwalba A. Imperium korupcji w Rosji w Kr'olestwie Polskim w latach 1861–1917. Krak'ow, 1995; Idem. Polacy w sluzbie Moskali. Warszawa, 1999; Glebocki H. Fatalna sprawa. Kwestia polska w rosyjskiej my'sli politycznej (1856–1866). Krak'ow, 2000; Горизонтов Л. Е. Парадоксы имперской политики; Kozlowski J. Wyzsi urzednicy gubernialni i powiatowi w Kr'olestwie Polskim w latach 1867–1875 // Przeglad Historyczny. 1996. T. LXXXVII. No. 4. S. 819–841; Idem. Dygnitarze rosyjscy nad Wisla po powstaniu styczniowym // Kwartalnik Historyczny. 2001. T. 108. No. 2. S. 101–109; Idem. Urzednicy polscy w Kr'olestwie Kongresowym po powstaniu styczniowym (do 1880 r.) // Szwarc A., Wieczorkiewicz P. P. (red.). Unifikacja za wszelka cene. Sprawy polskie w polityce rosyjskiej na przelomie XIX i XX wieku. Studia i materialy. Warszawa, 2002. S. 71–82; Latawiec K. Naczelnicy powiat'ow gubernii lubelskiej w latach 1867–1915. Pr'oba charakterystyki grupy // Annales Universitatis M. Curie-Sklodowska: Historia. 2003. T. 58. S. 73–96; Nowak A. (ed.). Imperiological studies. A Polish perspective. Krak'ow, 2011; Paszkiewicz P. W sluzbie Imperium Rosyjskiego 1721–1917. Funkcje i tre'sci ideowe rosyjskiej architektury sakralnej na zachodnich rubiezach Cesarstwa i poza jego granicami. Warszawa, 1999; Przygrodzki R. L. Russians in Warsaw. Imperialism and National Identities, 1863–1915. PhD Dis. Northern Illinois University. DeKalb, 2007; Vladimirov K. The World of Provincial Bureaucracy in Late 19th and 20th Century Russian Poland. Lewiston, 2004; Weeks T. R. Nation and State in Late Imperial Russia.
Таким образом, открытых вопросов много: в какую структуру были встроены эти представители Петербурга на местах? Какие институты для осуществления имперской власти были сформированы в Царстве Польском до и после подавления восстания 1863–1864 годов? Кто были ключевые игроки в этой системе управления? Каковы были их сферы влияния и как формировалась конкуренция полномочий внутри этого административного аппарата, характерная для Российской империи? И последнее, но не менее важное: если говорить о ментальном горизонте, какие программные концепции, какие образы империи, какие представления этих чиновников о самих себе направляли их деятельность? Это – центральные аспекты, на которые будет направлено внимание в предлагаемой здесь истории структур и акторов петербургского владычества в Привислинском крае.
Глава II
УСТАНОВЛЕНИЕ РОССИЙСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА НАД ВОСТОЧНОЙ ЧАСТЬЮ РАЗДЕЛЕННОЙ ПОЛЬШИ (1772–1863)
Насколько глубоким был перелом, произошедший после Январского восстания 1863 года, настолько же глубоко и само восстание, и реакция петербургских властей на него были предопределены долгой историей российского владычества на территориях бывшей Речи Посполитой. Мотивы повстанцев, размах царских репрессий и степень последующего вмешательства государства во все сферы жизни, а равно и многие конфликтные узлы второй половины XIX века можно понять только с учетом того, как был устроен режим, установленный в «западных губерниях» начиная с 1772 года и затем в Царстве Польском – с 1815-го. Вот почему в качестве вводной главы здесь будет вкратце прослежено установление, укрепление и изменение этого режима в период между первым разделом Польши и восстанием 1863 года.
Прежде всего необходимо рассмотреть динамику разделов Польши в 1772–1795 годах. Именно этот последовательный разгром польской государственности привел к узурпации Россией большей части бывшей Речи Посполитой. Каковы были цели, преследуемые российской короной, какие конфликты, какая логика действий подталкивали события в направлении повторяющихся отторжений земель от Польши и в итоге к полной ликвидации польского государства?
Затем – после краткой интермедии в виде наполеоновского Герцогства Варшавского – будет рассмотрен вопрос о возникновении в контексте Венского конгресса Царства Польского, с чего и началось столетие российского владычества на Висле. Какое пространство для действия имелось у акторов в условиях государства с конституцией, парламентом и правительством и в то же время связанного личной унией с Российским государством?
Несомненно, уже неудачное Ноябрьское восстание 1831 года стало глубокой цезурой в этой истории. А потому в следующей главе необходимо будет выяснить, каковы были основные характеристики «эпохи Паскевича» в период после 1831 года. Только на фоне этой эпохи угнетения становится ясно, какие надежды были пробуждены в Царстве Польском реформами Александра II. Вместе с тем предстоит еще выяснить, почему либерализация, начавшаяся в 1856 году, быстро привела к обострению конфликта и к радикализации части польской общественности, что в конечном итоге и вылилось в Январское восстание 1863 года.
Итак, обратимся к процессу разделения Речи Посполитой во второй половине XVIII века.
РАЗДЕЛЫ ПОЛЬШИ, ГЕРЦОГСТВО ВАРШАВСКОЕ И ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС (1772–1815)
Разделы Польши и Литвы в 1772, 1793 и 1795 годах были следствием той негативной политики в отношении Польши, что проводилась Российской империей на протяжении всего XVIII века с целью решительного и долговременного ослабления соседа и «кровного врага». При этом Россия, и Пруссия, и Австрия воспользовались политическим ослаблением шляхетской республики, которое отчасти явилось результатом Северной войны (1700–1721), но усугубилось прежде всего после Семилетней войны (1756–1763) 29 .
