Полынь - трава горькая

Вересов Иван

— Как ты вообще попала к ним? Почему в городе не сняла?

— Я ехала в плацкарте этом, — Нина перестала мешать, подошла к Сергею, — я ведь ждала, ждала, что ты тоже поедешь, думала в последний момент появишься и все это забудется. А потом стала думать, что раз не пришел, значит и не нужна я тебе. А там еще морпех был в поезде. Ой, там столько всего было, и ты правильно не хотел ехать в плацкарте. Сережа! Люди так пахнут…

— Когда не моются, смотри, убежит сейчас каша твоя.

— Ой, чем же взять, прихватки нет! — она отодвинула кастрюльку с горящей конфорки. — Надо,

чтобы три раза закипела — тогда готово.

Как за соломинку цеплялась она за эту несчастную кастрюлю, понимала, что не время, что не надо говорить ничего, а остановиться не могла. Все что накопилось за эти дни одиночества, ожидания: страх, обида, разочарование переплавились в желание все объяснить, но выходило бессвязно, важное перемешивалось с незначительным. Лишь бы не молчать! Все равно о чем, но говорить.

— Морпех этот посоветовал выйти на остановку раньше, я и вышла. Станция странная, никогда не видела такого, платформы низкие, из поезда не вылезти, прыгать надо, а я с чемоданом… и жара, солнце печет. Идти не понятно куда, вокзала нет, только рельсы, да шпалы. Я испугалась. Отрыла зонт и стою, а тут Роман. Не помню, что я ему сказала, он сам подошел, с вещами помог, свел с платформы, такси поймал…

— И повез к себе…

Сергей нахмурился, не мог скрыть раздражения, а раньше он никогда не проявлял особенных эмоций, даже если спорили, голоса не повышал, не перебивал. От этого Нина тоже устала.

Невозможно так жить — ровно, запланировано, бесчувственно. Зачем тогда быть вместе, что можно дать друг другу, если все заранее известно? И поняла она это только сейчас, когда узнала Сергея другим, безудержным, горячим, нежным до слёз, способным рисковать. Она испугалась за него, когда он в бассейн прыгнул! У Нины, как оборвалось что внутри. И… отпустило сжатые пружиной чувства, они освободились, сметая здравый смысл, омывая душу. Если бы оказаться сейчас дома, а это все забыть, как сон. Но нельзя, Роман спит в соседней комнате, а проснется — надо ехать к нему в Береговое. Сергей поэтому сердится?

— Да…нет… Он не заманивал! — Нина пыталась объяснить, — Напротив, все время говорил, что у них не пять звезд, что у соседей может быть лучше. А я все равно осталась, у них двор такой ухоженный, розы… Мне плохо было, Сереженька, я сто раз пожалела, что тебя не послушала…

Она села за стол напротив, а Сергей глаза отвел, не смотрит. Почему? Не то она говорит, не важное, так бывает, что внутри все кипит, надо высказаться, а слова выходят не правильные и ничего не понять, но все равно говорить надо, не молчать! Невозможно больше молчать.

— Мы домой вернемся и все будет хорошо, правда?

— Правда, — вздохнул Сергей и взял её за руки. Нина сразу успокоилась, нервозность её прошла. — Но сначала тут разберемся, нельзя же уехать, бросить Романа. Он тебе помог…

Нина сжалась, как от неожиданного удара. Вот взять и все рассказать ему. Сейчас! Не ждать, а там пусть будет, что будет, простит, значит останется с ней. А если не простит?

Она резко высвободила руки, закрыла лицо ладонями, заплакала.

— Нина, ты что? Нинуша? — Сергей встал, шаг навстречу и вот уже рядом, поднял её, обнимает, —

Ну что ты, что?

— Не знаю! — невнятно сквозь слезы, — Жалко его, так жалко! Что теперь будет?

А вопрос был не о Роме и жалко больше всего себя, ни разобраться, ни понять, невыносимо это. Нина саму себя не узнавала. Легче становилось только когда Сергей обнимал. Еще и его потерять? Нет, ничего она, никогда не скажет.

— Успокойся, я отвезу его в Береговое, а там посмотрим, решим.

— Что решим?

— Оставаться ему здесь нельзя, — Сергей сказал это с убеждением, Нина перестала плакать, взглянула на него.

— Как же тогда?

— Пока не знаю.

— У него положение безвыходное! Отец пьет, на него ничего не оставишь, а в Береговом хозяйство целое, номера и здесь стройка.

— Безвыходное положение — это когда крышку заколотили…

— Какую крышку?

— Гроба.

— Ну что ты говоришь, Сережа! Перестань, разве можно сейчас шутить?

— Я не шучу. Ладно, давай кашу, есть действительно хочется. Может, хлеб тут где-нибудь?

— Я поищу…

Простые действия успокаивали, она снова оглядела полки — ничего, а пакет с хлебом оказался в холодильнике, нашла, когда масло доставала. Мелькнула мысль, что Роман успел в магазин сходить, когда только успел? Хлеб-то свежий…

Каша вышла водянистая, безвкусная, Нина посолить забыла.

— Ужас какой, готовлю я хуже некуда! — размазывая манку по тарелке, сокрушенно покачала головой она.

— Ничего, есть можно.

— Сережа, а скажи, как ты меня нашел? — Нина спросила, и сама удивилась почему не сделала этого раньше…

А Сергей смутился, отодвинул тарелку.

— Понимаешь…я беспокоился о тебе…

— Но нашел как? Заезжал в Береговое? Нет, ты не мог знать.

— Не заезжал, я по навигатору сразу сюда приехал. В телефоне твоем новом маячок стоит.

— Так ты следил за мной!

— Не следил! Я беспокоился.

— Ты должен был сказать, предупредить. Так не честно!

— Я знаю, но вдруг бы ты отказалась?

— А я бы и отказалась.

— Тогда я не нашел бы тебя… Прости…

— Я не сержусь. Но странно, оказывается совсем тебя не знаю, а столько живем вместе…

— Зато я тебя знаю, — улыбнулся Сергей, — ну и отпуск у нас!

Нина вымыла посуду, расставила кастрюлю и тарелки по местам, убрала хлеб. Больше на кухне делать было решительно нечего, а Сергей усе сидел, задумчиво рассматривал ладони.

— Я вот что думаю, когда уладим тут все, ритуальные дела Романа и остальное, то давай домой, в Питер вернемся. А в Анталию на будущий год.

— Мы разве не можем раньше уехать? Хотя…нет, — она присела на край табуретки, — нельзя оставить, он такой еще мальчик.

И непонятно почему, она стала рассказывать Сергею о Романе:

— Как я заехала к ним, он стал заботиться, все показывал, хозяйство свое. И чистота у него такая, ведь он все сам, представляешь! Мать его заставляла по дому работать, нет, не просто помогать, а вкалывать. Он туалеты мыл, души, белье стирал, с отдыхающими все дела решал, а она только недовольна была, все ругала и ругала его! Как мы можем ему помочь, Сережа?