Полынь: Стихотворения и поэмы

Друнина Юлия Владимировна

ОТ ИМЕНИ ПАВШИХ

(На вечере поэтов, погибших на войне)

Сегодня на трибуне мы — поэты, Которые убиты на войне, Обнявшие со стоном землю где-то В своей ли, в зарубежной стороне. Читают нас друзья-однополчане, Сединами они убелены. Но перед залом, замершим в молчанье, Мы — парни, не пришедшие с войны. Слепят «юпитеры», а нам неловко — Мы в мокрой глине с головы до ног. В окопной глине каска и винтовка, В проклятой глине тощий вещмешок. Простите, что ворвалось с нами пламя, Что еле-еле видно нас в дыму, И не считайте, будто перед нами Вы вроде виноваты, — ни к чему. Ах, ратный труд — опасная работа, Не всех ведет счастливая звезда. Всегда с войны домой приходит кто-то, А кто-то не приходит никогда. Вас только краем опалило пламя, То пламя, что не пощадило нас. Но если б поменялись мы местами, То

в этот вечер, в этот самый час, Бледнея, с горлом, судорогой сжатым, Губами, что вдруг сделались сухи, Мы, чудом уцелевшие солдаты, Читали б ваши юные стихи.

МОЙ КОМИССАР

Не в войну, не в бою, Не в землянке санвзвода — В наши мирные дни, В наши мирные годы Умирал комиссар… Что я сделать могла?.. То кричал он в бреду: — Поднимайтесь, ребята!— То, в сознанье придя. Бормотал виновато: — Вот какие, сестренка, дела… До сих пор он во мне Еще видел сестренку — Ту, что в первом бою Схоронилась в воронку, А потом стала «справным бойцом», Потому что всегда впереди, Словно знамя, Был седой человек С молодыми глазами И отмеченным шрамом лицом. След гражданской войны — Шрам от сабли над бровью… Может быть, в сорок первом, В снегах Подмосковья Снова видел он юность свою В угловатой девчонке — Ершистом подростке, За которым тревожно, Внимательно, жестко Все следил краем глаза в бою… Не в эпохе, Военным пожаром объятой, Не от раны в бою — От болезни проклятой Умирал комиссар… Что я сделать могла?.. То кричал он, забывшись: — За мною, ребята!— То, в себя приходя, Бормотал виновато: — Вот какие, сестренка, дела… Да, солдаты! Нам выпала трудная участь — Провожать командиров, Бессилием мучась: Может, это больней, чем в бою?.. Если б родину вновь Охватили пожары, Попросила б направить меня В комиссары, Попросилась бы в юность свою!

НА ВЕЧЕРЕ ПАМЯТИ СЕМЕНА ГУДЗЕНКО

Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели, Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты. С. Гудзенко

Мы не трусы. За жизнь заплатили хорошую цену. А стоим за кулисами робки, строги и тихи. Так волнуемся, будто впервые выходим на сцену — Мы, солдаты, читаем ушедшего друга стихи. Я и впрямь разреветься на той трибуне готова. Только слышу твой голос: «Не надо, сестренка, держись!» Был ты весел и смел, кареглазый наш правофланговый, По тебе мы равнялись всю юность, всю зрелость, всю жизнь. И в житейских боях мы, ей-богу, не прятались в щели. Молча шли напролом, стиснув зубы, сжигали мосты. Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели, Мы пред нашей Россией во всякое время чисты.

ПАМЯТИ ВЕРОНИКИ ТУШНОВОЙ

Прозрачных пальцев нервное сплетенье, Крутой излом бровей, усталость век, И голос — тихий, как сердцебиенье,— Такой ты мне запомнилась навек. Была красивой — не была счастливой. Бесстрашная — застенчивой была… Политехнический. Оваций взрывы. Студенчества растрепанные гривы. Поэты на эстраде, у стола. Ну, Вероника, сядь с ведущим рядом, Не грех покрасоваться на виду! Но ты с досадой морщишься: «Не надо! Я лучше сзади, во втором ряду». Вот так всегда: ты не рвалась стать «первой», Дешевой славы не искала, нет, Поскольку каждой жилкой, каждым нервом Была ты божьей милостью поэт. БЫЛА! Трагичней не придумать слова, В нем безнадежность и тоска слились. Была. Сидела рядышком… И снова Я всматриваюсь в темноту кулис. Быть может, ты всего лишь запоздала И вот сейчас, на цыпочках, войдешь, Чтоб, зашептавшись и привстав, из зала Тебе заулыбалась молодежь… С самой собой играть бесцельно в прятки, С детсада я не верю в чудеса: Да, ты ушла. Со смерти взятки гладки. Звучат других поэтов голоса. Иные голосистей. Правда это. Но только утверждаю я одно: И самому горластому поэту Твой голос заглушить не суждено, Твой голос — тихий, как сердцебиенье. В нем чувствуется школа поколенья, Науку скромности прошедших на войне — Тех, кто свою «карьеру» начинали В сырой землянке — не в концертном

