Поляна, 2012 № 01 (1), август
Шрифт:
Бабушка каждый день давала десять копеек, и я шла через весь микрорайон попить соку. Но меня привлекало все действо.
Летом из другого города к нам приезжала моя тетя с двумя сыновьями. Это были лучшие дни. Со старшим братом можно было спорить, а с младшим — играть, как с живой куклой.
Однажды я катала Игорька в коляске по квартире. Мебель дрожала, тетя Жанна ругалась прямо из ванной, где она стирала.
Вдруг все задрожало гораздо сильнее. Еще к тому же и зашаталось. Тетя закричала: «Что же это такое? Перестань сейчас же!» Я перестала, но все по-прежнему
Тогда с криком «Землетрясение!», она схватила меня и Игорька и побежала вниз по лестнице.
Наш дом устоял.
И теперь он стоит перед моими глазами — живой, красочный, дом, в котором навсегда поселились друзья моего детства.
Ира
До революции Алма-Ата назывался Верным. Это была крепость на окраине Российской империи. Казаки со всей России служили там по двадцать пять лет, а потом оставались навсегда.
Моя подружка Ира была потомком известных в Верном казацких фамилий — Солодовых и Ефимовых. Как и ее мама Вика и баба Оня, Ира несла на себе печать казацкой породы: статность, крепость тела, красоту зеленоглазого лика, обрамленного светлыми, пышными волосами.
Иришин папа, дядя Виктор, был инженер, но от предков сохранил страсть к земле и работе на ней. В коллективном саду на шести сотках он выращивал все, что могло расти в жарком алма-атинском климате: от капусты до винограда.
Из винограда он делал вино, которое бродило в больших десятилитровых бутылях за шкафом. Из горлышка бутыли выходила тонкая резиновая трубочка, которую надо было пососать, прежде чем вино польется в стакан.
Вино было замечательное. Мы с Ирой его иногда пили. И нас почему-то не ругали.
Андрей
Когда на голову падает тяжелый железный предмет, нет времени подумать, зачем и за что? Просто очень больно.
Было душно, даже дворовая зелень пожелтела, сделавшись сухой и пыльной. Родители целыми днями работали, а дети развлекались, как могли.
Андрей где-то раздобыл маленький шелковый парашют, привязал к нему тяжелый амбарный замок и выбросил из окна лестничного пролета четвертого этажа.
Парашют с замком опустился мне прямо на голову. Я упала. Потом помню только испуганное лицо Андрея над собой, и как он вытирает мне этим парашютом кровь с лица и головы. И что-то говорит очень ласково и быстро. То ли от шока, то ли от неожиданности, я даже не плакала.
Через десять лет Андрей женился на женщине намного старше себя. Все время спешил с работы к ней, очень часто с цветами. Вскоре родилась малютка, денег стало мало, и Андрей пошел работать в такси.
Однажды ночью бандиты, которых он подвозил, ограбили его и убили, ударив по голове тяжелым кованым кастетом.
Мне почему-то кажется, что если бы тот удар замком по моей голове был чуть-чуть сильнее, Андрей остался бы жив.
Наташа
Балконы — важная часть алма-атинских квартир, особенно летом. Увитые виноградом, обнесенные ящиками с пестрыми цветами, почти никогда не
Однажды Оля, Наташа и я играли на нашем балконе. Вырезали из бумаги кукол и их наряды. Наташе вскоре стало скучно, и она как-то отвлеклась от игры. Она не очень любила долгие и кропотливые занятия.
Сначала она мешала нам, бродя из комнаты на балкон и обратно, а потом мы, увлекшись игрой, и вообще перестали обращать на нее внимание.
Вдруг в комнате что-то загремело, на балкон ворвалась вихрем тетя Нина с третьего этажа, схватила с перил балкона Наташку, уже долго сидевшую там, и повалилась с ней на пол.
А ведь она могла не выйти на свой балкон, не посмотреть на наш. Да и дверь могла оказаться запертой. И только одного не могло быть точно. Равнодушия. Я не припомню ни одного случая из детства, когда взрослые из нашего двора были бы безучастны к детям.
А потом Наташа изменилась. Стала много читать, почти не гуляла с нами. Окончила пединститут и стала учительницей младших классов.
Олег
Конечно, воспитательные принципы родителей с нашего двора во многом различались. Да и возможности у всех были разные.
Тетя Люба, например, была учительницей, и летом у нее был отпуск, который она полностью посвящала своему единственному сыну Сергею. По-нашему, Серому.
Этого совершенно нельзя было сказать о нас с моим двоюродным братом Олегом. Мама с бабушкой целыми днями работали, и Олега приходилось воспитывать мне. Мне казалось, что с воспитанием я справляюсь. Начитавшись Фенимора Купера, я сшила брату индейские брюки с бахромой, сделала лук и стрелы, и он носился по двору настоящим индейцем.
Как-то раз Олег пригласил с собой поиграть Серого. Но тот сказал, что они с мамой идут на очередной детский спектакль, и что он выйдет на полчаса, не больше.
Когда он появился во дворе в чистеньком белом костюме, гладко причесанный, даже в белых гольфах, Олег уже поджидал его, забравшись на дерево с помидором в руке.
Тетя Люба не закричала на Олега, увидев противное помидорное месиво на груди у Серого. Она только позвонила вечером бабушке и сказала: «Ева Александровна, может быть, вы отпустите завтра Олега с нами в театр?»
Дядя Толя
Дядя Толя, веселый, красивый, кудрявый, был похож одновременно на всех киногероев 40–60 годов.
И пил, конечно, запоями. А когда пил, всегда ходил налево.
Его жена, тетя Валя, любила его роковой любовью. Когда пил и гулял — она дралась и ругалась с ним, а когда не пил — пела. Петь могла круглый день, возясь по хозяйству, в основном на кухне и в ванной, где было вентиляционное отверстие, через которое так хорошо доносится звук. Она кричала:
— Марина, иди, тебя Катя ждет.