Помереть не трудно
Шрифт:
— И уборщики?
— Нет. Убирать будет специальная команда. Но — только после того, как я дам на это добро.
— То есть, кроме нас…
— Теперь ты понимаешь степень ответственности? — перебил шеф.
Я кивнул.
В Питере всегда кто-то был. Майор Котов, другие полицейские чины, патологоанатомы, лаборанты… Нас вызывали, как консультантов. Да, мы тоже ловили преступников — например, как в случае с Лавеем… Но в Петербурге нас всегда кто-то страховал.
— Извините, шеф… А в Москве, что ли, нет такой же… Ну, команды, как у нас? По
Алекс оглянулся на меня, подняв брови.
— Во-первых, кадет, ТАКОЙ команды больше нет. Мы — уникумы…
— Да-да, я понял. Очень приятно. Но всё-таки?
— Вервольфы, несмотря на весь гонор и предубеждение к пришлым, доверили расследование нам. Это означает, что никого другого они на свою территорию не пустят.
— Слушайте, это ведь уже не детские игры в казаки-разбойники, — я недоумённо пожал плечами. — Это убийство. Его не так-то просто утаить.
— Знаешь, в чём твоя ошибка, кадет? — Алекс подошел так близко, что я уловил запах его одеколона. Он почти выветрился, но от этого знакомого домашнего запаха мне сделалось чуточку легче. — Ты воспринимаешь вервольфов в первую очередь, как людей. А они не люди. У них звериные инстинкты, звериные правила поведения и звериная иерархия. Они сами рассматривают себя не как социум, а как стаю. Смекаешь?
— Вы хотите сказать, что для них, как для волков, войны за территорию — важная, неотъемлемая часть жизни, и убийства, то есть, сопутствующие потери — обычное дело.
— Именно.
— Значит, всё как у людей.
— Только у людей этим обычно занимаются государства, — усмехнулся Алекс. — И прикрывают беспредел умным словом «политика». А у вервольфов — всё по честному, как и написано в одной старой книге: око за око, зуб за зуб. Это и есть закон.
— Я понял. У людей те, кто убивает других, считаются преступниками. Их наказывают. А у вервольфов… Пока не убьёшь — даже аттестат зрелости не получишь. И в связи с этим, — я замолчал, пытаясь сформулировать мысль. — Мы расследуем не столько убийство, сколько… его подоплёку? Мотивы? Ищем связь с кладбищенскими смертями?
— Хорошо рассуждаешь, — похвалил Алекс.
— Тогда у меня ещё вопрос. Вы говорите: убийство для вервольфов — обычное дело. Как за хлебушком сходить. Но почему тогда вызвали нас? Раньше ведь как-то обходились?..
— Думаю, когда мы найдём ответ на этот твой вопрос, кадет, — шеф задумчиво достал пачку сигарет, посмотрел на неё, и сунул обратно в карман. — Мы поймём и всё остальное.
Вход в ангар нашелся с другой стороны — мы вызвали охранника с КПП после того, как осмотрели, зафиксировали и сфотографировали всё, что касалось трёх зарезанный служащих «Семаргла».
Охраннику предстояло позаботиться об уборке и похоронах — положа руку на сердце, я даже думать не хочу, что представляют собой похороны в стае…
Он же показал нам другой вход, точно такой же, на противоположной стороне ангара.
— Что-то подобное я и предполагал, — сказал шеф, обозревая трёхэтажные кровати, общие умывальники и странного вида кухню: никаких плит, зато множество холодильников, разделочных
Шеф повёл носом и невольно поморщился. Букет был потрясающий. Я бы даже сказал, сбивающий с ног.
Запах множества старых носков, потных рубашек, рабочих ботинок, чуть кисловатый привкус пива… Красной лентой вился запах мокрой псины, чуть приправленный противоблошиным шампунем — тем же, что и на убитых; оттенял всё это еле заметный запашок сырого мяса… шел он преимущественно от кухни, и это как-то успокаивало.
— Они что, все работают в одну смену? — спросил я, обозревая довольно обширное помещение. Если учитывать тройные нары, жило в нём человек триста…
— Жильцов удалили, чтобы исключить возможность общения с нами, — заметил Алекс, рассматривая ближайшую кровать.
Одеяло было скомкано, подушка сбилась на бок, наволочка покрыта лёгким налётом шерсти…
— Они налетели неожиданно, — я имел в виду байкеров. — Никто не ожидал, что они поведут себя именно так… Жестоко.
— Налетели, убили первых трёх, кто выбежал на шум, и молниеносно смылись, — закончил мою мысль шеф.
— Но почему никто не отправился в погоню?
— Это вызвало бы слишком большой резонанс снаружи, — Алекс имел в виду город за пределами промзоны. — Но не сомневайся: и погоня, и месть — обязательно состоятся. Ведь в этом и весь цимес.
— Тогда я не понимаю, почему вызвали нас, — я заглянул под кровать. Там был армейский рюкзак, с открытыми завязками. Сквозь горлышко было видно — и чуялось — что он набит нестиранной одеждой.
— Ты же сам сказал: чтобы установить, есть ли связь со смертями на кладбище.
— Там же проклятье, — вспомнил я. — Вы сами говорили: на кладбище проклятье. А здесь — обычный беспредел. Где имение — а где наводнение…
— Ты забыл, что проклятье там особого рода, — Алекс пошел к выходу. — Оно не имеет отношения к смертям непосредственно.
— А к чему имеет?
— Это мы должны выяснить. Чем сейчас и займёмся…
— Стойте, — закричал я страшным шепотом. — Подождите.
Алекс обернулся. Я давно заметил: когда его застали врасплох, он всегда принимал «позу дуэлянта»: вполоборота к противнику, одна рука за спиной, другая — вперед плечом — вытянута вдоль тела, готовая в любой миг выхватить пистолет…
— Вы знали, что нам не нужно сюда ехать, — сказал я, шагнув к Алексу и заглянув ему в глаза. — Вы догадывались, что убийства здесь не имеют никакого отношения к нашему делу. Просто вы не хотели встречаться с Советом, и ухватились за оказию.
— Ты не прав, — тихо сказал шеф. — На данном этапе расследования нельзя судить, что имеет отношение к делу, а что — нет. Мы обязаны проверять все версии, все ниточки. А что касается Совета… — заложив руки за спину, он покачался с носков на пятки. — Я никому не позволю диктовать себе условия. В конце концов, я состою в нём намного дольше, чем некоторые из ныне живущих.
— Иными словами, вы занозились на то, что Совет отнёсся к вам без должного уважения, — сказал я. — И хотите поставить его на место.