Поместья Корифона. Серый принц
Шрифт:
Глава 10
Рассвет наводнил сорайю бледно-розовым светом. Края облаков на юге и на западе горели алым и розовым огнем; Метуэн поднимался по небосклону.
Йол остановился у оазиса, окруженного перистой алуанской акацией — путники решили позавтракать. Моффамед еще не произнес ни слова.
На заброшенных участках у пруда дико росли фруктовые деревья и ягодные кусты. Истрепанные ветром остатки старых отворотов явно уже не действовали, и Эльво, захватив корзину, отправился искать спелые
Когда он вернулся, Кургеч сосредоточенно занимался изготовлением необычного устройства. Из прутьев акации, перевязав их концы по углам бечевкой, он соорудил кубическую раму со стороной примерно полметра. Разрезав на куски старое покрывало, он натянул их на раму — получилось нечто вроде матерчатой коробки. С одной стороны коробки он закрепил щиток из толстой фанеры, предварительно просверлив в центре щитка небольшое отверстие.
Вся эта работа производилась так, чтобы находившийся на палубе Моффамед не замечал никаких приготовлений. Подстрекаемый беспокойством и любопытством, Эльво Глиссам обратился к Джемазу: «Что придумал Кургеч? Что это за штука?»
«Ульдры называют ее бредовым чехлом».
Джемаз ответил настолько коротко, что Глиссам, болезненно чувствительный и к фактическому, и к воображаемому пренебрежению, предпочел не задавать дальнейших вопросов, но продолжал с любопытством наблюдать за манипуляциями Кургеча. Тот вырезал из фанеры диск диаметром сантиметров пятнадцать и нарисовал на нем пару смежных спиралей, ярко-черную и ярко-белую. Эльво подивился точности его движений — старый шаман явно занимался этим не впервые. Внезапно Кургеч представился ему в новом свете: не полуварваром с маловразумительными примитивными обычаями, а опытным, знающим свое дело человеком с многосторонними талантами. Воспоминание о своем недавнем почти снисходительном отношении к Кургечу заставило Глиссама покраснеть — его, просвещенного члена «Союза раскрепощения»!
Тем временем Кургеч занялся более деликатными компонентами — прошел целый час, прежде чем он удовлетворился результатами своего труда. Теперь диск вращался внутри коробки, насаженный на ось, движимую миниатюрным ветряком.
Эльво Глиссам догадывался о назначении устройства и не вполне одобрял его. Спокойная внимательность Кургеча, поправлявшего и подгонявшего компоненты, вызывала у него смешанное чувство отвращения и пристального интереса. Когда «бредовый чехол» был готов к употреблению, Эльво поинтересовался — несколько язвительным тоном: «И что, это подействует?»
Кургеч остановил на нем холодный прозрачный взгляд и тихо спросил: «Хотите попробовать?»
«Нет, благодарю вас».
Связанный Моффамед все это время сидел на палубе йола — спиной к мачте, лицом к ослепительно восходящему Метуэну. Ему не давали ни есть, ни пить. Кургеч зашел в носовую кабину и достал из сундучка флакон с темной жидкостью. Наполнив кружку водой, он отмерил в нее несколько капель темного зелья и протянул раствор Моффамеду: «Пей!»
Жрец молча осушил кружку. Кургеч завязал ему глаза черной лентой и присел неподалеку на передней палубе. Джемаз ушел купаться в пруду.
Прошло полчаса — Кургеч поднялся на ноги. В куске ткани, обтягивавшем
Эльво Глиссам хотел было что-то спросить, но Джемаз, вернувшийся после купания, энергичным жестом призвал его к молчанию.
Прошло еще десять минут. Кургеч присел на корточки подле Моффамеда и начал монотонно напевать: «Мир и покой... мир... покой... наконец ты отдохнешь... ты отдыхаешь. Приходит сон... сон сладок и глубок... в нем растворились все заботы... страх улетучился. Сон сладок, сон глубок... покой... безмятежность... все ближе... ближе... Хорошо... ты можешь расслабиться... можешь обо всем забыть... забыться...»
Ветерок затих — ветряк замедлился, но старый ульдра принялся подталкивать лопасти пальцем: внутри коробки перед глазами Моффамеда продолжал вертеться расписанный спиралями диск.
«Спирали кружатся, — причитал Кургеч, — спирали кружатся снаружи внутрь... снаружи внутрь... все внешнее в тебе уходит внутрь... снаружи внутрь... тебе спокойно... хорошо. Как хорошо, что здесь никто не может тебя обидеть, ничто не может тебе помешать, когда все внешнее ушло внутрь... утонуло. Что может тебе помешать?»
«Ничто», — послышался голос жреца из коробки.
«Ничто не может помешать, потому что я этого не хочу... пока не захочу... а теперь нет ничего, кроме покоя и отдыха... ты среди друзей... тебе легко... легко помочь своим друзьям. Кому тебе легко помочь?»
«Друзьям», — откликнулся Моффамед.
«Друзья рядом. Вокруг тебя... нет никого, кроме друзей. Друзья хотят помочь... чтобы тебе было легко и удобно... друзья разрежут путы... станет легче... удобнее... — Кургеч ослабил веревки, стягивавшие щиколотки и кисти жреца. — Как хорошо... как удобно среди друзей... Тебе хорошо?»
«Да... хорошо».
«Спирали кружатся... все уходит внутрь... и мысли кружатся... и тонут. Не остается ничего — только мой голос, больше ничего... Теперь ты глух ко всему... в тебе нет никаких мыслей... ты забыл обо всем, кроме друзей... настоящих друзей, с которыми тебе покойно и хорошо. С друзьями хорошо, друзьям можно доверять... Кому ты доверяешь? Кому хочешь помочь?»
«Друзьям».
«Друзья рядом. Вокруг тебя. Где твои друзья?»
«Рядом».
«Так и должно быть. Теперь я сниму чехол, и ты увидишь друзей, настоящих друзей. Когда-то, давным-давно, ты в чем-то с ними... может быть... не соглашался, но то далекое время прошло... это больше никого не беспокоит. Друзья с тобой, рядом. Это важно, это хорошо... больше ни о чем не нужно беспокоиться».
Кургеч снял коробку с головы жреца: «Вдохни свежего ветра, взгляни в лица друзей».
Моффамед глубоко вздохнул, переводя взгляд с одного лица на другое. Глаза его потускнели, зрачки сжались в точки — возможно, сказывалось зелье.