Помни время шипов
Шрифт:
10 января – 7 марта. Наша учебная рота разместилась в новенькой, недавно построенной школе в маленьком городке поблизости от датского портового города Орхус. Мы размещены превосходно и у нас достаточно помещений, чтобы проводить наше обучение. Очень холодно, а на полях лежит слабый снежный покров. Место для подготовки рекрутов подобрано хорошо, и до стрельбища можно добраться за несколько минут.
Когда мы впервые знакомимся с городком, все здесь представляется нам сказочной страной с молочными реками и кисельными берегами. За наши деньги мы можем в магазинах покупать то, чего уже так давно не видели. Больше всего нам нравятся сладкие пирожные, печенье и сливочные торты. Я думаю, что за всю свою оставшуюся жизнь я не съем столько сливочных тортов, сколько я съел здесь уже за первые дни. Наше пребывание в Дании, кажется, действительно становится приятным. Но потом начались неожиданные проблемы и издевательства,
Все началось с поведения нашего нового командира роты. Кто он такой, мы почувствовали уже в первый день нашего прибытия. Только из-за того, что когда ответственный за перевозку рапортовал о нашем прибытии, выстроенная рота, по его мнению, стояла не совсем четко по линейке, он заставил нас почти целый час простоять перед школой на морозе. Только потом он принял рапорт и разрешил нам разойтись. Своеобразная демонстрация власти по отношению к нам! При этом в наших глазах этот лейтенант выглядел действительно смешным. Он принадлежал к группе заслуженных унтеров-солдафонов, которых за последнее время по различным причинам произвели из штабс-фельдфебелей в офицеры.
В его случае причиной повышения в звании могло быть его ранение, так как он где-то потерял свою левую руку и получил серьезное повреждение глаза, что принесло ему серебряный знак за ранение и, возможно, в том же самом бою, еще и Железный крест второго класса. Потеря левой руки ничуть не мешает ему пользоваться здоровой правой в манере типичного любителя муштры, он на глазах своих новобранцев постоянно хлопает нас, инструкторов, по отдельным частям тела, когда мы докладываем ему во время построения. Совершенно невообразимое поведение со стороны командира в присутствии новобранцев, которым, по всей вероятности, это тоже кажется до смешного глупым. Из-за постоянных придирок к инструкторам и рекрутам – например, если у кого-то плечо на полсантиметра ниже, чем положено, или чья-то ладонь при отдаче чести не дотягивает до линии бровей – мы и новобранцы уже скоро начинаем называть его только «Деревянным глазом». За следующие недели «Деревянный глаз» из-за его постоянных мелочных придирок и претензий все больше отбивал у нас всех желание служить в его роте. Однажды, когда мы ловили датских партизан, взорвавших железнодорожную ветку, мы узнали от вахмистра из другой роты, что наш ротный командир стал офицером всего несколько месяцев назад и в первый раз возглавил роту. Возможно, он так никогда и не понял, что у командира роты совсем другие задачи и потому у него должен быть и другой подход к делу, нежели у штабс-фельдфебеля. Хотя «Деревянный глаз» и носит офицерскую форму, но по его примитивному поведению видно, что он так и остался тупым муштрующим фельдфебелем.
Тем не менее, он каким-то образом смог заметить, как относилась к нему рота. Поэтому он вскоре приказал своим подхалимам следить за нами и обо всем ему доносить. Мы были удивлены тем, как хорошо он был проинформирован обо всех наших разговорах, в которых мы критиковали его примитивное поведение и его неквалифицированные методы при обучении рекрутов. После этого каждый раз появлялись все новые каверзные и издевательские распоряжения – дополнительные ночные марши и постоянная боевая подготовка по выходным. Эта отвратительная и досадная атмосфера в роте дошла до невыносимости. Он часто цеплялся и ко мне, так как, очевидно, ему не нравилось, что я обучал свое отделение тому, что практически нужно на войне, и потому мои солдаты в любой ситуации были на моей стороне. И из-за этого, когда поступил приказ закончить обучение новобранцев и отправить их на фронт, мое настроение было таково, что я предпочел бы лучше поехать с ними на войну, чем и дальше служить у такого отвратительного начальника.
