Полундра!
Шрифт:
Тройка, на самом деле, это необходимость, тут мистер Грейнджер прав, как и дочь его. Мы не убийцы, потому будет и суд, и расстрел. Если в советских разведчиках осталась хоть капля сострадания и понимания, то будет именно расстрел, хотя я бы этих магов на медленном огне спалил бы. Что они с девчонками делали… Это же непредставимо для любого нормального человека. Им же даже память теперь блокировать бессмысленно — реакции тела никуда не денутся. Тут врачи нужны, понимающие, что такое концлагерь. Так что пусть посмотрят советские товарищи, ощутят на себе и боль, и ужас беззащитной девочки.
У поднявших головы от Омута в глазах правильное выражение — ненависть. Вот теперь они, увидевшие каждого, кто мучил детей, готовы судить. Гермиона садится за секретаря, она с прыткопишущим хорошо знакома, а я — промеж советских товарищей. Пора начинать, точно пора, а то, боюсь, наши их на запчасти разберут.
— Заводите, — киваю я боцману. Все он понимает, и согласен, хоть и расстрелял бы просто, как бешенных собак. Но какая-то законность быть должна.
— Заседание Тройки военно-полевого трибунала… — начинает Гермиона, а затем задумывается и добавляет. — Гвардии Ротфронт… Объявляю открытым! Обвиняемый…
И заводят того, которому нравилось видеть, как мучается девочка совсем, стараясь удержаться в очень непростом положении, чтобы не наткнуться на острые колья. Он удовольствие получал от этого, мучая ее жалящими. И что, товарищи советские, сохраните жизнь этой гниде?
— Вина доказана свидетельскими показаниями, — вздыхает мистер Грейнджер.
— Возражений не имею, — кивает мистер Криви.
— За военные преступления против несовершеннолетних приговаривается к высшей мере социальной защиты, — спокойно резюмирую я. — Увести.
— Следующего? — интересуется боцман, ухмыляясь. Я его понимаю, эдак бы тут до вечера просидим.
— Давай всю группу палачей, — предлагаю я, оглянувшись на разведчиков.
— Логично, — кивает мистер Криви.
В кармане у мистера Грейнджера что-то тихо гудит. Он достает красный куб, небольшой совсем, несколько мгновений глядит в него, а потом вздыхает. Я же жду, когда разродится, но спрашивать не буду. Надо будет — сам расскажет.
— Куда можно прибыть полномочному представителю? — интересуется он у меня.
— Да прямо сюда и можно, — отвечаю я ему. — А потом, как приберемся, в крепость все вместе двинем.
Он кивает, что-то тихо проговаривая в куб. Понятно все — средство связи такое. Нам бы что-то подобное в сорок втором, мы бы тогда фрицам устроили побегать. Все-таки, очень на войне связь нужна, это и Гарри подтвердит, кстати.
Гермиона
Мы делаем перерыв на встречу представителя нашей страны, а пока товарищи заканчивают с приведением приговора в исполнение. Для них нет ничего необычного — они просто уничтожают нечисть, как и для нас, строго говоря. Мы вторых шансов не даем и в исправление не верим. Вот здесь закончим, нужно будет заняться приведением к покорности так называемых «древних и благородных», хотя благородством там и не пахнет. Но это мы разберемся, конечно…
Авроров, которые выжили, и ни в чем замазаны не были, пока заперли в те самые камеры, для дальнейшего разбирательства. Ну и полукровки, которых просто заставили, выжили, конечно,
Выходим в Атриум, уже очищенный от тел, хотя видны следы работы ребят, видны. Кровь и мусор подчистили, так что уже и встречать можно. К нас присоединяются Катя и милый мой, ну и Невилл, конечно, как без него. Колин остается на разгребании местного архива — это ему интереснее. Ну вот, собрались, старшие товарищи с нами, и тут…
Возникшую прямо посреди атриума пожилую женщину, я поначалу и не узнаю, но затем проступают знакомые черты, и я уже не могу сдержаться. Прошло много лет, мы все знаем это, но сейчас сквозь постаревшие черты лица проступает…
— Танюшка! Малышка! Это ты? — не могу сдержаться я, шагнув к посланнице родной страны. Мгновение она вглядывается в мои глаза и…
— Мама! Мамочка! — от этого крика замирает все вокруг, а женщина буквально налетает на меня, затем увидев и Катю. — Мама!
Мы изменились внешне, но наша малышка узнает нас. Сильно удивляется мистер Криви, а папа смотрит с пониманием. И ребята отлично понимают, что видят, пока мы с Катей обнимаем нашу повзрослевшую малышку. Выжила, моя хорошая, большим человеком стала, но главное не это. Самое важное — она стала человеком, значит, все мы сделали правильно.
— Ну, это надолго, — замечает мой Гарри, улыбаясь. — Здравствуй, Танечка.
Встреча, конечно, сорвана, потому что ничего официального сейчас быть не может — мы усаживаемся на чудом уцелевший диван, чтобы пообниматься, поделиться нашими историями. Хотя, в основном делится Таня, ведь для нас все случилось буквально вчера.
— Я знала, что вы вернетесь, — тихо признается она, будто став в этот момент очень маленькой. — У меня… Мама сделала так, что я стала членом семьи сотрудника НКВД. Тогда я не понимала, что это значит, но теперь… особенно, когда открылся мой дар — это очень помогло.
— Рассказывай, как ты жила, малышка, — очень ласково произносит Катя, но я останавливаю ее поднятой рукой.
— Нужно формальности закончить, — объясняю я свой жест. — Девчонкам в крепости помощь тоже нужна, ну и объявить нас частью нашей Родины.
— Я так и думала, — кивает мне повзрослевшая Танюшка. — Поэтому все бумаги со мной, а здесь…
— А здесь надо кого-то оставить, — вздыхаю я. — У нас моряки, парень из того же ведомства, сливки мы сняли, но теперь нужны следователи, и…
Оказывается, наша малышка нас хорошо знает, поэтому подготовилась. Как-то моментально появляется связь, и начинается работа. Нормальная работа, а я чувствую за нашими спинами поддержку, отчего улыбаюсь. Мы больше не в тылу врага.
Колин
Пока ребята занимаются уборкой мусора и встречей советского представителя, я копаюсь в архиве. Очень интересные сказки обнаруживаются. Товарищам будет много работы, потому как за такие идеи надо просто уничтожать. Закопавшись в закрытую секцию, охранявшуюся совершенно несерьезно — большим амбарным замком, сбитым прикладом, я нахожу ответы на вопросы о не-магах.