29
Об этом направлении политики Петербурга см.: Долбилов М. Д., Миллер А. И. (ред.). Западные окраины Российской империи. М., 2006. С. 65–68, и, прежде всего, Zernack K. Negative Polenpolitik als Grundlage deutsch-russischer Diplomatie in der M"achtepolitik des 18. Jhs // Liszkowski U. (Hg.). Russland und Deutschland. Festschrift f"ur Georg von Rauch. Stuttgart, 1974.
На заключительной фазе Семилетней войны позиции противоборствующих сторон значительно изменились. Со смертью Елизаветы Петровны в 1762 году в российской внешней политике произошел решительный поворот по направлению к Пруссии. Петр III, горячий поклонник этой страны, без долгих разговоров прекратил конфликт с ней и отказался от всей прежней антипрусской стратегии России. Экспансия Российской империи на запад была отныне возможна только за счет земель все более хрупкой Польши. В выборной польской монархии после смерти короля Августа III главным вопросом повестки дня были поиски подходящего кандидата на трон. Екатерина II давала понять, что очень заинтересована в том, чтобы королем стал поляк, на которого легко было бы оказывать влияние. Выбор Екатерины и Фридриха II пал на польского дворянина Станислава Августа Понятовского, каковой и был коронован королем Польши в 1764 году под именем Станислава II 30 .
30
См. также: Miller A., Dolbilov M. «The Damned Polish Question». The Romanov Empire and the Polish Uprisings of 1830–31 and 1863–64 // Leonard J., Hirschhausen U. von (eds). Comparing Empires. Encounters and Transfers in the Long Nineteenth Century. G"ottingen, 2011. P. 425–452, прежде всего p. 425–427; M"uller M. G. Die Erste Teilung Polens und ihre Folgen // B"omelburg H.-J. (Hg.). Polen in der europ"aischen Geschichte. Ein Handbuch in vier B"anden. Stuttgart, 2017. S. 513–527; Idem. Polen zwischen Preussen und Russland. Souver"anit"atskrise und Reformpolitik 1736–1752. Berlin, 1983; Idem. Die Teilungen Polens 1772, 1793, 1795. M"unchen, 1984; Idem. Hegemonialpolitik und imperiale Expansion. Die Teilungen Polens // H"ubner E., Kusber J., Nitsche P. (Hg.). Russland zur Zeit Katharinas II. Absolutismus – Aufkl"arung – Pragmatismus. K"oln, 1998. P. 397–410; Roos H. Die polnische Nationsgesellschaft und die Staatsgewalt der Teilungsm"achte in der europ"aischen Geschichte (1795–1863) // Jahrb"ucher f"ur Geschichte Osteuropas. 1966. Bd. 14. H. 3. S. 388–399; Schulze Wessel M. Russlands Blick auf Preussen. Die polnische Frage in der Diplomatie und politischen "Offentlichkeit des Zarenreiches und des Sowjetstaates 1697–1947. Stuttgart, 1995. S. 80–92; Zernack K. Polen und Russland. Zwei Wege in der europ"aischen Geschichte. Berlin, 1994. S. 282–295; Zieli'nska Z. Katharina II. und Polen zu Beginn der Regierungszeit von Stanislaw August. Politische Ziele und mentale Archetypen // Scharf C. (Hg.). Katharina II., Russland und Europa. Beitr"age zur Internationalen Forschung. Mainz, 2001. S. 75–84, здесь S. 75–77. По теме в целом см. сборник: B"omelburg H.– J., Gestrich A., Schnabel-Sch"ule H. (Hg.). Die Teilungen Polen-Litauens. Inklusions- und Exklusionsmechanismen – Traditionsbildung – Vergleichsebenen. Osnabr"uck, 2013.
Уже то сильнейшее влияние, которое соседние великие державы оказали на выборы польского короля, можно рассматривать как предварительную стадию раздела Польши. Кроме того, возможности самостоятельного политического действия у польского монарха были весьма ограниченны в силу конституционно-правового принципа единогласия (liberum veto) при принятии решений сеймом. Поскольку Станислав II был представителем движения, выступавшего за конституционную реформу, уже очень скоро обострился конфликт между ним и соседними государствами, которые стремились сохранить статус-кво, поскольку им был выгоден существовавший в Польше строй и обусловленная им слабость монархии. Все попытки Станислава устроить, в соответствии с принципами Просвещения и консенсуса, социальное и политическое сосуществование различных конфессий, представленных у него в стране, срывались при участии как российской, так и прусской сторон. Всякое внутриполитическое обновление было заблокировано с помощью созданной в 1767 году Радомской конфедерации, составленной из шляхты, критически относившейся к реформе и выступавшей в защиту «золотой свободы», т. е. дворянских привилегий. Конституционный конфликт и разразившиеся беспорядки в Польше Санкт-Петербург использовал для усиления российского контроля над Речью Посполитой. В 1768 году Польша была вынуждена согласиться на заключение союза с Екатериной II, который понизил статус Польши до уровня российского протектората. Эффективно противодействовать этому процессу не могло и возникшее движение сопротивления растущему российскому влиянию – образованная в 1768 году Барская конфедерация 31 .
31
См.: Kriegseisen W. Die Reformpolitik Stanislaw August Poniatowskis. Grundlage, Programme, Tr"agerschichten, Resultate // B"omelburg H.-J. (Hg.). Polen in der europ"aischen Geschichte. S. 495–511; M"uller M. G. Die Erste Teilung Polens. S. 518–519; Idem. Der polnische Adel von 1750 bis 1863 // Wehler H.-U. (Hg.). Europ"aischer Adel 1750–1950. G"ottingen, 1990. S. 217–242; Zernack K. Polen und Russland. S. 280–281.