Понурый Балтия-джаз
Шрифт:
– А после обеда у вас считается в котором часу?
– спросила Марика. Потом она закончила разговор, положила трубку и, повернувшись к Ефиму, сказала: - Господин Шемякин должен вернуться в пансионат. За ним приедут после обеда, около трех...
– Услышал?
– спросил Ефим.
– Дополнительная экипировка потребуется?
– Хороший вопрос, - сказал я.
– Давно ожидаемый.
Ефим улыбнулся Марике.
– Я принесу ещё пирожок, - оповестила она и выплыла из салона.
– Инвентарь следующий, - сказал я.
–
– Почему "Галил"?
– Легко достанешь. Сто пятьдесят штук эстонская армия купила в девяносто третьем. Двадцатизарядная. Тяжелый ствол с пламегасителем и телескопические сошки. Плюс две коробки патронов, мне нужны американские "эм-сто-восемнадцать" или бельгийские "эф-эн" с одиннадцатиграммовой пулей...
– Когда?
– К ночи... Еще не все. Мне нужен швейцарский "ЗИГ-Зауэр пи-двести-двадцать-восемь", двойного действия, тринадцатизарядный.
Ефим что-то рассчитывал на карманном калькуляторе.
– Иное нельзя? Я про парабеллум...
Я не хотел иного. "ЗИГ-Зауэр" ложится в ладонь, как рука любимой девушки. Прицеливание обеспечивается, как говорится, инстинктивно. Кистью чувствуешь цель, словно дотрагиваешься...
– Здесь трудно достать... и дорого обойдется.
– Ефим!
Мне показалось, что он посмотрел на меня без обычной брезгливости.
– Ну, хорошо. Позвони сюда. Я приготовлю.
– Еще момент. Напоминание, - сказал я, не особенно надеясь на хорошие новости.
Ефим перекинул мне на колени компьютерную распечатку:
"О.П. Махмадов - г.р. 1969, м.р. Баку. Херсонское мореходное училище, 1984-89. Бакинский ГУ, юр. ф-т, 1988-93. Москва, Востряковское кладбище, подсобный рабочий ритуальной бригады, 1996-99. Выбыл.
В.В. Вайсиддинов - г.р. 1966, м.р. Баку. Служба в ВС - Тихоокеанский флот, подводник, 1984-87. Бакинский ГУ, физ.
– мат. ф-т, 1988-94. Москва, Востряковское кладбище, разнорабочий, гранитная мастерская, 1995-99. Выбыл".
Для себя я отметил, что оба в прошлом морячки, при этом один подводник.
– Только четыре человека катались в "Мерседесе" с Чико? Эстонцы не ошиблись?
– спросил я.
Гаргантюа Пантагрюэлевич говорил о шести. Двое исчезли, оставив "мерс" Тургеневу.
– Нет, не ошиблись, - сказал Ефим.
– Информация достоверная. А что?
Я снова подумал, как хорошо, что Шлайну не известен мой контакт с Мариной Бургер, второй эстонский муж которой имеет подводный транспортник "Икс-пять".
– Известно обличье свиты?
– Лица славянского происхождения. Все четверо.
Стало быть, юрист и физик, морские волки кавказской национальности, господа Махмадов и Вайсиддинов, чистенькие и свежие из запасника, - вовсе не фантазия Ефима Шлайна,
– Эти двое черненьких на распечатке, значит, тоже на работе при Чико Тургеневе?
– спросил Ефим.
– Такие же литераторы?
– Судя по твоей информации, уже уволены, - буркнул я, но Шлайн, поглощенный видом вплывавшей в салон Марики с пирожками, вряд ли это расслышал.
Я встал и ушел.
На стоянке на площади Выру пришлось доставать запаску и, пачкая дорогие кожаные перчатки, оттягивая брюки на коленях, менять проколотое ножом колесо. Хорошо, что не два испортили. Возмездие носителей белесых бакенбард, которое не заставило, конечно, себя ждать, с этой точки зрения выглядело сдержанным... Наверное, по телефону попросили контору привезти дубликат ключей зажигания. Знать бы, что за контора!
Хвоста до Лохусалу, однако, я не заметил.
Когда Дечибал Прока, поджидавший меня в буфете пансионата, услышал, что в Таллинн мы поедем автобусом, он задвигал из стороны в сторону небритой челюстью, будто пробовал новый протез у дантиста. Офицер и джентльмен избаловался на своей второй, теневой работе...
Старинный дилижанс, подновленный внутри, подкрашенный снаружи и с ярославским, доживавшим век движком, тащился в столицу два с лишним часа.
После суточной давности снегопада ветви деревьев в Таллинне обвисали под тяжестью белых оторочек, некоторые сломались. Стояла тишина. Машины в старом городе запретили. Мы потащились по улице Кохту, с которой и в непогоду просматривались все пять шпилей костелов Нижнего города.
Прока шел впереди, каждые пять-шесть шагов озираясь и передергивая заснеженными, набухшими от влаги плечами просторного пальто. Головного убора он не носил. Пряди черных волос, запорошенные метелью, обвисали с висков, словно обсосанные. Поднятый воротник натирал мочки ушей.
Моряка трясло. Он то ли нервничал, то ли не мог побороть страх.
Под водой на казенной службе, наверное, жилось вольготнее.
– Хорошо мечталось в кубрике о земной жизни?
– спросил я.
– А откуда вам известно, что я моряк?
Прока остановился и резко обернулся.
– Маешься маятником на асфальте. Как это у вас - Жора, пошатай стол, жить без качки не могу... Ты что, забыл, с кем я ехал, когда ты меня доставал на "Фольксвагене"?
Мне показалось, что страха в его темных глазах прибавилось.
– Мое дело доставить вас на место, показать человека и уйти. Так ведь?
– Так. Но поступим иначе. Незачем тебе э-э-э... такому... показываться на людях. Нужного человека я высчитаю без тебя. Прибудем в точку, укажешь дверь, подождешь четверть часа и, если я не покажусь за это время, отправишься отстирывать клеши, в которые, я вижу, ты наложил...