8 марта. Мы уже почти два месяца провели в Дании, когда получили приказ отправить наших новобранцев на фронт. Хотя мы были готовы к этому, приказ оказался для нас неожиданностью. Я столкнулся с дилеммой: или оставаться здесь и дальше и терпеть произвол глупого и примитивного начальника или добровольно отправиться на фронт вместе с новобранцами. После беседы с нашим «Обером», который мудро занимал стороннюю позицию во всех конфликтах, но хотел убедить меня остаться здесь, я увидел, что и он ничего не может изменить в нашей роте. Поэтому я решил, что лучше пойду на фронт, чем продолжу службу в этой отвратительной атмосфере. Для меня отнюдь не легко было принять это решение, но оно выражало то горькое разочарование, которое я чувствовал в этой унизительной ситуации. Когда я сообщил о своем решении «Деревянному глазу», я заметил, насколько он был доволен тем, что я таким способом покину роту. В своей бестактной, лицемерной манере он указал на мой золотой знак за ранение и мои награды, чтобы издевательски спросить, хорошо ли я все
10 марта. Наша учебная рота, теперь названная запасной ротой, была погружена в поезд и прибыла сегодня в Гамбург. От вокзала нас на грузовиках привезли в казарму. После нас прибыла еще одна рота, которая, как и наша, тоже обучалась в Дании. В этой роте я снова встретил Герхарда Бунге, с которым я в 1942 году проходил курс молодого бойца в Инстербурге. Тогда Бунге решил пройти курс дополнительной подготовки и успел дослужиться до фаненюнкера-фельдфебеля. Он уже повоевал на фронте и был награжден Железным крестом второго класса и бронзовым знаком за ближний бой.
Я узнал от него, что наша дивизия сейчас сражалась в Восточной Пруссии, но по своему составу она уже представляла собой только лишь боевую группу. В казарме мы получили новую форму, так как нам предстояло стать пополнением для сильно поредевшей дивизии «Великая Германия», которая в это время сражалась у Штеттина на восточном берегу Одера, как рассказал он мне.
12 марта. Бунге оказался прав. В те дни, когда я сам был новобранцем, я, наверное, очень гордился бы узкими черными нарукавными нашивками с серебряной надписью: «Бригада сопровождения фюрера Великая Германия». Но теперь гордое наименование «Великая Германия» казалось мне насмешкой. Не в последнюю очередь также потому, что эта якобы элитная часть представляла собой лишь наскоро собранную кучку почти необученных мальчишек из Гитлерюгенда, переобученных моряков и летчиков и пожилых «фольксдойче». Последние могли общаться с нами только на ломаном немецком языке. Стадо баранов, с таким я не сталкивался даже в 1942 году после бегства из Сталинградского котла.
14 марта. Нам уже выдали новую форму, оружие и оснащение для отправки на фронт. После первого приказа на марш поступил новый приказ – оставаться на месте. Судя по всему, не хватает транспорта, и мы должны ожидать дальнейших приказаний в казарме. Снова короткая передышка перед окончательным уничтожением?
15 марта. Мы используем время, чтобы познакомиться в Гамбурге с Реепербаном (улица «красных фонарей» в Гамбурге – прим. перев.), о котором нам постоянно так много рассказывали наши моряки. Я разочарован! Много домов там уже разбомблены. Единственное место, где мы, солдаты, можем немного развлечься, это ресторан «Ипподром». Но уже через полчаса объявляют воздушную тревогу. Все бегут в подвалы, в подземные бункеры и шахты. Этой ночью мне впервые доводится своими глазами увидеть массированный налет бомбардировщиков союзников на Гамбург.
18 марта. Теперь война повсюду! Она разрушает города и убивает людей с воздуха. И она отражается на лицах людей, которые от страха, горя и скорби изборождены морщинами, и все выглядят на много лет старше, чем они есть на самом деле. Она раздирает нервы и ежедневно требует своей дани в виде раненых и погибших. Она жестоко разрывает дружбу и семьи и приносит им несказанное горе.
Война капут! Так же как тогда на Никопольском плацдарме Катя по-русски выкрикивала это желание, полное отчаяния и боли, так и эти люди также здесь у нас уже тысячи раз молили, чтобы эта злосчастная война поскорее закончилась. Но она все не прекращается, а продолжает бушевать. Она разрушает все вокруг себя – только сама никак не разбивается. Об этом уже заботятся те фанатики, которые теперь боятся, что потеряют лицо и их привлекут к ответственности. Они пока еще могут обманывать людей, обещая им скорый перелом. И многие верят в это! Они верят в большое чудо, все еще надеются на какое-то секретное оружие, о котором все говорит. Я настроен скептически, так как нам уже слишком много всего обещали, но никаких обещаний не выполнили. Но я определенно знаю, что у меня больше нет желания все еще рисковать своей головой. Я чувствую, что постепенно для нас все приближается к концу. Советские войска уже на Одере, а союзники готовятся перейти Рейн.
19 марта. Два дня назад пришел приказ на марш. Нас погрузили на поезд и отправили в Штеттин. Уже рядом с вокзалом нас сильно обстреляла вражеская артиллерия; при этом мы потеряли одного человека убитым и двух ранеными. Пока мы сгружаемся с поезда, вокруг полная неразбериха, и все бегают туда-сюда как испуганные куры, потому нам, старослужащим, только с трудом удается сохранить порядок в нашей кучке. После месяцев спокойной службы в тылу мне снова придется привыкнуть к фронту и к тому, что Иван в любой момент снова может поймать меня в свои лапы. Как долго продлится это на сей раз? И как это для меня закончится?