Полукровка
Шрифт:
– Ты что-то знаешь об этом? – насторожился Володя.
– Слышал, – кивнул тот. – Существуют такие. Провидцы. Я ни разу с ними не общался. Ты первый. Только...
Тинек умолк, снова становясь похожим на задумчиво глядящую собаку со свешенным на сторону языком.
– Только что?
– Я где-то слышал, что подобные вещи проявляются только у существ смешанной крови.
– Ты хочешь сказать, что... – Володя задохнулся от накатившего понимания.
– Кто твоя мать? – просто спросил Тинек.
–
– В любом случае это уже кое-что, – оскалился шакал. – За человека с таким даром могут схлестнуться многие.
– Что значит – схлестнуться? – напрягся Володя. – Этот человек – я. И выбор все равно за мной.
– Как знать, – покачал головой Тинек. – Не всегда выбираем мы.
– В любом случае это не может быть причиной, – отрезал Володя. – Просто потому, что ты первый, кому я обо всем этом рассказал. Никто не знает, понимаешь? Даже отец.
– А кто твоя мать, он знает?
– Наверное, – пожал плечами Володя.
– И если все так, как я предполагаю, то он не знает точно, но может догадываться о такой возможности, – задумчиво, словно для себя, а не для Володи, проговорил бармен. – И твоя мать наверняка знает, кто твой отец. А значит, тоже может догадываться о твоем даре. Пусть вероятность возникновения у тебя такого дара невероятно мала, но она есть. И она тоже дорогого стоит.
Он пристально посмотрел на Володю:
– Кто твоя мать?
– Я же сказал, что не знаю.
– А я вот кое о чем начинаю догадываться, – протянул Тинек. – Знаешь, я поговорю с одним человеком, возможно, он что-то сможет рассказать по этому поводу.
– Когда? – от волнения голос Володи сорвался на хрип.
– Завтра. Утром, – пообещал Тинек.
На этот раз ему ничего не снилось. А если и снилось, то Володя об этом не вспомнил. Первое, что он увидел, раскрыв глаза, оказалась барная стойка.
Он пошевелился. Тело затекло от долгого и неудобного существования в полусидячем положении. Встать получилось не сразу. Володя размял затекшие ноги и огляделся.
Подвал клуба был все тот же, только не гоняла по стенам и полу возле сцены светомузыка, и приглушенного освещения по углам тоже не было. По всему пространству зала горел совершенно обыкновенный, одинаково ровный свет. Достаточно яркий, чтобы безжалостно высветить все огрехи интерьера, скрывавшиеся за феерией и интимом ночи, что странно сочетались в этом месте.
Место богатых гуляк заняла немолодая и некрасивая уборщица с пластиковым ведром и потрепанной шваброй. И взамен музыки, смешков, вскриков и караоке была тишина, прерываемая лишь бряцаньем ручки по ведру и шварканьем швабры по полу.
«Праздник кончился, блестки сняли, – подумал Володя. – И что осталось безо всей этой мишуры? Жалкое зрелище».
Он
Последнее, что осталось в памяти от вчерашнего вечера, был звонок родителям, которым напел, что ночует у приятеля, и странный коктейль, который Тинек зажег от спички, прежде чем отдать официантке.
Оборотень появился через несколько минут. Бодрый, несмотря на отработанную бессонную ночь. Подмигнул Володе:
– Привет.
– Привет. Как я вчера заснул?
– Как сидел, так и заснул, – оскалился Тинек. – Чай нашел? Это хорошо. Допивай, и поехали.
Володя послушно сделал глоток и тут же поперхнулся, осознав вторую часть фразы.
– Куда? – спросил, откашлявшись.
– К одному человеку, который кое-что сможет тебе рассказать на интересующую тебя тему. Я же обещал, что позвоню.
– Ты что-то узнал? – загорелся Володя.
– Немного. По дороге расскажу. А остальное на месте сам спросишь. Пей чай.
Второй раз просить не пришлось. Володя, обжигаясь, в несколько глотков добил чашку. По дороге забежал в туалет, пафосный, как и все здесь, зато чистый. Выйдя из кабинки, ополоснул руки и лицо над гранитной раковиной. Выключил воду. Взгляд уперся в зеркало, что тянулось вдоль всей стены. На него смотрело помятое лицо с красными глазами. Сколько он спал? Часа три-четыре? На стуле, одетым, в скрюченном виде, под завывание в караоке пьяных мужиков.
После того, что увидел в зеркале, лицезреть подтянутого и свежего, как огурец, Тинека казалось верхом издевательства. Тот бодро прошагал по стоянке к одинокому «Опелю». Пискнула сигнализация. Машинка моргнула фарами.
Володя замялся. Тинек распахнул водительскую дверь, повернулся. Сказал с неудовольствием:
– Чего стоишь? Садись.
Володя, словно только и ждал приглашения, засуетился, потянул дверцу, плюхнулся на переднее сиденье.
– Это твоя?
– А чья же? – Тинек был серьезен, сосредоточен, и в движениях его сквозила некоторая нервозность. – Пристегнись, я тебя прошу.
Володя потянул ремень.
– А чего же ты раньше на ней не ездил?
– Не люблю, – бросил Константин. – Это как кофемашина, только еще хуже. Необходимое зло в особо крупных масштабах. Я бы и сегодня не сел за руль, только ехать далеко.
Он вырулил со стоянки, добросовестно помигал поворотником и медленно, аккуратно, с прилежностью, достойной первоклашки, покатил прочь.
Володя покосился на оборотня. Тот выглядел напряженным. Отвлекать не хотелось, но удержаться он не смог.