зале, И не в огне реклам — в другом огне… И снова протестует все во мне: Ты горстка пепла? К черту эту мысль! БЫЛА? Такого не приемлю слова! И вновь я в ожидании, и снова Мой взгляд прикован к темноте кулис…

МУЖЕСТВО

Памяти Людмилы Файзулиной

Солдаты! В скорбный час России Вы рвали за собой мосты, О снисхожденье не просили, Со смертью перешли на «ты». Вы затихали в лазаретах, Вы застывали на снегу,— Но женщину представить эту В шинели тоже я могу. Она с болезнью так боролась, Как в окружении дрались. …Спокойный взгляд, веселый голос — А знала, что уходит жизнь. В редакционной круговерти, В газетной доброй кутерьме Страшней пустые очи смерти, Чем в злой блиндажной полутьме… Работать, не поддаться боли — Ох, как дается каждый шаг!.. Редакция — не поле боя, Машинки пулемет в ушах…

МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ

В Москве, в переулке старинном, Росла я, не зная тогда, Что здесь восходила Марина — Российского неба звезда. А после, в гремящей траншее, Когда полыхала земля, Не знала, что смуглую шею Тугая стянула петля. Не знала, что вновь, из тумана Взойдет — и уже навсегда!— Сгоревшая жутко и странно Российского неба звезда.

ПАМЯТИ БОРИСА СЛУЦКОГО

Нам жилось и дышалось легче, Оттого, что был рядом друг, Не умевший сутулить плечи, По призванию политрук. Комиссар, что единым словом Полк поднять бы в атаку мог… Знаменитый поэт, лавровый Он с усмешкой носил венок. Подлецы перед ним смолкали, Уползали льстецы с пути. Мог чужую беду руками Слуцкий запросто развести. Но рвануло из рук оружье — Уходила с Земли жена. Даже им от вселенской стужи Не была она спасена… Сам себя присудил к забвенью, Стиснул зубы и замолчал Самый сильный из поколенья Гуманистов-однополчан. Друг! Беда тебя подкосила, Но воюет твоя строка. Словно колокол, над Россией Бьется сердце политрука.

«„Великий“ — поэт называет поэта…»

«Великий» — Поэт называет поэта, Но поздно приходит Признание это. Великий не слышит, Поскольку не дышит, А если б услышал, Ответил бы: — Тише! Могильная нас разделяет ограда, Уже ничего, дорогие, не надо. Спасибо, но поздно, Простите, но поздно… А небо так звездно, А время так грозно…

ДО ТОЙ ПОРЫ

Три верных друга были у меня. И первый тот, кого всю жизнь любила, С кем грелась у домашнего огня, Ни разу не замерзнув, до могилы. Да, наши руки разорвала смерть, И все ж меня оплакивать не надо. Завидовать мне нужно, не жалеть — С таким, как он, быть четверть века рядом!.. Ушел товарищ светлый фронтовой, Большой поэт, в быту — ребенок малый. Над ним с опущенною головой В почетном карауле я стояла. С опущенной стояла головой, А мысль одна виски сверлила снова: Танкист, в войну остался он живой, Чтоб вдруг сгореть в огне костра мирского… Еще ушла подружка школьных лет. Она звезд с неба, может, не хватала. Но в ней пылал такой душевный свет! — Как в лампе тыщевольтного накала… Зачем, казалось бы, под Новый год Нам перечитывать ушедших списки? Затем, что друг лишь до тех пор живет. Пока его не забывает близкий…

ПУСТЫЕ ПЛЯЖИ

Опять в Крыму предзимнее приволье, Опять над морем только чаек гам. Пустые пляжи снова пахнут солью. А не духами с потом пополам. Пустые пляжи пахнут вновь озоном… Напрасно, черный надрывая рот, В «последнюю экскурсию сезона» Охрипший рупор «дикарей» зовет. Пустые пляжи снова пахнут йодом… Какие там экскурсии, когда Давно норд-остам полуостров отдан И рыбаки готовят невода? Пустые пляжи в ноябре угрюмы. Оставшись с осенью наедине, Они уже не отгоняют думы О вечности, о смерти, о войне. О том, как падали в песках сыпучих, У кромки волн, десантные войска… Пустые пляжи, Снеговые тучи. Тревожное мерцанье маяка.