Понтонный мост. На берегах любви, утрат и обретений
Шрифт:
– Ты этих ублюдков не бойся.
– Я – боюсь?! – грек остро блеснул черными глазами. – Я господа бога и сына его Иисуса Христа не боюсь, а уж этих-то… козликов рогатых, и подавно.
Крутобокая хозяйка рассмеялась, а грек прикрыл рот ладошкой и снова икнул.
– Люблю смелых людей, – подсаживаясь к столу, сказал худой парень с копной курчавых смоляных волос. – У нас на Корсике, если мужчина не трус и вдобавок…
Грек опрокинул стакан и перебил корсиканца:
– Ни бога, ни черта, ни козликов рогатых – никого
– Греки – славный народ. Гомер – великий поэт. Триста спартанцев – отчаянные ребята, – согласился корсиканец и негромко спросил: – Так, значит, от цикуты?
– Точно знаю, – кивнул маленький человечек и налил корсиканцу вина.
– Разве такие вещи можно знать точно?
– Можно, – сказал грек и снова икнул. – По при знакам.
– Сам ты – признак, – донеслось из угла. – Трепло ты несчастное!..
– Грек вскочил, как чертик на пружине, хлебнул из кувшина, качнулся и, перемежая слова икотой, заговорил гекзаметрами.
У смертоносной ци-ик-куты природная холода сила
И потому, если выпьешь, – убьет как холодные яды,
Пятнами кожа покрыта у тех, кто погиб от ц-ик-куты;
Смерть от нее подтвердить мы по признакам этим сумеем,
Карой публичной она по обычью служила в Афинах;
С жизнью вели-ик-икий Сократ распростился, принявши цикуту…
– У тебя самого пятна на теле. Никаких у нее пятен не было, и никакая это была не цикута, а умерла она, ясное дело, от сглаза, прохрипели из угла, но уже без прежней злобы и даже примирительно.
Грек самодовольно хмыкнул и спросил:
– Ты, что ли, сглазил, козлик?
Раздался дружный гогот, и разговор стал общим. Страсти неожиданно разгорелись. Один лишь Паолино потягивал кислое винцо, улыбался рассеянно и ничего не понимал.
Сумбурный и пьяненький спор принес плоды. Выяснилось, например, что от змеиных укусов хороши цистрон и мальва.
– И для регул, – смеялась соблазнительная хозяйка, пылая румянцем, – с медовой водой – и для регул!
– Сир! – негромко воскликнула Лея.
– Чем могу быть полезным? – невинно осведомился Трамонтано.
– Сир! – с вызовом повторила девушка. – Мне это странно. Разве в присутствии дамы…
– Ах, вот вы о чем!.. – легко рассмеялся он. – Ничем не могу помочь, – исторический факт, слово кабальеро, она действительно сказала: «с медовой водой – и для регул». Слово в слово.
– Позвольте, позвольте, существуют же для чего-то правила хорошего тона, пиетет, наконец!..
– Я не задумываясь приношу их в жертву научной достоверности. История и без того кишит слюнявыми эвфемизмами, – отрезал Трамонтано.
Лея зарделась. Чувствовалось, что решительная формулировка дерзкого дожа произвела на нее сильное впечатление.
«Хорошо закрутил…» – с легкой завистью подумал
– Сир! Настоящий случай публично засвидетельствовать то сильное и глубокое уважение, которое я питаю к Вашему уму и к Вам лично, я не мог бы пропустить, не сделав над собой насилия.
Глаза Леи округлились, и она сделалась похожей на симпатичного лемура.
– Эка вы хватили, милейший Тристан, – добродушно сказал Трамонтано, – впрочем, приятно это слышать. Тем более от вас. Вы такой… ээ… немногословный.
Итак, на чем мы с вами остановились?
– На медовой воде, – с готовностью подсказала Лея.
– Именно! Именно! – подхватил Трамонтано и продолжал:
– Заговорили о сглазе, о тонкостях этого коварного дела, о том, как бороться с напастью, и тут мнения разделились, – определились две основные партии: в углу предлагали плевать через левое плечо, у стены – кропиться петушиной кровью. Неугомонный грек, порядочно захмелевший и взвинченный, представлял партиям единоличную, но воинственную оппозицию.
– Лапку от черной куролик! – кричал он, брызгая слюной и страшно коверкая красивые итальянские слова.
– Сам ты «куролик»! – неслось из угла.
– Маленький черный лапка! Совсем сушеный!..
– Сам ты сушеный!
– Эх вы, охламоны, – с горечью сказала красная как мак хозяйка, – вы бы умного человека-то послушали, он ведь вам, дуракам, дело говорит: лапка – штука незаменимая, самое оно…
– Для регул, – хрюкнули из угла, и последовал взрыв самого непотребного веселья.
– Люблю греков, молодцы ребята, – решительно сказал курчавый, обращаясь к терьерчику. – Племя титанов! Как полагаете?
Терьерчик вздрогнул и предупредительно завилял хвостом.
– Я говорю: молодцы греки!..
– Ах, вот вы о чем… – благодушно улыбнулся Паолино. – Конечно помню:
Ехал Грека через реку, Видит Грека в реке рак…
– Что еще за Грека? Что ты там лепечешь? – встрял несносный задира. – Чего еще он там увидел?
– Рака… – машинально ответил Паоло.
– А ну, пойдем выйдем, – грек подхватил нашего незадачливого героя под руку и с неожиданной в таком небольшом теле силой потащил из-за стола. – Пойдем-пойдем… я тебе сейчас таких раков покажу… Пальчики оближешь.
В каком-то темном тупике он прислонил Паолино к прокопченной стене и блеснул мелкими зубами:
– Приличного человека сразу видно… Не могу, однако ж, понять, какого черта вас сюда занесло, приятель? Хотя, может быть, не просто так занесло? Может, есть на это причина? А? Как говорится, нужда заставит? А? Или я не прав?
«А ведь он не грек, этот странный тип, и он не так пьян, как притворялся, – подумал Паолино. – Интересно, зачем ему понадобилась вся эта комедия…»
– Эй, приятель, – или я не прав?