Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)
Шрифт:
Марья Антоновна объявила:
— Слово имеет товарищ Солодухин!
Секретарь парткома вынул записную книжку и начал:
— Говорить тут нечего, надо действовать. Я приехал сегодня и полностью в курс дела еще не вошел. Но задача ясна — надо ударить по хапугам со всей силой. Сигналы и раньше были, но тут уж наша вина — не сообразили вовремя. План, ребята, такой. Завтра вечером вы пойдете в «Сеть». Там заказан товарищеский ужин для участников совещания общества слепых. На двадцать две персоны. Вы придете и превратите ужин в контрольную закупку. Вот вам удостоверения.
— А если откажется? — спросил Миша.
— Что вы! — усмехнулась Королькова. — Он же трус. Подождите, он еще вам взятку будет предлагать.
— Ну и как? — поинтересовалась Марина.
— Что как? — удивилась Королькова.
— Брать взятку или воздержаться?
Ребята захохотали, а Марина обиженно сказала:
— А может, надо. Для пользы дела. Взять — и в протокол.
— Я тебе, Марина, потом отдельно объясню, — улыбнулся Солодухин. — Все ясно?
— Ясно, Михаил Иванович.
— Идите. И помните — полная конспирация. Никому ни слова!
— Здорово! — сказал Петя Солдатов. — А я и не знал, что это так интересно — жуликов ловить. Романтика!
— Не знаю, романтично или нет, — пожимая ребятам руки, сказал Солодухин, — но что полезно — это наверняка. Желаю успеха!
Через полчаса Петя Солдатов привел в эту же комнату еще шестерых комсомольцев.
— Актив для оперативных надобностей построен, — весело отрапортовал Петя. Глаза у него горели.
На этот раз инструктаж проводила Анна Тимофеевна.
— Утром надо проверить все ларьки и палатки, где продают нашу колбасу. Сначала сделайте покупку. Много не берите, хватит грамм по триста. Потом потребуйте накладные, уточните сорт, цену. Поняли?
— Еще бы не понять! Возьмем за самые жабры…
— Петя! Веди остальных.
Петя весело ввел еще двух парней — Альфреда Носова и Геннадия Лебедева, спокойных, сосредоточенных.
— От шахмат оторвал, — объяснил Петя. — Перворазрядники.
— Вам, ребята, — начал инструктаж Солодухин, — мое ответственное дело. Утром в понедельник надо нагрянуть в колбасный цех…
Проводив парней, Петя спросил Солодухина:
— А ничего, что Лебедев беспартийный?
— Что ж вы его в комсомол не вовлечете?
— Руки не дошли… А вот сегодня мы его пригласили. Ничего?
— Подойдет, — с улыбкой ответил Солодухин. — Блок комсомольцев с несоюзной молодежью… Спасибо, Петя! Иди, а то уж твоя Тоня Архипова отплясывает. Иди…
ГЛАВА
из которой можно узнать, как Яков Михайлович Каблуков собирается реорганизовать аппарат
Некоторые работники отдела кадров допускают серьезные ошибки…
Вот я написал эти строчки и подумал: эк ты, братец, расхрабрился! Несколько лет назад ты бы так едва ли поступил. Многие тогда, да и сам ты, подходили к двери с суровой табличкой «Отдел кадров» с душевным трепетом. Зачем вызвали? Именно вызвали, потому что добровольно, по собственному желанию, в этот отдел ходили тогда редко.
Неудобно, да и не к чему о себе лишний раз напоминать. Так вот, идешь, бывало, и волнуешься: зачем вызвали? Может, подозрительная родня открылась? Вдруг какая-нибудь троюродная тетка замужем за служителем религиозного культа, или, не дай бог, внучатый племянник…
И как бывало радостно, когда начальник отдела кадров просто протягивал тебе чистую анкету и говорил: «Заполните, пожалуйста. Мы переучет проводим».
Расцеловать хотелось начальника, только субординация и удерживала.
Да разве можно было думать, что человек, сидящий в кабинете за обитой черной клеенкой и всегда запертой дверью, с окошечком посередине, тоже всегда закрытым, — разве можно было думать, что такой человек способен на ошибку?
Казалось, в этих кабинетах люди сидели всезнающие, всеведущие. Выходили они из кабинетов редко, только по самым неотложным коммунальным нуждам. Выходя, запирали дверь и несколько раз ее дергали, проверяя: выдержат ли замки, пока хозяин в течение пяти минут будет в некотором отдалении.
В конце рабочего дня двери опечатывались. Даже машинистки — самые несерьезные представители канцелярского населения, проходя мимо отдела кадров, когда производилась сложная операция по прикладыванию горячего сургуча, и те умолкали, понимая, что происходит важный, почте государственный акт.
И вдруг допускают серьезные ошибки! Спешу оговориться — ошибки не в подборе кадров, а в том, что думают, будто их действия никогда не осуждаются, а только благословляются.
Кузьме Егоровичу восторгаться назначением Каблукова было не с кем. Желая извлечь из нового служебного положения Якова Михайловича как можно больше пользы, Стряпков ни с кем этой сногсшибательной новостью не поделился. Христофорова он так и не нашел. Разговаривать о Каблукове с племянницей Капой тоже не стоило. Поэтому Кузьма Егорович анализом важного события занимался в одиночестве. Первые, самые волнующие впечатления улеглись, и Стряпков совершенно определенно подумал:
«Посадили дурака на нашу голову! Ну ладно, поживем — увидим».
Яков Михайлович в домашней обстановке разговорчивостью не отличался. И вдруг в субботу за обедом он произнес почти подряд две фразы.
Первую: «Трудновато будет!»— перед первым блюдом. Вторую: «На вершине всегда опаснее, чем на середине» — после компота.
Елена Сергеевна, убирая посуду, с опаской спросила:
— О чем это ты, Яша?
— Так, ни о чем, — уклонился Каблуков. — Пойду вздремну…