Помощник ездового
Шрифт:
— Дай ей еще разок! Вот так!
— Бабу свою учить надо, ага…
— И-иии, не надо, ата…
— По глазам его, по глазам, ишь ты удумал, пьянь…
— Уу-уу…
— Отставить! — гаркнул Алексей. — Отставить, кобыльи жопы!
Резко наступила тишина, замолчали даже дети.
— Что ты сказал щенок? — мужик резко развернулся и пошел к Лешке разведя руки словно медведь лапы, цедя сквозь зубы матюги. — Та-энесин кундо сигем, алар менин котогумду соруп жатат…
В Лешке плеснулась свирепая злость. Он дождался пока киргиз
Звонко клацнули зубы, омерзительно смердящая перегаром туша лицом вниз рухнула на землю.
Лешка сначала хотел наподдать ему ногой, но передумал и сунул руку к голенищу. Из сапога вылетела нагайка, звонко прорезала воздух и с сочным шлепком врезалась в жирную спину мужику.
— Ах ты сволочь! Зачем бьешь? — из толпы вырвался еще один, но тут же с визгом отлетел в сторону, зажимая лицо обеими руками. Остальные подались назад.
— Не надо! — женщина закрыла телом своего мужа. — Не надо, не бей! Прости его аскер, он больше не будет, клянусь Аллахом!
Алексей замахнулся, но потом опустил руку и медленно обвел бешеным взглядом обозников.
— Костры потушить, говорить шепотом. Хотите чтобы вас всех перерезали? Мне проще самому вас перестрелять. Ты понял? — Лекса схватил ближайшего обозника за грудки, притянул к себе и, ткнув под подбородок стволом пистолета, повторил вопрос: — Я спрашиваю, ты понял?
— П-понял… — испуганно простучал зубами парень. — Я все п-понял…
— Выполнять! — Лекса толкнул его обратно в толпу.
Гомон сразу стих, словно кто-то прикрутил громкость. Лешка обернулся к Венцеславу с Василием и негромко бросил:
— Через десять минут проверить. Всех кто не выполнил приказ, расстрелять!..
Развернулся и ушел в темноту.
— Ты такой был, такой страшный и красивый… — через несколько шагов Гуля схватила Лешку за руку и потянула за куст. — Целуй меня, азизим, целуй, крепко целуй…
И сама неумело, но яростно впилась в губы Алексею.
Лешку словно молния пронзила. Он никогда не был обременен вниманием женского пола в своей прошлой жизни, но сейчас, этот неумелый поцелуй едва не свел его с ума, настолько остро и прекрасно чувствовался.
Несколько минут выпали из действительности.
Гуля первая оторвалась от Лешки, стыдливо спрятала голову на его груди и счастливо хихикнула:
— Еще хочу, но пока хватит, губы болят, азизим…
— Азизим? Ты обещала перевести.
— Любимый…
— А как будет любимая?
— Тоже азизим… — снова хихикнула Гуля. — Но не хочу, чтобы ты так меня называл. Придумай что-нибудь другое. Ну, я жду!
Алексей задумал и вдруг брякнул:
— Ежик…
— Это такой, с колючками? — Гуля весело рассмеялась. — Мне нравится. Пусть ежик, азизим! Я такая, могу и уколоть…
Неожиданно со стороны гор стеганул винтовочный выстрел, а потом сразу второй. Лешка толкнул Гулю в сторону обоза, а сам выхватил Браунинг и метнулся
И почти сразу услышал возбужденный разговор:
— Попал? Я вроде попал. Идем, глянем! Ясно же было видно, что кто-то крался.
— Пойдем… — неуверенно ответил ему срывающийся голос. — А если кто-то притаился? Не видно ничего…
— Тьфу ты, трусишка. Я сам сейчас…
— Отставить, — негромко скомандовал Алексей прокравшись поближе.
Защелкали затворы.
— Кто там?!!
— Свои… — Лешка махнул рукой. — В кого стреляли?
— Дык, не особо понятно, — совсем молодой ополченец, Гришка Сидоров, внук Ивана Степаныча, опустил винтовку. — Но кто-то там был — это точно…
Второй, такой же юный узбек, Дустом, быстро закивал.
— Был, точно был, сам видел…
— Не отсвечивайте, — Лешка жестом приказал им присесть. — Не отсвечивайте.
Послышался приближающийся топот, а через несколько секунд, чуть не сбив ополченцев с ног, из кустов вылетели запыхавшиеся Венцеслав с Василием и еще трое ополченцев.
— Тьфу ты, — в сердцах ругнулся Лекса. — Вы бы еще колокольцы на себя прицепили. Ладно, идем, глянем.
Сам он был почти убежден, что пацаны палили в белый свет как в копейку, но, неожиданно, через десяток шагов они наткнулись на труп.
Наголо бритый парень лежал, скрутившись с калачик, под ним поблескивала в лунном свете большая лужа крови. Рядом валялся старенький револьвер и старинный изогнутый кинжал. Непонятно каким образом, постовые всадили в него с двух выстрелов обе пули, одну в живот, а вторую в грудь.
— Глянь, морду вымазал черным, точно басмач, разведать наведался, — Венцеслав покосился на мертвого. — Ой, не нравится мне это.
Неожиданно Дустом зло заворчал, ударил мертвого ногой, выхватил нож и начал резать тому уши.
— Какого черта?! — Лешка возмутился, но Гришка придержал его и тихо сказал:
— У него двух братьев живьем сожгли басмачи в кишлаке, старшего и среднего, за то, что те в комсомол вступили. Не трогайте его, пусть душу отведет.
Лешка скрипнул зубами, развернулся и ушел, скомандовав по пути:
— Посты удвойте и, чтобы мышь не проскочила. А этого мертвяка бросьте здесь…
Ночью Алексей не сомкнул глаз, но, к счастью, никаких неожиданностей не произошло, а с рассветом обоз выступил в дорогу.
Алексей покачивался в седле и никак не мог справиться с мерзким нервным ознобом. В мозгах прямо стучало ожидание близких неприятностей.
«Ну а что я еще могу сделать? — зло думал Лешка. — Конные разъезды в авангарде и по флангам, всех своих на это дело отрядил. Если повезет, заметят басмачей, что даст нам несколько лишних минут. Даже учение небольшое провел, показал, как реагировать на атаки с разных сторон. Все что мог — сделал, вот только этого очень мало…»