Полуостров Сталинград
Шрифт:
У нас два ненужных грузовика, так что ставим их на дно, кузов засыпаем и утрамбовываем грунтом. Откинутые борта упираются в стенки оврага, на них тоже грунт с ветками. Получается чуть не метровый слой. Сверху дёрн и всё, нет оврага, и только тяжёлый гаубичный снаряд это укрытие пробьёт. В полный рост в траншее под машинами не встанешь, но пригнувшись, пройдёшь. Машины наискосок, прямая траншея это для водопровода, для защиты от снарядов не годится.
Естественно, грузовички раскулачили. Остатки бензина, аккумуляторы, мелкие запчасти, всё
Ещё в сторонке вырыли временный схрон. С тщательно замаскированным лазом и только чтобы ползком пролезть. Как устраивать такие схроны, целая наука. Лучше всего, в каких-нибудь буреломах, но в этой Литве, как назло, леса чересчур ухоженные. Густые кусты, впрочем, найти можно. Самые главные проблемы: вентиляция и противодействие миноискателям. Против сапёров спасёт глубина и помехи, например, гильзы можно густо раскидать или какие-нибудь гвозди. Поэтому каски в схроны никогда не тащим, оружие и металлическую амуницию укладываем ещё глубже. Роется глубокая щель на дне, подальше от поверхности.
— Ни хрена себе, ты бомбоубежище вырыл, — стою рядом с веселого вида бойцом. Захаров почти всегда весёлый. Откопал щель почти в полный рост под деревом. Это правильно, ствол дополнительную защиту даёт.
— Мы — вятские, мужики хватские. Семеро одного не боимся… — дальше он не продолжает, дальше похвальба превращается в самопосрамление.
— А чем сверху закроешься?
— Так вот же! — Захаров пинает рюкзак с грунтом. Тоже правильно. Залез, мешок сверху и только прямое попадание туда-сюда полметра его похоронит. Метр и дальше только напугает.
Наблюдательные посты, три штуки, на деревьях повыше. Как их устраивать, тоже целая наука. Главное — возможность быстрого спуска, ну, и незаметность.
Мы всегда так делаем, если останавливаемся хотя бы на ночь. И сейчас у меня нехорошие предчувствия. Которые усиливает пролетевший чуть в стороне от нашего леса самолёт странной конструкции. Летающая рама какая-то. Только второй раз такой вижу.
Там же, время 21:20.
Предчувствия меня не обманули. Только что закончился доклад двух групп разведки. По обе стороны на той стороне реки, которая здесь в истоках, скорее, ручей, непрерывная цепь сторожевых постов.
— Что с другой стороны?
— Замечено движение грузовиков, — докладывает Дима. Он не только снайпер, как раз ему сподручнее наблюдение с деревьев вести, где он частенько устраивается. Снайперу удобно работать верхоглядом.
— В разрывах между деревьями, — уточняет он, — в самих перелесках накапливается пехота, я так думаю.
— Думаешь или что-то видел?
— Что-то видел, — вздыхает Дима, — где куст шевельнётся, где блеснёт что-то…
И ещё одно мне не понравилось. Чрезвычайно не понравилось. Вокруг постоянно летал самолёт, скорее всего, наблюдатель. Не только я его заметил. То есть, и сверху над нами присматривают.
Нас обкладывают. Напряжённо думаю минут десять, изучаю карту. Затем встаю, отгибаю нависшую еловую ветку, всех отпускаю. Меня
Там же.
23 августа, суббота, время 05:10.
Старший лейтенант Никоненко.
Лежим в ста метрах от лесополосы наискосок к нашей берлоге. Меня переполняет злое нетерпение и бешеный кураж. Люблю это ощущение, когда чувствуешь, что можешь всё и можно всё. Раны не замечаются. Все правила нахер! Ударить ножом в глаз — замечательно! Полоснуть по живому очередью и добить штыком или просто свернуть шею ударом каблука — здорово! Это враг и с ним можно делать ВСЁ! Вжимаюсь в землю, но в теле ощущение яростного полёта.
Злорадно наблюдаю за дымящейся полосой леса. Только что по ней ударили пешки, целая эскадрилья, теперь бомбят чуть дальше, а перед нами продолжают обработку пулемётами. Стволы у них серьёзные, отсюда вижу, как режутся пулями толстые ветки.
Неприятный вой летящих на землю бомб сейчас веселит несказанно. Что, гансы, не сладко? Не только у вас авиация есть.
Если нас блокировали со всех сторон, значит, знают, где мы. Так я вчера рассудил и составил радисту длиннейшую радиограмму.
— Нас же запеленгуют! — радист Женя лупал на меня растерянные глаза. Да, это было нарушением всех инструкций.
— Нас уже засекли и завтра будут брать. Передавай!
Передали наши координаты, условные сигналы, пароли на будущее, когда вырвемся. Если вырвемся. И пол-пятого утра прилетели железные птички. Почему-то без истребительного сопровождения. Себя обозначили двумя белыми ракетами вверх, дойчей двумя зелёными горизонтально в их направлении. Лидер эскадрильи качнул крыльями, и началось веселье. ФАБ-25, не меньше. Даже нас, за двести-триста метров подбрасывало.
Мы переоделись в родную форму РККА. Маскировка под солдат противника — наш обычный стиль войны, но на время маски сброшены. Сейчас мы никем не притворяемся, мы — бойцы РККА.
Увидев, что пешки сотворили с позициями дойчей, убеждаюсь: мы вырвемся. Такого способа прорыва гансы точно не ожидали…
— Вперёд! Быстро! Пленных не брать! — наконец-то можно дать волю бешено рвущейся наружу энергии.
Растерянное лицо не успевшего встать немца — удар каблуком, хруст костей. Шевеление в кустах, проявившихся сквозь спадающую пелену дыма и пыли — автоматная очередь, стоны, проклятья. Что, всё?!
— Захаров! Прабабку твою через коромысло три раза! Какого хрена пленных взял?!
— А чего с ними делать? Руки подняли, оружие бросили… — парень растерянно хлопает глазами.
Ругаюсь, но прекрасно его понимаю. Бывает, не удержишь руку, когда фриц руки к небу тянет, но если удержал, то всё. Считай, выжил фашист. Ладно, разберёмся.
— Кузнецов! Действуй по плану! Всем! Две минуты на сбор боеприпасов и продуктов.
Сержант Кузнецов собирает вокруг себя ещё пятерых. Это новички, пусть поучатся и поживут. Вчера Кузнецов пытался спорить. С командиром тухлый номер. Плевать против ветра и то лучше.