Помереть не трудно
Шрифт:
Хватит. Хватит быть капризным дитятей. Хватит позволять шефу прибирать за тобой. Хватит драть когтем по сердцу — у тебя его нет. Отныне ты — нежить. Твои подружки — инкубы, да ведьмы. А на честных живых девушек и глядеть не смей.
— Дайте одеться, — хмуро сказал я, спуская ноги с кровати.
— Портков можешь не искать, — вскользь заметил Алекс. — Фрида обычно рвёт бельё.
Коридор был сумрачен и тих — как в ночном отеле. Шаги утопали в толстом ковре.
— Вы нашли мага? — голос мой звучал
— Нет, — ответил шеф. — Знаешь, как-то было не до того. То одна, то другая…
Я остановился.
— Позвольте: а зачем мы тогда туда идём? Чтобы признать, что мы облажались, при всём честном народе?
— И для этого нужна определённая смелость.
— Ладно, — я пожал плечами. — Если вам всё равно, то мне — тем более.
— Дознаватель! — я не слышал этого голоса с первого дня пребывания в Москве. Но узнал сразу.
— Честь имею, господин Степной, — коротко поклонился Алекс.
Мы его видели, мельком. Но потом я о вервольфе как-то забыл. Впрочем, как и обо всех остальных.
— Вы нашли убийцу? — сразу быка за рога.
— Всему своё время, господин директор.
— Вы убили моего брата. И племянника, — сказал он так, словно говорил о погоде. — Разумеется, вы понимаете, что я не могу этого простить.
— Сатисфакцию вы можете получить, как только закончится Совет, — Алекс надменно задрал подбородок. — Если посчитаете, что это необходимо.
Вервольф хотел что-то сказать, но к нам приближалась ещё одна пара гостей.
— Здравствуй, папа. Дознаватель. Александр… — Геннадий Степной единственный протянул руку мне. Пожал, как равному. И улыбнулся, глядя в глаза.
Под руку с ним стояла Хельга. Та самая девушка-пилот, одновременно — вервольф. Волосы жидким золотом стекали ей на плечи, платье скорее открывало, чем прятало великолепно оформленную фигуру…
Что-то здесь не так, — скорее почуял, чем осознал я. — Старший Степной очень удивился, увидев сына. Да ещё и под ручку с волчицей.
Директор «Семаргла» никак не выказал своего удивления — не то воспитание, не та закалка. Но исходящие от его крупного тела феромоны не давали ошибиться.
Смятение. Удивление, замешательство, злость — он что-то понял, этот матёрый волк, но при нас, при мне с Алексом, не мог спросить у сына напрямую.
— Здесь проходит закрытое заседание Совета, — холодно сказал Алекс, когда Геннадий, опережая всех, взялся за тяжелую ручку двустворчатой двери.
— Я в курсе, — улыбнулся тот. — И может вы удивитесь, но я имею право здесь находиться, — пропустив вперёд свою даму, он шагнул в двери. — Скоро всё изменится, дознаватель. Скоро всё очень сильно изменится.
И он исчез внутри.
Мы вошли следом.
Зал был похож на Колизей. Внизу — крохотная сцена, от неё амфитеатром расходятся
Взгляд то и дело выхватывал знакомые и полузнакомые лица… Но прежде всего, я удивился, сколько здесь было народу. Человек двести — не меньше.
— А я тебе говорил, Совет — не совсем то, что ты себе воображал, — шепнул Алекс и подтолкнул меня в спину. — Смотри, вон Володенька.
Из второго ряда нам действительно махал Владимир. Рядом с ним пустовало два кресла…
Мы пришли в зал заседаний последними. Двустворчатые двери за нами закрылись, по сторонам от них встали два голема. Вообще, ребят в сине-золотой форме здесь было удивительно много.
Наверное, заседания проходят с большими прениями, — подумал я, усаживаясь на своё место.
Председательствовал Великий князь Скопин-Шуйский. Он выглядел всё таким же старым, полупрозрачным. Но шпагу, которую я ранее принял за трость, держал уверенно.
Оглядев собрание, он на мгновение задержал взгляд на моём лице — мне сразу сделалось не по себе. Накатили нехорошие предчувствия…
— Слушается дело стригоя Стрельникова, — громовым голосом возвестил Великий князь. В зале повисла напряженная тишина.
Глава 20
Стоять в самом низу, ощущая над собой все эти перекрёстные взгляды, чувствуя тяжелое дыхание — в зале было душновато — мне не понравилось.
По коже бежали мурашки, в горле пересохло так, что губы прилипли к зубам. В голове установился равномерный звон, словно вокруг меня зудели армии комаров.
Казалось, все собравшиеся чувствуют моё состояние. И тихонько посмеиваются.
Это не было похоже ни на один виденный мною суд. Не было защитника, обвинителя, не было присяжных.
Только Великий князь Скопин-Шуйский одиноко восседал в своём кресле, в самом центре зала.
А потом я сообразил: все присутствующие участвуют в заседании. Они не являются пассивными зрителями, любой может принять решение. А уж быть обвинителем или защитником — каждый выбирает сам…
Великий князь же не является судьёй. Он служит арбитром — подсчитывает голоса.
Весь мир — театр, — пришли на ум слова великого трагика. — В нём женщины, мужчины — все актёры. У них свои есть выходы, уходы…
А ведь наверняка английский бард понимал больше, чем мог сказать. Он старался, он очень старался! В своих пьесах он тщился поведать людям о том мире, в котором маги и ведьмы, вервольфы и упыри — являются живыми, не вымышленными персонами. Сон в летнюю ночь — о чём это, как по вашему? А Буря?..
Ведь о нём, молодом англичанине из Стратфорда-на-Эйвоне, тоже много неясного… И как выдавали себя за великого драматурга лорд Бэкон, и слухи о его смерти, как оказалось впоследствии, несколько преувеличенные…