Понурый Балтия-джаз
Шрифт:
– Готовность три минуты, - сказал Ефим москвичам.
Через полторы минуты я сидел за кустарником и вытаскивал из сумки инструменты. Собрал "Галил", насадил оптический прицел, загнал обойму и поставил винтовку на сошки. Приладил свой наушник, включил радиоприемник от микрофона на теле Рума. Он два или три раза тихо прокашлялся. Проверял связь, умник?
Я распластался на мокрой прошлогодней листве, удобно уместил локти, разбросал ноги. Когда же в последний раз я сидел в засаде? Ах, да, в березняке под Керну же! Я набирался
Ефим Шлайн ритмично и спокойно шел на пять шагов впереди пары москвичей с Румом между ними. Встречная группа тоже начала движение. Генерал Бахметьев без галстука, в зеленом свитере под черным бушлатом, в серых брюках от костюма, в котором, видимо, его захватили, в легких городских ботинках, тщательно выбритый, без головного убора - ветер ерошил русый пух над высокими залысинами, - шел между конвойными в кремовых пальто и без головных уборов тоже. Руки генерал держал за спиной.
Я приладился к прицелу. Всмотрелся в лицо человека, возглавлявшего группу с генералом. Это он выходил из "Мерседеса" у музея. Ах, приятель, подумал я, усаживая прицельного паука на его переносице, да ты стал начальником у них! Лицо его вдруг исказилось. Он узнал Рума, слегка сбился с ноги, но продолжал идти.
В десяти шагах от срединной линии каждая группа остановилась. Только Шлайн и "приятель" продолжали сближение, одновременно переступили мазутную границу, миновали друг друга и подошли к конвойным с пленными на чужой стороне.
– Подтверждаю!
– слабо, из-за отдаленности микрофона, прикрепленного на груди Рума, прозвучал в моем наушнике голос Шлайна.
– Не подтверждаю!
– рявкнул знакомый голос "приятеля".
– Пусть дают первым другого. Вячеслава пусть дают! Или я взорву генерала! Взорву генерала! Сейчас дам сигнал! Сейчас дам!
– В чем дело?
– спросил один из парочки от "Экзобанка", высовываясь из-под своего пледа.
– Успокойтесь. Вы опознаете этого человека?
Удерживая прицел на лице "приятеля", касаясь указательным пальцем правой руки спуска, пальцы левой я положил на кнопку радиосигнала взрывного устройства на теле Рума.
– Не зови Вячеслава, - сказал Рум уверенно и резко.
– Вячеслав ссученный. Деньги дал в коробках. С черепахой. Так? Это не деньги. Туфта. Настоящие деньги здесь, у меня в кармане.
– Ты почему по-русски умеешь говорить, а? Ты по-русски не умел, а? Зачем скрывал, а?
– надрывно затараторил "приятель". Тяжело ему давался пост пахана и начальника, на который его занесло после стольких смертей.
– Затем, что теперь знаю правду. Вячеслав нам туфту сунул. А деньги у меня. Я получил...
Только бы Ефим Шлайн не всполошился, услышав такое, подумал я. Только бы не всполошился, заподозрив, что Рум - не Чико.
– Покажи!
– крикнул "приятель".
– Лезь, - ответил Рум, подставляя грудь.
Москвичи
– Разрешаю, - тихо донесся голос Шлайна. Бог его знает, что он теперь подумал про меня!
Ветер трепал розовую полоску чека в волосатой руке "приятеля".
– Прошу разрешения воспользоваться радио, - сказал он.
Голос Шлайна:
– Разрешаю.
– Плот-три, плот-три, - сказал "приятель" в пластмассовое полено рации, вытянутое из-под пальто. Рация заверещала:
– Плот-три... Прием!
– Запроси плот-два. Запроси плот-два. Пусть откроют любую картонку с черепахой, проверят и скажут, что там. Как понял? Прием!
– Сейчас...
Видимо, мост дальней связи с подводной лодкой Бургера обеспечивали ребята с "Рено", и лестница, прикрепленная к кузову, выполняла роль антенного усилителя.
"Приятель" всматривался в чек. В документе я был уверен. Сам готовил.
– Я - гарантия, моя жизнь гарантия, - твердо сказал Рум. Он вытянул руки в наручниках и вырвал чек. Так и стоял с протянутыми руками, в которых, словно флажок, трепыхалась на ветру розоватая полоска бумаги. "Приятель" осторожно, двумя пальцами, вытянул чек у Рума и аккуратно спрятал в карман кремового пальто.
– Плот-один, плот-один, - сказали из "Рено".
– Без разрешения хозяина не могут открывать картонки. Что ответить? Прием!
– Где я сейчас найду хозяина?! Скажи, надо смотреть или всем смерть!
Я тихо помолился. Перевел прицел. Генерал Бахметьев натянуто улыбался, выслушивая какие-то объяснения Шлайна.
– Плот-один! Плот-два говорит, в картонках рубли... Прием...
– Плот-три! Конец связи...
"Приятель" вбил антенну в рацию, сунул её в пальто.
Я положил лицо в холодные прошлогодние листья.
А когда поднял голову, генерал Бахметьев, Ефим Шлайн и двое москвичей быстро шли обратно, в мою сторону. Рум и принимавшие его бегом убирались за поворот на мысу. Парочка из "Экзобанка" уходила следом. Резиновые катера исчезли.
Пришлось приспустить ствол "Галил", чтобы навести его в лоб Шлайну.
Группа приблизилась почти на сто метров. Поколебавшись, я пересадил паука прицельной сетки на грудь Ефима.
Четверо возвращаются - Шлайн, генерал Бахметьев и двое москвичей.
Внизу, под холмом, - бородатый очкарик. Сидящие в наручниках Вячеслав Вячеславович и лефортовский сиделец. Эти трое - не в счет.
Ключи от "Опеля" в моем кармане.
И хотя бежать я не смогу, тихо поплетусь, никто пальцем не пошевелит, чтобы меня задержать. Мне дадут добрести по песчаной косе до машины. Бородатый с ватными ногами позволит. Он просчитывал этот вариант, определенно. Еще вчера, за этим и приезжал меня рассматривать. А когда на пароме уставился в открытую и кивнул, он уже уверился, что так все именно и кончится.