Полуночный Прилив
Шрифт:
— Ну, не знаю, будешь ли ты страшным в макияже, с сочными губами и красивыми ногтями.
— Но острые зубы? Разве они не пугают людей?
— Тогда почему бы тебе не оставаться прежним? Большинство людей боятся гниющих трупов, кишащих червями и воняющих, словно вскрытая могила. Желтых зубов, отросших словно когти ногтей.
— Мне это нравится. Такой образ мыслей.
— Рада слышать. Кстати, как мне разобраться с чарами?
— Да ладно. Я могу тебе показать все охранные механизмы.
— А это тебя не выдаст?
— Выдаст? Я же пойду с тобой.
— О, понятно. Уверена, что мы справимся. Как тебя зовут?
— Харлест Эберикт.
Шерк склонила голову набок. — О! Но ты же умер десять лет назад — так твой брат объявил.
— Десять лет? Всего-то?
— Он сказал, что ты упал с лестницы. Кажется, так.
— С лестницы. Или с балкона выпал. Может, все сразу.
— И чем ты заслужил такое наказание?
— Сам не помню. Вот разве что был некомпетентным.
— Это случилось задолго до спасения Геруном жизни короля. Как он смог оплатить магию, способную привязать тебя к телу?
— Думаю, выпросил в долг.
Шерк обернула голову к двери. — Эта ведет в кабинет?
— Нет, в комнату для любовных утех. Не хочешь заглянуть?
— Есть ли вероятность, Харлест, что наш разговор кто-то слышит?
— Нет. Стены толстые.
— И последнее, — сказала Шерк, не сводя глаз с Харлеста. — Почему Герун не навел на тебя чары верности?
На бледном, покрытом пятнами лице выразилось недоумение: — Как же? Мы братья!
Сняв чары, неупокоенные встали на пороге кабинета Геруна Эберикта. — Здесь он не хранит много денег, — сказал Харлест. — Все больше акции и доли. Распределяет свое богатство, чтобы обезопасить.
— Очень мудро. А где его печать?
— На столе.
— Не очень мудро. Сделай одолжение, собери все бумаги. — Воровка подошла к столу и схватила тяжелую резную печать, а также лежавшие рядом листы воска. — У этого воска особенный цвет?
— О да. Он много заплатил за него. — Харлест стоял у стены, отодвигая тяжелый гобелен. За ним обнаружился встроенный шкаф. Отцепив несколько «тревожных проволочек», он открыл дверцу. Внутри лежали груды свитков и маленькая шкатулка, усыпанная каменьями.
— Что в ней? — спросила Шерк.
Харлест бросил ей шкатулку. — Наличность. Я же говорю, он много при себе не держит.
Воровка изучила замочек. Уверившись, что тут нет ловушки для дураков, она откинула крючок и сдвинула крышку. — Немного? Харлест, она полна бриллиантов.
Неупокоенный подошел, прижимая к груди кучу свитков. — Да ну?
— Похоже, он реализовал часть своих акций.
— Должно быть. Но почему?
— Чтобы использовать на что-то очень дорогостоящее. Но придется ему без этого обойтись.
— Герун так разозлится, — закачал головой Харлест. — Да он с ума сойдет. Начнет нас выслеживать, и не остановится, пока не отыщет.
— А потом что? Будет пытать? Мы не чувствуем боли. Убьет? Мы уже мертвые…
— Отберет сокровище…
— Не сможет, если оно исчезнет.
Харлест нахмурился. Улыбающаяся Шерк задвинула
— Он же мой брат.
— Который тебя убил и на этом не успокоился.
— Тоже верно.
— Так что — давай уходить через балкон. Мой компаньон готов начать вторую диверсию. Ты со мной, Харлест?
— Так я получу клыки?
— Заметано.
— Отлично. Тогда идем.
Было уже раннее утро. Земля парила. Чашка сидела на горбатом корне, смотрела, как дергается человеческая нога, медленно погружаясь в грунт. В пылу борьбы сапог слез с ноги, и девочка увидела пальцы — за миг до того, как темная земля проглотила все.
Он сражался храбро; но когда оторвана нижняя челюсть и рот полон крови, долго сопротивляться нельзя. Чашка лизнула свою руку.
Хорошо, что дерево все еще испытывает голод.
Плохие начали подземную охоту, роясь, ползая и убивая всех, кто слабее. Скоро их останется горстка, но это будет горстка самых отъявленных злодеев. И тогда они выйдут наружу.
Она не хотела дождаться такого. Всю ночь искала на улицах жертву, кого-нибудь, замышляющего недоброе, кого-нибудь, шляющегося там, где люди с хорошими помыслами не появляются.
Найти такого было все труднее. Она только сейчас поняла. Девочка откинулась назад и провела грязными пальцами по волосам, гадая, куда же подевались все преступники и шпионы. Странно это и тревожно.
Ее друг, тот, что похоронен под самым старым деревом, сказал, что он в ловушке. Не может пройти дальше, даже с ее помощью. Однако спасение было близко, хотя он сам сомневался, поспеет ли оно вовремя.
Она подумала о том мужчине, Теоле, что приходил сюда прошлой ночью. Приятный человек. Она надеялась, что он появится вновь. Может, он знает, что делать — она повернулась на корне и поглядела на старую башню — да, вдруг он знает, что делать теперь, когда башня умерла.
Глава 11
На горизонте тусклый парус
Так далеко, что не прочесть
Письмен ужасных
Пятнающих собою выцветшую ткань.
Я знаю те слова, они мои
Они мои,
Следы, оставленные зверем
Что мною был тогда, сейчас, и завтра,
Во все мгновенья между. Паруса
Вдали летят на ветре онемелом
Что вновь окружит сердце — камень
Ураганом слез —
Которых никогда мне не пролить.
Горят глаза
От вида парусов
Что рвутся выше
Пределы мира заслоняя, ведь
Я одинок и не смогу ответить
Идут суда ко мне или бегут
Идут или бегут в бессчетный раз.
А брюхо моря полнится
Неслышным криком
Так далека, так далека та даль.
Слепое желание,