Польский синдром, или Мои приключения за рубежом

Витсон Вероника Вениаминовна

Я прилегла на кровать и, прикрыв глаза, нарисовала в своём расстроенном воображении очень трагичную сцену: меня насильно усаживают в машину и везут в игорный дом, а я на зло двум извергам, посмевшим лишить меня свободы, выбрасываюсь из машины на полном ходу, и моё бездыханное тело, распростёртое на асфальте, обретает вечную свободу. Но тотчас же забылась, растворившись в видении.

Не успев осмотреться в огромной зале, выложенной сероголубым мрамором, куда из окон, расположенных очень высоко под самым потолком, проникал рассеянный серо-голубой свет, я увидела силуэт женщины, давшей мне жизнь. Она появилась из противоположных дверей, являющихся границей между

миром иным и нашим бренным. Она загородила собой порог, который я раньше своего пробившего часа намеревалась переступить. Я приблизилась к ней настолько, что видела каждый узелок, каждое переплетение нитей ткани, из которой была выполнена простого кроя одежда, ниспадающая с её плеч. Просторный кафтан, длинная свободная юбка и большой головной платок, перекинутый через плечо – всё было серо-голубого цвета, и я была поражена, что при жизни она никогда не носила одежд подобного стиля. Не успела я открыть рта, как серо-голубую залу наполнил её голос.

– Как смела ты прийти сюда?

Да, без сомнения, это был её голос! Разве можно забыть голос собственной матери?

– Моя жизнь зашла в тупик! Я расплачиваюсь за содеян-ное и не вижу выхода из создавшейся ситуации! – скорбно произнесла я, надеясь услышать слова сочувствия.

– Немедленно возвращайся, беги из плена и разводись сним! – крикнула она своим звучным голосом одну короткую фразу, вытесняя меня из мрачного помещения.

Глаза открылись, а в ушах ещё долго звучал повелительный голос матушки: «Немедленно, немедленно, немедленно...» Я никогда не смела противиться материнской воле, а чтобы выполнить её до конца, нужно было вначале обрести свободу.

Мой мозг воспрянул от спячки, я успокоилась и собралась с мыслями. Множество дерзких планов побега мне пришлось отбросить сразу же, поразмыслив здраво. Самый простой и распространённый способ, которым испокон веков пользовались беглецы всего мира – спуститься по простыням вниз из окна, пришлось отбросить по двум причинам: невозможность открыть окно и полное отсутствие простыней. Неужели подонки предусмотрительны настолько, что изъяли все простыни? Быть может, они просто забыли о них? Изверги, злодеи, ублюдки с уродливыми душами!

Я стала лихорадочно обдумывать линию своего дальнейшего поведения, решив в корне изменить тактику и прикинуться если не испуганной, то встревоженной своей дальнейшей судьбой – сделаю вид, что согласна работать с Веславом Боровским в игорных домах, откуда легче бежать.

Я нащупала с внутренней стороны пояса кармашек, о существовании которого не знал Мирек. Этот кармашек с застёгивающейся молнией я смастерила давно из предосторожности быть обворованной в польских поездах, где орудовали беспощадные воры. Купе вагонов, сделанных в Польше, не запирались изнутри, и это упущение вагоносоздателей дерзко использовалось бандитами. Они открывали раздвижные двери, впрыскивали из газовых баллончиков какой-то парализующий газ, прикрывали двери на определённое время и, когда всё живое, находящееся в замкнутом пространстве, теряло сознание, обезволенные тела незамедлительно обезденеживались. Вот тогда-то я и изготовила хитрый кармашек. В последнее время он пустовал, но перед отъездом Ирен насильно втиснула мне четыреста долларов. Я пальцами нащупала хрустящие бумажки – на первое время достаточно.

После совершения побега, в успехе которого я ни минуты не сомневалась, я не знала, куда податься. В Россию? Принимая польское гражданство, я с лёгкостью отказалась от всех гражданств СССР, тогда это было обязательным условием. Жить в своей стране на правах иностранного подданного? Ни за что!

И

я приступила к первому шагу своего плана – затарабанила в двери ногами так, что через несколько мгновений ктото сунул ключ в замочную скважину, дверь приоткрылась и первое, что я увидела, – это ненавистный подёргивающийся ус моего мужа.

– Я хочу говорить с Веславом! Имей в виду, это срочно! –свирепо выкрикнула я.

Он вздрогнул и исчез, замкнув двери, а через минуту они явились оба.

– Веслав, этот разговор может состояться только междунами! Если, конечно, у тебя вообще есть желание обсудить всё по-хорошему! – сказала я как можно убедительнее и, отвернувшись, отошла в сторону окна.

Мгновение он колебался, но всё-таки произнёс:

– Выйди!

Мирек закрыл двери с другой стороны, и мы остались одни.

– Первым моим условием, – начала я сразу же, – очень дляменя важным, поскольку это поможет мне лучше сосредоточиться на концентрации и аккумуляции энергии, так необходимой в предстоящей очень трудной работе...

– Ну, ну, какое условие? – нетерпеливо прогоготал он.

– Я испытываю огромное желание и потребность в тоталь-ном одиночестве, и не потерплю в своей кровати этого хронического неврастеника. Вот моё самое главное условие!

– Хорошо! Но, ты будешь заперта на ключ! Так спокой-ней. Только не помышляй о побеге через окно – это невозможно!

– Далее. Какой процент от выигрыша получаю я в твоём«проекте»? Уж не решил ли ты, что я соглашусь работать даром?

Он замялся и нехотя выдавил:

– Если хорошо постараешься – десять процентов!

Я истерично рассмеялась.

– Тогда я предпочитаю не выходить отсюда. Тебе придёт-ся двигать меня силой. Чтобы я добровольно поднялась с кровати, я должна иметь не менее пятидесяти процентов от выигранной суммы! В противном случае, вам придётся меня носить.

– Больше двадцати процентов, я тебе дать не могу! – по-колебавшись, заявил он.

После нескольких минут пререканий, мы сошлись на двадцати пяти процентах.

– Когда приступаем? – нетерпеливо спросила я.

– Завтра вечером!

Я поняла, что не знаю обо всех предпринятых им мерах предосторожности, потому что, прежде чем выйти, он бросил:

– Время покажет, а завтрашний день – решающий!

Я тоже возлагала на завтрашний день большую надежду. Роль пленницы была для меня слишком обременительна. Моя свободолюбивая натура вскипала от негодования и ненависти, но я тут же гасила и подавляла порывы безысходной злости, пыталась освободиться от неё совсем, для того, чтобы потом направить созидающую энергию в определённое русло. Громадное количество психической энергии, так необходимой мне в предстоящей борьбе именно со злом, было растрачено мною в последнее время. Хорошо, если бы меня оставили в покое до завтрашнего вечера – в тишине и покое мне удастся восполнить её запас путём погружения в бессознательное и аккумуляции на верхних уровнях сознания.

Обыкновенные человеческие потребности вдруг пробудились во мне – я почувствовала нестерпимую жажду и острое чувство голода. В углу на низенькой тумбочке стоял маленький холодильник, в котором оказалась минеральная вода, хлеб и куриный паштет. Мои мучители явно не хотели моей голодной смерти. Я с удовольствием подкрепилась и приняла душ. Вот теперь я могла приступать.

Очистив сознание от ненужного налёта, я оградилась от атак чуждых мне энергий, погрузившись в одно из тех состояний, в которые я так любила погружаться когда-то, но слишком давно не имела возможности делать это, и сразу же оказалась в университетской аудитории.