Полвека с небом
Шрифт:
Сегодня мне даже как-то неловко вспоминать, сколько мы тогда хлебнули, сколько пришлось положить сил, чтобы решить поставленную перед собой задачу. Будто я ломлюсь в открытую дверь, доказывая то, что вовсе не требует никаких доказательств. Давно уже само собой разумеется, что высший пилотаж на реактивных самолетах — вполне обычное дело. Любой путный летчик на любом современном истребителе запросто открутит в небе все фигуры, одну за другой. Но нельзя забывать, что и времена теперь другие, да и сама авиация нынче далеко не та.
Тогда, в сорок восьмом, мы были первыми. И мы часто просто не знали, что
— На сегодня все! — не раз приходилось говорить мне своим ведомым после очередной неудачной попытки. — Подниматься в воздух вам больше не за чем. Буду работать в зоне один. Пока не разберусь.
— А может, именно мы, ведомые, что-то не так делаем? — говорил Храмов или Середа. — Может, есть смысл еще попробовать?
— Нет. Вы ни при чем. Клин рассыпается не из-за ведомых, — стоял я на своем. — Виноват я. Именно я и должен понять, в чем ошибка.
И я поднимался в зону один. Пробовал, пытался определить нужную скорость. Прикидывал, сопоставлял, анализировал…
Взять хотя бы ту же скорость. Допустим, у ведомого она оказалась чуть больше, чем нужно, и он начинает терять место в строю, вылезать вперед. Сегодня здесь нет никаких проблем. Нажал кнопку, выпустил тормозные щитки и погасил с их помощью избыток скорости. А тогда, как уже говорилось, воздушных тормозов на реактивных истребителях еще не было. Тогда мог выручить лишь точный расчет. Предельно точный, без всяких допусков и погрешностей.
То же самое, если ведомый запаздывал, начинал отставать. Прибавь сейчас оборотов, и мощный современный двигатель с большим запасом тяги тут же выправит положение. Тогда этого сделать было нельзя.
Или перегрузки на виражах, при крутых разворотах. Теперь управление бустерное: гидравлика многократно уменьшает сопротивление на ручке. А в то время рули ворочали вручную. Вылезешь после посадки из самолета и руки вверх — затекли. Правая — от работы ручкой управления, левая — за компанию, от внутреннего напряжения. Так и ходили по аэродрому с поднятыми руками, пока кровообращение не восстановится, будто гангстеры после неудачного угона самолета.
Но все это, по нашему разумению, были пустяки. Если они и осложняли нам жизнь, нам так или иначе удавалось к ним приноровиться. Хуже было, когда не знаешь, что делать; и к кому обращаться за помощью, за советом — неизвестно. Надеялись лишь на себя. Ни рецептов, ни готовых решений не было; все приходилось искать самим. И искали. Пробовали то так, то эдак. Избавились от одной ошибки, тут же совершали другую. Вновь искали. И так изо дня в день. Выматывались, надо признать, порой до предела. Пилотяги мои бродили по аэродрому словно поджарые от зимней голодухи волки. Главком вскоре устроил нам по этому поводу небольшую головомойку, которая, кстати, оказалась не только весьма своевременной, но и здорово помогла делу.
Случилось это, когда кое-каких результатов мы уже добились и клин из пяти истребителей больше не рассыпался. Открутили мы в тот день одну за другой несколько фигур и решили, что на сегодня достаточно. Пилотаж, по нашему общему мнению, прошел вполне прилично. На радостях, перед тем как идти на посадку, я сделал
Едва сел, уже на пробеге заметил возле СКП — стартового командного пункта — ЗИС-110. Не иначе какое-то начальство нагрянуло, мелькнуло у меня, кому ж, как не начальству, на ЗИСах ездить.
А от машины уже шел навстречу Вершинин.
Я поначалу даже расстроился. Знать бы, что главком объявится, — нашли бы, что показать. А может, врасплох хотел застать?
— Вижу, голову ломаешь: случайно или с умыслом без доклада к вам на аэродром явился? — подтвердил мою догадку Вершинин. — Ясно, что с целью! И очень хорошо, что в непарадной обстановке за вами наблюдал. Красиво получается. Глядеть приятно. Рад за вас от всего сердца. Молодцы!
Что скрывать! Все мы в этот момент чувствовали себя именинниками. А Вершинин вдруг помрачнел. И чем больше вглядывался в наши осунувшиеся, усталые лица, тем суровее становился его взгляд.
— Доложите распорядок рабочего дня! — внезапно отчеканил он, круто повернувшись в мою сторону.
Я доложил: тренировки на аэродроме, вечером текущая работа в управлении. О том, что засиживаемся порой до полуночи, понятно, умолчал.
— В управлении больше не появляться ни под каким видом! —приказал Вершинин. — До чего себя и людей довели… Осунулись, пожелтели… Обязываю наладить нормальный режим работы! А сейчас всем трое суток рыбалки. Все поняли, Савицкий?
— Так точно, товарищ маршал! — вытянулся я. Но не удержался и спросил: — А как же с текущими делами в управлении?
— Передайте временно своему заместителю. Обойдутся пока без вас. А уж если очень понадобитесь, сам вызову!
Вершинин повернулся и, даже не попрощавшись, быстро пошел к машине.
— Сперва похвалил, а потом нагнал жару, — сказал минуту спустя Середа. — Здорово, видать, рассердился.
— Все бы так сердились! — усмехнулся в ответ Храмов. — Не жизнь бы, а малина была.
— Ох и отоспимся же мы, братва! —предвкушая свалившийся как снег на голову трехдневный отдых, протянул Соловьев.
— Тебе бы только дрыхнуть! — рассмеялся Храмов. — На койке бока отлеживать. А маршал между тем активный отдых нам прописал. Три дня рыбу будешь ловить.
Рыбу мы ловить не стали. И без ухи было распрекрасно. Купались в озере, загорали, рассказывали друг другу разные занятные байки. Все мы были примерно одного возраста, чуть ли не погодки; да и судьбы во многом схожи — у каждого за плечами война. Поэтому вспомнить, поговорить было о чем. Три дня пролетели незаметно.
После отдыха работа пошла веселее. Сил у нас заметно прибавилось. А рвения да энтузиазма занимать и прежде не требовалось. Новый режим — без изнурительных каждодневных поездок в Москву и обратно, без неизбежного дерганья, когда приходится браться за несколько дел сразу, — тоже не мог не оказать на нас своего благотворного воздействия. Конечно, нельзя сказать, будто с этого момента у нас все пошло как по маслу. Трудности, неразрывно связанные с любым новым делом, в котором что ни шаг, то задача с решением многих неизвестных, — эти трудности как были прежде, так и остались. Но ведь именно в преодолении их и заключалась сама суть нашей работы.