Попаданец в себя, 1965 год
Шрифт:
Но железный ящик показался быстро, видно французы не могли зимой копать глубоко, да и плена боялись больше. Что им, наверное, не помогло – по крайней мере один тут прихоронен.
«Тебя убили русские»?
«Нет, свой. Офицер! Чтоб я кассу не выкопал. Только он далеко не ушел, вот тут его ваши казаки посекли, меньше мили».
«Так здесь что – не кладбище»?
«Нет, конечно, кладбище мили две вверх по дороге».
– Ты чо застыл с вытаращенными глазами, дернула меня за рукав Галина. Сейчас Витя взломает этот сейф.
Шофер безуспешно потыкал под крышку ломом,
– Сколько нам полагается за клад? – спросил я в пустоту. – А сдать придется. Только ты с шофером сперва его папе предъяви, он организует правильную оценку. И может позволит тебе какую-никакую стекляшку прикарманить. Эко французы наворовали добра в Москве!..
Глава 29. Москва, квартира шели
Третьи сутки живу в гостинице безвылазно. Ем, пью, сплю, пытаюсь смотреть телевизор. В книжном купил трехтомник Дюма, пытаюсь читать.
Попробовал написать стихотворение, получилась фигня:
2020 плохой год не потому, что коронавирус, а потому, что умер Бог, и некому больше являть людям милость. Небо еще не обрушилось, висит по инерции, Солнце не погасло, свети отчаянно, но звуки исчезли в третьей терции…Одна радость, которую весь период попаданчества своего восславляю – читаю без очков. Человеку, который последние годы той жизни читал одним глазом с очками плюс 6 и то с трудом, да и благодаря электронному ридеру, где буквы увеличиваются… Ох, как приятно это тому старику, который пробрался в молодое тело и собрался покорять Москву.
Наконец позвонили, велели явится пред ясные очи генерального, его величества Леонида Ильича. Машину прислали, которая доставила к подъезду.
Прошел, удостоился приветствия, разуваться не стал.
– Что ж, дружище сибиряк, – сказал Брежнев, – от имени правительства благодарим тебя за находку, все оценили и разместили в оружейном музее, там выставка готовится по твоей находке. И полагается тебе от государства двадцать пять процентов, которые мы делим так: тебе – пятнадцать, Галине – десять. Всего вам приходится много тысяч, очень там много золота, камней драгоценных, все старинное. Так что, как понимаешь, за вычетом налогов и… дальше тебе Абрамович Иван Абрамович объяснит, наш финансист. У него и получите деньги. Еще зайди в газету нашу, в «Правду», расскажешь, как государству такой подарок умудрился сделать, Галину упомяни. Пусть знают, что ни камушка себе не взяла, зато теперь купить может любое украшение в магазине, как все советские люди. Это надо же,
Вот, собственно и все. Сейчас Галя отвезет тебя к этому финансисту.
На черной «Волге», которая, как я понял, и была закреплена за детьми Брежнева, мы с ней поехали к этому Абрамовичу (надеюсь, не родственнику тому, кто потом Россию обокрал). Пока спускались по лестнице, Галина успела шепнуть, что прикарманила пару блестяшек и очень мне благодарна, ей деньги нужны.
Иван Абрамович оказался нетипичным евреем – тощим, высоким и с совершенно рязанской мордочкой. Дорогой костюм с искрой явно не гармонировал с его обликом.
С меня финансист содрал 17 процентов от общей суммы: 11 % налог на доход, 6 % налог на бездетность. Раньше я эти шесть процентов, как студент, не платил. Вышло 23 тысячи 750 рублей и 23 копейки. У Гали меньше, но без налога за бездетность. Она, кстати, ждать пока меня рассчитают, не стала, удалилась, прижимая сумку с купюрами, ее машина ждала.
А я набрался наглости и спросил у финансиста, не знает ли он хорошую квартиру в аренду.
– И зачем тебе в аренду? Хозяин говорил, что ты член союза журналистов. Так вот, кооператив ЖСК «Советский писатель» по 2-й Аэропортовской улице в доме 27 одну квартиру не продал. А ты нынче богатый журналист, если хочешь – позвоню.
Я так обомлел, что сказал:
– hадира hая ле-ани… шэли дира зот… (И это моя, будет моя квартира, иврит)?
Он понял и напрягся. И сказал:
– Не понимаю, это на каковском говорите?
– Ой, извините, это я от радости. Я, видите ли, Иняз закончил, Иногда на иностранном говор. От сильных чувств.
– Ты правда из Сибири? Еврей?
– Вот паспорт, прописка смотрите: Иркутск, улица Марата.
– Так, вроде, к нас такой язык не преподают…
– Сам изучал. У нас дом такой – одни евреи живут. Врачи евреи, слесарь еврей, дворник еврей, специально построили для специалистов.
– А у тебя учебник есть?
– Нет, я только говорить немного научился, а читать пока не умею.
– Медабер иврит? – спросил он неуверенно.
– Ани ледабер, оваль кчат-кцаит (говорю, но чуть-чуть) ответил я. Вы не волнуйтесь, мы, сибиряки, не из болтливых. У нас весь дом из врачей-вредителей, которые просто вовремя смылись из центра. Так что там с квартирой? И сколько я буду вам должен за посредничество?
– Нисколько. Просто, если еще найдешь такой клад, неси прямо ко мне. Позвонишь снизу, я пропуск выпишу. Галина Леонидовна говорила, что у тебя старинная карта есть.
– Вот болтушка! Договорились, благодарность за квартиру – только вам.
– Вообщем, там у них на первом этаже двушка расширенной планировки. Ты, как член творческого союза имеешь право на дополнительную комнату.
Снова на ты, значит успокоился. Ну а что, фамилия у меня еврейская, рожа не русская. Да, строго у них тут с ивритом.
Не буду описывать все бюрократические заморочки. Такие, как собрание членов кооператива, как кто-то вякнул, что я не писатель, несмотря на намек председателя о том, что я рекомендован оттуда. Я среагировал мгновенно: