Помни

Брэдфорд Барбара Тейлор

Ее доводы несколько успокоили Анну, и через некоторое время, извинившись, она удалилась в спальню, сказав, что ей необходимо побыть одной.

Ники и Филип проговорили еще с час, прежде чем она отбыла в аэропорт „Хитроу", а оттуда в Париж. В какой-то момент Филип высказал опасение, что он совершил ужасную ошибку.

— Мне, наверное, не стоило ничего рассказывать Анне. Как ты думаешь, Ники? Надо было бы сохранить все в тайне.

Ники убедила его, что он поступил совершенно правильно, и Филип повеселел.

— Я очень люблю ее, Ники, вот уже много лет, — признался

он. — Даже не мог поверить своему счастью, когда она наконец согласилась стать моей женой. И рассказал ей о Чарльзе, потому что уважаю ее, потому что мы всегда были откровенны и честны друг с другом. Ни она, ни я никогда не прибегали ко лжи. Анна разумная женщина, и я подумал, что она имеет право знать то, что знаю я о ее сыне, знать то, что Фрэнк доверил мне по старой дружбе. А еще я подумал, что ты тоже должна знать правду.

„Если только это и действительно правда", — сказала себе Ники, но вслух произнесла:

— Да, вы правы, Филип, вы и в самом деле поступили наилучшим образом. Ни одна женщина не хочет, чтобы мужчина обращался с ней как с недоумком.

— Ники, крошка моя, ты увиливаешь от ответа, — сказала Мария-Тереза. — Как это ты не знаешь, хочешь ли ты выходить замуж за этого, твоего Кли? Тебе следовало бы прояснить для себя собственные намерения.

— Но я и вправду не знаю, — возразила Ники. — Он сделал мне предложение только в воскресенье утром.

— Но сегодня-то уже вторник! — рассмеялась Мария-Тереза. — Пора, пора тебе разобраться в своих чувствах. Я думаю, что он надеется получить от тебя ответ по возвращении в Париж завтра утром. Не так ли? По моему мнению, ты должна сказать „да", дорогая. А что еще ты можешь сказать?

Ники улыбнулась француженке, ее дорогому другу с детских лет.

— Ах, Мария-Тереза, ты неисправимый романтик. А я ведь могу сказать „нет".

— М-м-м-да, пожалуй. С другой стороны, зачем тебе отказывать, если ты так влюблена в него?

— Почему ты так думаешь?

— Вижу по твоим глазам, моя крошка. Когда ты говоришь о нем, личико твое так и светится любовью.

Ники вздохнула.

— Поглядим. Полагаю, я приму решение в Провансе. В последние дни у меня не было времени подумать об этом. — Взглянув на часы, она воскликнула: — Ой, мне пора! Я обещала Йойо, что поужинаю с ним вечером, а у меня еще столько дел на сегодня. Спасибо за прекрасный обед. Бог даст, когда я вернусь из Прованса, с тебя уже снимут гипс, и я дам ответный роскошный ужин в „Реле-Плаца" в твою честь.

— Вместе с Кли, я надеюсь.

Ники кивнула.

— Вместе с Кли.

— А если мы все-таки не сможем отобедать, позвони мне перед отъездом в Штаты в конце сентября. Обещаешь, Ники?

— Обещаю. Не беспокойся. Но обед у нас будет непременно. Обязательно. — Наклонившись, Ники поцеловала Марию-Терезу в щеку. — Не надо, не вставай. Я сама найду дорогу.

— Оревуар, дорогая.

— Оревуар. Всего наилучшего.

Ники захлопнула за собой дверь и сбежала вниз по крутой лестнице. Выскочив на улицу, она повернула направо, надеясь поймать такси, и наткнулась на группу мужчин, выходивших

в этот момент из ресторана расположенного рядом с домом Марии-Терезы.

— О, пардон, — воскликнула она, налетая на одного из них.

— Ничего, мадемуазель, — ответил человек и обернулся.

У Ники потемнело в глазах — перед ней стоял Чарльз Деверо.

— Боже мой!

Шагнув к ней, Чарльз схватил ее за руку и затолкнул в машину, ожидавшую у тротуара.

— Бернар, Хаджи, оревуар, — крикнул он и сел следом.

— Что происходит, куда ты меня везешь, Чар...

— Тихо, — шепнул он, оборвав ее. — Ни слова больше.

36

Они стояли друг против друга в гостиной неряшливой квартиры, куда он привез ее.

— Ради Бога скажи мне, что ты делаешь в таком захолустье, как Бельвилль? — спросил Чарльз. — Я глазам своим не поверил, когда увидел тебя. Что ты здесь делаешь?

— Прежде чем я отвечу на твои вопросы, — закричала Ники, — хотелось бы задать парочку своих!

Он кивнул.

— Хорошо. Я отвечу, если смогу.

— Сначала, ты заталкиваешь меня в машину, которая несется по Парижу, сворачивает на какую-то улицу, названия которой я не успеваю рассмотреть, а потом тащишь меня в этот дом. У меня нет ни малейшего представления, где я нахожусь. Где мы, могу я узнать?!

— Это квартира на улице Жоржа Берже, северо-восточнее Триумфальной арки, за парком Монсо, рядом с бульваром де Курсель.

— Почему ты запихнул меня в машину?

— Я не знал, что ты можешь сказать от неожиданности. Проще было привезти тебя сюда. А теперь говори, почему ты здесь. Бельвилль не самое лучшее место в городе. Ты что, готовишь репортаж? Интервьюируешь местных жителей?

— Нет, а что ты вообще имеешь в виду? Здесь и правда есть о чем рассказать?

Чарльз пожал плечами.

— Откуда мне знать.

— Но ведь ты первый об этом заговорил!

— Потому что я представить себе не могу, что привело тебя сюда, только и всего. Это арабский квартал, тут полно иммигрантов из Северной Африки. Впрочем, ты должна была знать это и без меня.

— Я навещала Марию-Терезу Буре, француженку, которая меня нянчила, когда я была маленькой. Я как-то рассказывала тебе о ней.

— Что-то припоминаю.

— Она переехала в Бельвилль, потому что ее друг живет здесь. Они решили быть вместе.

— Он что, марокканец, тунисец, алжирец?

— Не знаю, я его никогда не видела. — Ники тотчас вспомнила кускус, который на прошлой неделе Мария-Тереза заказывала на обед из ресторана под названием „Танжир". Она воскликнула: — А тот ресторан, из которого ты выходил, он североафриканский, так?

— Марокканский.

— Почему ты привез меня сюда? — опять принялась за свое Ники.

— Не хотелось разговаривать посреди улицы.

— А нам есть о чем разговаривать? — Она пристально посмотрела на Чарльза и добавила: — Ты мог бы мне доверять. Я бы тебя не предала. В Мадриде я дала тебе честное слово. Вот видишь, тебе не было необходимости умирать вторично.