Поминая былое
Шрифт:
– Ну, что тут? – Руководство расследованием взял в свои руки проснувшийся подполковник. Судя по всему, ответственный от руководства местного райотдела.
К нам быстро подскочил худощавый милиционер солидных лет в поношенном форменном бушлате.
– Товарищ подполковник, старший участковый капитан милиции Крохин, – неловко козырнул, – По обстоятельствам. Сообщение поступило в двадцать три сорок. Прибыв на место происшествия, обнаружил потерпевшую – Спиридонову Яну. Двадцати семи лет. Проживает… Точнее – проживала – одна, в сто тридцать третей квартире…
Пока участковый докладывал руководству, я прошёл к «потерпевшей». Точнее, к её хладному трупу. Девушка лежала
– Здравствуйте. Эксперт?
Я оглянулся. Рядом стоял прокурорский, возрастом визуально моих лет, в тёмно-синей форме. Без фуражки. И это в такую-то погодку. Вот же франт.
– Ага. Эксперт. Судмедэксперт. – Кивнул на лежащую. – По трупам…
– Хорошо, – немного невпопад обстоятельствам брякнул прокурорский, – Кто тут старший из милиционеров?
Оглянулся. Заметил подполковника.
– Ага, отлично! – И быстро прошёл к тому.
Нездоровый оптимизм прокурорского настораживал. Хотя, возможно, всё объяснялось лёгким подпитием. В едва уловимой ауре чувствовались нотки хорошего коньяка. Пока дежурный наряд растележивался с понятыми, я натянул резиновые перчатки и быстро провёл наружный осмотр. А когда доставили двух щетинистых свидетеля, обладавших весьма худосочным телосложением и густым ароматом перегара, приступил к более педантичному осмотру трупа. И времени это заняло совсем немного, чему в значительной степени поспособствовала омерзительная погода.
Из одежды на погибшей был только домашний халатик без малейших повреждений. Кожные покровы уже остыли, безнадёжно утеряв тепло живого тела. Трупные пятна едва проступали и располагались ровно там, где и положено находиться – на поверхности, прилежащей к земле. При надавливании исчезали, но сразу стремились вернуть свою окраску, стоило только прекратить давление. Трупное окоченение отсутствовало во всех мышцах, и всё говорило о том, что наша следственно-оперативная группа довольно резво прибыла на место происшествия. Верхняя часть черепа оказалась полностью разрушена, но хорошо сохранился лицевой отдел, что давало возможность детально осмотреть полость рта. Четвёртый зуб на нижней челюсти справа отсутствовал. Правда, уже давненько. Настораживали две глубокие рваные раны на руках, и судя по состоянию тканей, прижизненные, нанесённые буквально перед самой смертью. В остальном же никаких иных видимых повреждений жизненно важных органов, кроме размозжённой головы, не наблюдалось.
– Ну что, эксперт? Причина смерти – самоубийство? – Ко мне подошёл тот самый сорокалетний по гражданке.
Как я уже догадался, это был старший опер из местного убойного отдела. А его молчаливое недовольство в УАЗике объяснялось привычным опасением опытного работника уголовного розыска сглазить самоубийство до установления причины смерти. Странно было видеть мужика в таком возрасте в качестве простого оперуполномоченного, пускай даже старшего. И если ещё с десяток лет назад это было обычным делом, то теперь уголовный розыск резко омолодился, что не замедлило сказаться на качестве человеческого материала. Как-никак, в их деле, как, впрочем, и везде, опыт ничем не заменить…
– Предварительно, упала гражданочка. И пока, по всем признакам, смерть наступила вследствие удара головой о земную твердь. Хотя окончательно на этот вопрос отвечу только после вскрытия. А причина… Это уж вы ищите – сама «десантировалась» или
– Чего-чего? – Заволновался опер. – Какие ещё раны?
Он склонился, долго рассматривал, даже ткнул подобранной веточкой в рану, дедовскими методами оценивая глубину. Потом прикидывал траекторию падения, наверное, пытаясь понять, за что по пути к земле могло зацепиться тело. Повторно осмотрел раны.
– И что это может быть? – поинтересовался аккуратно, явно опасаясь услышать нечто, полностью переворачивающее версию о самоубийстве.
– Сдаётся мне, что это укусы…
– Собака, что-ли?
– Какая-такая собака? – не без удовольствия ввернул я фразу из классической кинокомедии.
Но мужику явно было не до шуток. Он пожал плечами:
– А хрен его знает. Я ещё не был на квартире.
– Укус нанесён, скорее всего, человеком. Может, её так пытали? – высказал я свою версию появления ран.
– Но-но, – возмутился опер, – ты поосторожней с такими предположениями. Есть другие следы пыток?
– Нет. Всё чисто. Кожные покровы без иных видимых следов воздействий со стороны.
– И поэтому не надо… Понимаешь. Выдумывать. Ишь, удумал – пытали…
Уровец некоторое время возмущённо пыхтел и ругался себе под нос. Перспектива раскрывать среди ночи причинение физических и нравственных страданий, в простонародье называемых пытками, его явно не обрадовала.
К моменту окончания следственных действий с погибшей прилегающая территория оказалась взята в плотное кольцо четырьмя чёрными автомобилями конкурирующих похоронных бюро. Замершие неподалеку, они алчно распахнули задние дверцы грузовых отделений, готовые поглотить в своих утробах очередную жертву невыносимых жизненных обстоятельств.
Закончив с местом происшествия, следователь Юля предложила осмотреть квартиру потерпевшей. Эксперту по трупам там делать нечего, но мёрзнуть на пронизывающем ветру не хотелось, и я шагнул вслед за следственно-оперативной группой в двери «Преисподни».
Внутри здание выглядело даже более мрачно, чем снаружи. Этакая готическая безнадёга. Страшные средние века во всём их безобразии – сжигание ведьм, массовые усечения голов, эпидемии и полная беспросветность в социальных лифтах. Здесь, кстати о лифтах, они не работали тоже. Бог, видимо, брезгливо отвратил свой лучезарный лик от этого кусочка настоящей Преисподней.
Изначально внутренняя архитектура общежития подразумевала все прелести советского прогрессивного строя – длинные светлые коридоры, растянувшиеся по этажам и ведущие, по замыслу проектировщиков, прямиком к коммунизму; равномерно натыканные комнатёнки на двух-четырех человек, на переспать, и просторные холлы для совместного времяпрепровождения культурных пролетариев. Где уставшие от плодотворного труда работяги, откушав комплексный ужин в общественной столовой, собираются, чтобы почитать газеты, провести интеллектуальные диспуты о путях построения безальтернативного коммунизма, поиграть в бильярд, шахматы и шашки… После чего все дружно отходят ко сну, чтобы назавтра опять вкалывать у станков на благо великой страны. Просто идиллическая картинка несостоявшегося будущего. Не знаю, как был реализован в те годы быт рабочих в действительности, но обращение общественно-экономической формации взад к примитивному капитализму привело к перерождению не только представлений о досуге, но и того самого пролетариата. И заодно внутренностей самого здания. Ох уж эта связанность всего и вся. Как тут не вспомнить Гермеса Трисмегиста с его провидческими – Что наверху – то и внизу…